– Надо же! Красота! Пока они говорили, я незаметно поглядывала на Джони. Она следила за их разговором, казалось, забыв обо мне. Но я понимала, что это не так. На самом деле она боялась. Джони росла сложным ребенком, просто взрывоопасной бунтаркой. А к подростковому возрасту… Ладно, мы пережили эти страсти. И она осталась целой и невредимой. Даже сильнее стала. Но в одной сфере давала слабину: она нуждалась в моем одобрении. Я никогда не провоцировала в ней развитие такой потребности, но та стала ее ахиллесовой пятой. Мне нужно действовать деликатно. – Ладно. Какие еще есть сюрпризы? Какая неделя беременности? – Мам! – уклонившись от ответа, возмущенно воскликнула Джони, хотя и пряча улыбку. – Я же пошутила. Джони и Майкл обменялись долгим взглядом. – Мы просто поняли, что так будет правильно, – глубоко вздохнув, изрекла Джони. – Вот как… Уже хорошо. – Я понимаю, что это кажется безумием, – игнорируя меня, поспешно продолжила она, – просто как в кино. Как в банальных мелодрамах. Но так уж случается порой и в реальной жизни. У нас общее восприятие мира, – она быстро глотнула коктейль – может, немного допинга для храбрости, – он отлично понимает меня… Я рассказала ему… Рассказала ему все. «Все?» Я перевела взгляд на Майкла. Как же трудно не смотреть на него! На его нос, ровные брови… На то, как падают на глаза темные гладкие волосы, когда он склоняет голову… Джони собиралась сказать что-то еще, но я прервала ее. Не выдержала. – А что насчет тебя, Майкл? Он мельком глянул на меня. – В каком смысле, мэм? – Зови меня Эмили. – Я тоже знаю о Майкле все, – ответила за него Джони. Опираясь рукой на подлокотник, Майкл с обожанием глянул на мою дочь. Затем сел поудобнее, видимо, задумавшись. – Мое детство было не самым легким, но разве оно вообще бывает таким? Когда я познакомился с Джони и мы узнали друг друга поближе, она рассказала мне о своем… бунтарском периоде… – Он улыбнулся, и она поддержала его. – И я тоже откровенно признался ей, что в моем прошлом было много потерь и горя. Достаточно всяких передряг. – Мне жаль это слышать. – Я глянула на Пола, но он с напряженным вниманием взирал на Майкла. Мне хотелось, чтобы Пол спросил Майкла, что же с ним случилось, но он не спросил. И я тоже промолчала. Ведь, вероятно, я это уже знала. Глава 4 Пятнадцать лет назад в Бронксвилле, штат Нью-Йорк, посреди ночи забили молотком Дэвида Бишопа. На его собственной кухне. Прибывшая по вызову полиция обнаружила взломанную заднюю дверь. Они также обнаружили пребывавшую в безумном – истерическом – смятении жену Дэвида, с руками, покрытыми кровью мужа. – Мы услышали шум, – сообщила она полиции, – и Дэвид спустился вниз. Не знаю толком… Может, минута всего и прошла. Потом я услышала голоса. И крики Дэвида… А потом… Потом увидела его тут… Его у… – Закончить она не смогла. В доме полицейские также нашли восьмилетнего сына Дэвида, Томаса Бишопа. Когда они разговаривали с юным Томом, он объяснил, что его разбудил шум. Какие-то сердитые голоса, «шум страшной драки», сказал он, а потом крики. – И кто же кричал? – Моя мама. Он застал ее на кухне, всю в крови, голова отца лежала у нее на коленях. И она крикнула Томасу позвонить в «девять-один-один», что он и сделал. Началось расследование. Неоднократно прослушивали запись звонка Томаса Бишопа в службу спасения. Заднюю дверь исследовали, ища следы взломщика, сняли отпечатки пальцев в доме. У Бишопов работала система охранной сигнализации, но без камер слежения. Их большой, почти как особняк, дом окружали обширные газоны и живая изгородь. Обитатели этого богатого района не заметили ничего необычного и ничего особенного не слышали до прибытия «Скорой» и полиции. Лора Бишоп также ничем не смогла помочь. Она не видела нападавшего. Голос его со второго этажа слышала приглушенно. Мужской голос, возможно человека лет тридцати-сорока, но с уверенностью она сказать ничего не могла. Детектив из полицейского департамента Бронксвилла вскоре отправил это дело в Управление уголовного розыска штата. Шесть месяцев спустя расследование зашло в тупик. На двух человек, возглавлявших расследование, следователей Ребекку Муни и Стивена Старчика, постоянно оказывалось давление. Они получили несколько противоречивых заявлений от юного Тома Бишопа, а его родню беспокоило то, что неоднократные допросы со стороны правоохранительных органов усугубляли его травму. Следователи обратились к окружному прокурору, а тот обратился к судье с просьбой о разрешении провести оценку психического состояния Тома. Тогда со мной и связались. Обычно с чем-то подобным обращаются к детскому психологу полицейской службы, но я и до этого давала правоохранительным органам врачебные консультации. Мое имя, по-видимому, возглавило какой-то список где-то в штаб-квартире Управления уголовного розыска. Я не помню, как меня вызвали, но помню нашу первую встречу с Ребеккой Муни и как она, быстро сообщив суть дела, посмотрела на меня суровым взглядом своих голубых глаз и добавила: – По-моему, мальчик что-то от нас скрывает. – Понятно… – Я тщательно изучила его показания, десяток раз просмотрев видеозаписи. И не смогла заключить, чем он травмирован. Может, он чего-то боится? Чего-то им увиденного? Я согласилась, но неохотно. Чрезвычайно неохотно. За мою карьеру мне встречались исключительно честные служащие органов, как кабинетные, так и полевые. Но они просто люди – некоторые из них лучше других, как и везде – и порой впадают в отчаяние, когда шефы и окружные прокуроры дышат им в затылок. В полиции ведь есть понятие раскрываемости: сколько дел довели до удовлетворительного завершения, посадив кого-то виновного за решетку. И меньше всего мне хотелось помогать им заставить мальчика признаться в том, что именно он видел. «Что, например? Если он видел нападавшего, то зачем это скрывать?» После ряда словесных баталий я все-таки согласилась провести минимум три, максимум пять сеансов. Мы могли с ним просто поговорить, возможно – провести игровую терапию. Я ясно дала понять Муни, что меня больше интересует благополучие мальчика, что я буду на его стороне, а не органов. И сделаю отчет после сеансов и, возможно, разговоров с заинтересованными лицами – учителем Тома, опекуном и предыдущим терапевтом. – Это абсолютно нормально, – согласилась Муни, – так и должно быть. Но нам, возможно, в определенные моменты между вашими сеансами придется говорить с мальчиком наедине. Конечно, если появятся новые доказательства. Мне все это не нравилось, но так уж сложились обстоятельства. И через неделю я впервые встретилась с Томом Бишопом. * * * – Мои родители погибли в автокатастрофе, – сообщил Майкл Рэнд. Его слова вернули меня в настоящее. Майкл умолк, а я пыталась осмыслить сказанное. Автомобильная авария? – Мой отец, он… В общем, мой отец был склонен к алкоголизму, – добавил Майкл, – любил выпить. Поэтому я… – Парень глянул на меня и поднял свой стакан с соком. – Именно поэтому я не пью. «Автомобильная авария, – подумала я, – все-таки не убийство». – Прости, – сказала я, – я не знала, что… – Нет, пожалуйста, вам не за что извиняться. – Он нахмурился, покачав головой. – Ведь вы просто вежливо себя повели. А у нас все же есть повод для праздника. Я глянула на выражение лица моего мужа. Он выглядел задумчивым. Я люблю Пола, но его ум работает совсем не так, как мой, – возможно, отчасти поэтому наш брак успешно продержался тридцать лет, несмотря на некоторые трудности. После того как Майкл поведал нам о своем травмирующем прошлом, Пол задал вопрос: – Итак, Майкл, чем же ты зарабатываешь на жизнь? Майкл, казалось, обрадовался смене темы. – В общем, я еще доучиваюсь. Поздно начал. Но подрабатываю плотником. В строительной конторе. Пол засиял, как рождественская елка. – А я, знаешь ли, архитектор, – сообщил он, подавшись вперед. – И вот строю лодку своими руками. – Д-да. Джони говорила, – рассмеявшись, сказал Майкл. – Я ведь рассказывала ему о вас, – вставила Джони. И, неожиданно, склонившись ко мне, взяла меня за руку: – Я вас расхваливала. Майкл мило улыбнулся мне. Значит, он знает, что я психотерапевт. Боже, как же трудно понять – то ли он что-то скрывает, то ли я просто ошиблась… Авария? Неужели его физическое сходство всего лишь сходство? Или третий вариант: может, тот маленький мальчик, так ловко отгораживающийся от опасной информации, с возрастом еще более преуспел в этой сфере? Вернее сказать, он придумал для себя другое прошлое: в новом прошлом его родители погибли в автокатастрофе, и у него есть даже причина отказаться от выпивки… Это удобно, ведь употребление алкоголя приводит к ослаблению запретов. Возможно, такая стратегия выбрана неосознанно, но она весьма разумна и действенна. Трезвость сводит к минимуму риск случайного выбалтывания правды.