Глава 27 ДОКТОР ЭМИЛИ ЛИНДМАН ЗАМЕТКИ ПО СЕССИИ 20 МАЯ СЕАНС 3 «Третий часовой сеанс с Томом. Сегодня мне показалось, что мы продвинулись вперед, несмотря на вмешательство полиции. Мы с Томом начали с разговора о школе, где он сейчас учится, и я спросила, отличается ли школа на Лонг-Айленде от его школы в Бронксвилле. Он сказал, что ничем особо не отличается. Но я видела, что это заставило его задуматься о событиях шестимесячной давности. Я решила коснуться его горя. Поделиться с ним тем, что я тоже потеряла отца. И это сработало. Сделало его более разговорчивым. В частности, он начал говорить о последнем дне жизни отца, и из его памяти хлынули разные детали. Том вспомнил, что в тот день их учитель третьего класса пришел простуженным, и некоторые дети заметили, что из носа учителя торчала козявка. Он вспомнил, как после школы поехал на автобусе к своей няне. Оттуда его забрала мать. Ему вспомнилось, как дома за пару дней до этого, в ожидании первого снегопада, мать достала всем сапоги и зимние куртки. И он смог подробно описать свой дом. У меня возникло ощущение, будто я побывала там: увидела, как много разных часов находятся на кухне и на лестнице – включая особые часы с поросенком, чьи глаза каждую секунду перемещались из стороны в сторону. Том описал даже прихватки, висевшие на ручках плиты. По его словам, пол на кухне покрывали плитки оранжевого цвета, и там пахло чесноком, потому что его мать готовила пасту. Однако, по его же словам, он не может вспомнить, что произошло после этого. Возможно, затянувшееся травматическое воздействие. Затемнение важных событий и в то же время ясные воспоминания о кажущихся несущественными деталях. Очередной клок тумана. С другой стороны, Том может помнить определенные вещи, но не возвращаться к ним или изменять их, чтобы избежать боли. В первоначальном полицейском отчете о первом опросе мальчика Том говорил, что проснулся позже той ночью от криков его матери. Но во втором отчете говорилось, что он проснулся до этого, услышав, как его родители ссорились. Полиция спросила Тома, часто ли ссорились его мать и отец. Том либо решил не отвечать, либо не знал, как ответить. Я предполагаю последнее – дети действительно чувствуют напряженность в отношениях своих родителей, но не осознают ее, так как в их опыте нет похожих примеров. Полицейские, однако, думали, что такое противоречие могло указывать на то, что Том вводил их в заблуждение. И думали настолько серьезно, что решились прервать наш сеанс. Им нужно было быстрее выдвинуть обвинение, поскольку они беспокоились, что мать Тома может уехать из штата. После трех сеансов с Томом я думаю, что они могли быть правы насчет обмана, хотя он и непреднамеренный. Я полагаю, что Том не смог должным образом осознать события той ночи. Он продолжает жить в своего рода неопределенности, будучи не в состоянии понять разницу между тем, что он помнит, и тем, что не может… или не хочет вспомнить. Я близка к тому, чтобы освободить его». * * * Шум двигателя еще затихал вдали, когда я услышала звук шагов: кто-то бежал ко мне из дома. Вместе с шагами приближался и прыгающий луч света. Это мог быть только один человек. – Мама? – Да, я здесь. – Где Майкл? Что случилось? – Он уехал. – Уехал? Я мельком увидела лицо моей дочери, слегка освещенное ее телефоном. Я не успела ничего сказать, поскольку она сразу убежала к грунтовке. – Джо, – окликнула я ее, – Джо, милая… – Отстань, мам! А ведь отношения между нами только начали налаживаться… Не дождавшись от нее больше ни слова, я заметила, как она коснулась экрана. И прижала телефон к уху. Мгновение спустя: – Майкл? Дорогой! Неужели все… – Выслушав ответ, она сказала: – Нет, я поняла. Поверь мне, я поняла. – Очередная пауза. – Нет, мне больше ничего не нужно. Я готова в любой момент. Пол тоже направился к нам из дома – еще один смутный силуэт в темноте. Но он уже вооружился настоящим фонариком. – Все в порядке? – Все нормально, милый, – достаточно громко ответила я. Джони еще разговаривала по телефону: – Ты можешь сказать мне, что случилось? Что она тебе устроила? – Джо, давай же… – Я коснулась ее рукой, и она резко отошла дальше. – Что она сказала? – Выслушав ответ, Джони сказала: – Все ясно, любимый. Ладно. Я буду ждать. Дочь закончила разговор. Даже в полумраке я заметила, как она разозлилась. Подойдя к нам, Пол остановился рядом со мной. – Что произошло? – Мама просто задолбала Майкла до чертиков, – заявила Джони. – Джо, послушай, нам нужно кое-что обсудить… – Нет уж, – категорически произнесла она, подходя ко мне по подъездной дорожке. – Наговорились. Сыта по горло. – Эй! – Мой возмущенный голос взлетел на октаву. – Ну-ка, послушай меня внимательно. Джони, ты же знаешь, какова моя жизнь. Знаешь, что моя работа порой требует особой осторожности. – О чем ты говоришь? – она остановилась. – К кому он только что сел в машину? – Что за хрень с тобой творится? Пол: – Джони, не разговаривай в таком тоне с матерью! – За ним прикатила она? – продолжила я. – Не пойму я, чего вы, ребята, добиваетесь? У меня такое ощущение, Джони, будто я попала сейчас в чертову «Сумеречную зону»[19]. Пора нам поговорить начистоту. – Начистоту с тобой? Почему бы тебе честно не сказать мне, что ты наговорила ему? – Может, и скажу, но чуть позже. – Я глянула на Пола и вновь пристально посмотрела на Джони. – У тебя такой вид, будто ты хочешь обвинить его в чем-то, – заявила Джони, – и с таким видом ты ходила с самого нашего приезда сюда. Ее запальчивый тон вывел меня из себя. – Ах, неужели я опять виновата? Неужели мы с твоим отцом показались тебе слегка не в себе? Может, из-за того, что мы практически не виделись и не слышали ничего о тебе с Пасхи? Ты вновь, как раньше, устроила нам одно из своих диких исчезновений. А когда наконец соблаговолила удостоить своим присутствием – сюрприз! Ты появляешься со своим одиннадцатым бойфрендом, и – бог ты мой – на сей раз кто он? Твой жених. Обалдеть! Но стоит ли волноваться. «Не беспокойтесь, мама и папа, – теперь у меня все нормально. Просто прекрасно. Да, однажды вы нашли меня на улице с иглой в руке, но теперь все идеально». Джони пристально смотрела на меня. Даже в слабом свете я заметила, как потускнело ее лицо. Пол, приблизившись, коснулся моей руки, но я отмахнулась от него. – Так это она приезжала? – внезапно спросила я. – Неужели он договорился с ней о встрече у нас? Джони долго молчала. Так долго, что я взяла у Пола фонарик и посветила ей в лицо. Она прищурилась от яркого света, но продолжала смотреть на меня. Я понимала, что обидела ее; это убавило мое возмущение. Ее обида обычно сменялась вызовом – с той же непререкаемостью, с какой солнце сменяется луной. И очередной внутренний бунт вылился у нее в наигранную кривую улыбочку и жалость в глазах. – Ух ты, мама… Твоя работа, похоже, окончательно достала тебя. Ты уже думаешь, что все вокруг что-то скрывают. Может, ты судишь о других по себе? Я имею в виду твои загадочные вопросы. О ком ты вообще говорила? И, кстати, мама, всему, вероятно, есть причина. И тому, что я делала прежде. Ты когда-нибудь задумывалась об этом? – Она перевела взгляд на Пола. – Хоть кто-нибудь из вас задумывался? – Слушайте, – сказал Пол, забирая у меня фонарик, но продолжая освещать лицо дочери, – давайте постараемся поговорить спокойно. Но Джони уже охватила ярость. – И вы здесь принялись допрашивать его. После всего, через что ему пришлось пройти! Ее возмущенный голос эхом разносился по лесам и горам. Как бы уединенно мы ни жили, я забеспокоилась о том, что нас могут услышать соседи. Звуки здесь разносятся далеко, особенно над водой. – Вы хоть понимаете это? – ехидно спросила Джони. – Да еще заявляете, что беспокоитесь обо мне. Как всегда, внимание сосредоточено на моей особе. Но это ты, мамуля, последние два дня разъезжала по округе, сбивала животных и вообще вела себя как психованная… Мы приехали сюда, намереваясь рассказать вам о наших планах, а наткнулись на стену негатива!