Глава 10 На следующее утро я вышел на террасу за газетой и увидел ее, лежащую на земле, похожую на слизняка, распухшую. Это была дохлая крыса. Шею ее стягивала грубая пеньковая петля. Раскрытые безжизненные глаза смотрели затуманенным взором, шерсть была грязная и спутанная. Две пугающе человекоподобные лапы застыли в молитвенной просьбе. Полуоткрытый рот обнажал передние резцы цвета консервированной кукурузы. Под трупом лежал листок бумаги. Воспользовавшись «Таймс», я оттолкнул мертвого грызуна в сторону – тот сперва упорно сопротивлялся, затем, подобно хоккейной шайбе, скользнул в конец террасы. Письмо было прямиком из старого гангстерского фильма: вырезанные из журнала буквы, наклеенные на бумагу. ВОТ ТЕБЕ АЛЧНЫЙ МОЗГОВЕД Наверное, я бы и сам дошел до правды, но записка сразу поставила все на свои места. Пожертвовав разделом рекламных объявлений, я завернул крысу и отнес ее в мусорный бак. Затем вернулся в дом и взял телефон. У секретарши Мэла Уорти оказалась своя секретарша, и мне пришлось проявить настойчивость с обеими, чтобы наконец попасть на него. Прежде чем я успел что-либо сказать, Мэл спросил: – Знаю, я тоже получил. У тебя какой раскраски? – Бурая с серым, с петлей на тощей шее. – Считай, что тебе повезло. Моя пришла обезглавленная, в коробке. Я из-за нее едва не лишился чертовски привлекательной почтальонши. Она до сих пор отмывает руки. А Дашхофф получил гамбургер с крысой внутри. Мэл старался обернуть все в шутку, однако по голосу чувствовалось, что он потрясен. – Я знал, что этот тип псих, – сказал он. – Как он узнал, где я живу? – В твоем резюме указан домашний адрес? – Проклятие! А что получила жена? – Ничего. В этом есть какой-либо смысл? – Забудь о смысле. Как нам быть с этим? – Я уже начал набрасывать предписание Моуди не приближаться к нам ближе, чем на тысячу ярдов. Но, если честно, добиться соблюдения этого будет невозможно. Вот если Моуди схватят с поличным, это уже другое дело, но мы ведь не хотим, чтобы все зашло так далеко, правда? – Не очень-то ты меня утешил, Малкольм. – Это демократия, друг мой. – Он помолчал. – Разговор записывается? – Нет, разумеется. – Просто проверил на всякий случай. Есть еще один вариант, но он слишком рискованный до тех пор, пока не будет улажен вопрос с разделом имущества. – Это еще какой? – За пятьсот долларов Моуди отделают так, что он до конца жизни больше не сможет помочиться без слез. – Это тоже демократия, а? – Свободное предпринимательство, – рассмеялся Мэл. – Услуга за вознаграждение. В любом случае это вариант. – Не делай этого, Мэл. – Успокойся, Алекс. Я просто рассуждал гипотетически. – Как насчет полиции? – И не надейся. У нас нет никаких доказательств того, что это сделал Моуди. Я хочу сказать, нам обоим известно, что это был он, но улик ведь нет, правильно? И никто не станет снимать отпечатки пальцев с крысы, потому как посылать любимым дохлых грызунов не является преступлением. Быть может, – рассмеялся Мэл, – нам следует привлечь Общество охраны животных. Строгое внушение и ночь в кутузке? – Неужели полиция не может хотя бы поговорить с Моуди? – Она и без того по горло загружена работой. Если бы все было более конкретно, прослеживалась бы явная угроза, тогда еще может быть. А просто «Вот тебе, долбаный крючкотвор», боюсь, не подойдет – полицейские сами питают к адвокатам такие же чувства. Конечно, я на всякий случай составлю заявление, но не рассчитывай на помощь ребят в синем. – У меня есть знакомый в органах. – Контролеры с платных стоянок не котируются, приятель. – Как насчет следователя из убойного отдела? – Это другое дело. Звякни ему. Если хочешь, чтобы я тоже с ним поговорил – без проблем. – Я и сам справлюсь. – Замечательно. Дашь мне знать, как все прошло. И еще, Алекс, – прости за нервотрепку. Похоже, ему не терпелось поскорее закончить разговор. Тот, кто получает три с половиной доллара в минуту, старается не тратить время впустую. – И еще одно, Мэл. – Что еще? – Позвони судье. Если она еще не получила поздравительную посылку, предупреди ее, что она может ее получить. – Я уже позвонил судебному приставу. Заработал нам с тобой несколько очков. – Постарайся как можно подробнее описать этого козла, – сказал Майло. – Мои габариты практически один в один. Скажем, пять футов одиннадцать дюймов, сто семьдесят пять фунтов. Крепко сбитый, накачанная мускулатура. Лицо вытянутое, красноватый загар, какой бывает у строительных рабочих, нос сломанный, подбородок квадратный. Носит индейские украшения – два перстня, по одному на каждой руке. Скорпион и змея. На левой руке пара татуировок. Одевается пестро. – Цвет глаз? – Карие. Налитые кровью. Любитель шумных попоек. Волосы темно-русые, зачесанные назад, сальные, как у подростка. – Похож на бича. – Он самый и есть. – И живет он в мотеле «Переночевал и прощай»? – По состоянию на два дня назад. Насколько мне известно, он может жить в своей машине. – У меня есть пара знакомых в управлении Футхилла. Если я смогу уговорить одного из них наведаться к этому Моуди и поговорить с ним, с твоими бедами будет покончено. Его фамилия Фордербранд. У него самый отвратительный запах изо рта из всех, какие ты только нюхал. Пять минут разговора лицом к лицу с ним – и этот козел раскается. Я рассмеялся, однако на сердце у меня по-прежнему было тяжело. – Он тебя здорово зацепил, а? – Ну, мне приходилось начинать утро более приятным способом. – Если ты сдрейфил и хочешь пожить у меня – не стесняйся. – Спасибо, но я уж как-нибудь переживу. – Если передумаешь, дай знать. А тем временем будь осторожен. Возможно, этот Моуди просто козел и шутник, но не мне тебе рассказывать про психов. Держи глаза открытыми, приятель. Я провел весь день, занимаясь насущными делами и стараясь внешне выглядеть спокойным. Однако на самом деле я пребывал в «состоянии карате», как я его называю, – характеризующемся повышенным уровнем восприимчивой чувствительности. Все органы чувств на пределе, на грани мании преследования, когда кажется совершенно естественным то и дело озираться вокруг. Чтобы достичь такого состояния, я избегаю алкоголь и плотную еду, выполняю упражнения на гибкость и подвижность и повторяю до изнеможения приемы – последовательности движений карате. После чего полчаса отдыха с помощью самогипноза. Я научился этому у своего наставника по единоборствам, чешского еврея по имени Ярослав, который отточил свои навыки самосохранения, спасаясь от нацистов. Я обратился к нему за помощью в первые недели после дела Каса де Лос-Ниньос, когда из-за скобок в челюсти чувствовал себя беспомощным, а кошмарные сны были частыми гостями. Режим, которому обучил меня Ярослав, помог мне исцелить самое главное – голову.