Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 33 из 54 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Высокий, худой, сухопарый, в рубахе и брюках, перехваченных тесемкой, из той же самой небеленой холстины, что и платье Марии. Ноги были босые, но на полу у стула стояли сандалии. Волосы приобрели восковую белизну, приправленную янтарем, свойственную некоторым блондинам, достигшим зрелого возраста, и были коротко подстрижены. Борода была чуть темнее – больше янтаря и меньше снега – и свисала на грудь. Борода роскошно вилась, и мужчина поглаживал ее, словно любимое животное. Лоб был высокий и покатый, и чуть ниже линии волос я разглядел морщину – глубокую впадину, в которую можно было засунуть большой палец. Глаза, спрятанные в глубоких глазницах, имели серо-голубой цвет, такой же, как у меня. Но мне хотелось верить, что мои излучают больше тепла. – Пожалуйста, садитесь. – Голос был сильный, с металлическими нотками. – Благородный Матфей, это доктор Делавэр. Доктор, позвольте представить вам Благородного Матфея. Громкий титул прозвучал нелепо. Я поискал на лице у Хоутена веселье, но он оставался совершенно серьезным. Благородный Матфей продолжал поглаживать бороду. Он застыл в неподвижной созерцательности, словно человек, который чувствовал себя в тишине уютно. – Спасибо за содействие, – натянуто произнес Хоутен. – Хочется надеяться, мы проясним это недоразумение и двинемся дальше. Белая голова опустилась и поднялась в кивке: – Помогу всем, чем смогу. – Доктор Делавэр хотел бы задать вам кое-какие вопросы, после чего мы пройдемся по территории. Благородный Матфей по-прежнему сидел без движения, если не считать поглаживание бороды. Хоутен повернулся ко мне: – Вам командовать парадом. – Мистер Мэттьюс… – начал было я. – Просто Матфей, пожалуйста. Мы воздерживаемся от титулов. – Матфей, я не собираюсь лезть в ваши дела… Он остановил меня взмахом руки: – Я прекрасно осведомлен о характере вашего визита. Спрашивайте все, что считаете нужным. – Благодарю вас. Доктор Мелендес-Линч считает, что вы имеете какое-то отношение к тому, что Вуди Своупа забрали из клиники, и последующему исчезновению его родителей. – Безумие большого города, – сказал гуру. – Самое настоящее безумие. Он повторил это слово, словно проверяя, подходит ли оно в качестве заклинания. – Я буду очень признателен, если вы поделитесь своими теориями на этот счет. Шумно вздохнув, Мэттьюс закрыл глаза, открыл их и заговорил: – Я ничем не могу вам помочь. Эти люди живут своей жизнью. Как и мы. Мы едва были с ними знакомы. Мимолетные встречи – разминулись друг с другом на дороге, с обязательными улыбками. Раз или два мы покупали у них семена. Летом в первый год нашего пребывания здесь девушка из их семьи работала посудомойкой. – Временная работа? – Совершенно верно. Вначале мы еще не были самодостаточными и приглашали поработать местную молодежь. Насколько я помню, эта девушка работала на кухне. Терла, скоблила, готовила печи для использования. – И какой она была работницей? Узкая щель улыбки разорвала бороду цвета ваты с карамелью: – По нынешним меркам мы живем достаточно аскетично. Молодежь это не привлекает. – Нона была… Нона чересчур живая, – вмешался Хоутен. – Девчонка она неплохая, просто озорная. Смысл был понятен: с Ноной были сплошные проблемы. Мне вспомнился рассказ Кармайкла о выступлении на мальчишнике. Подобная спонтанность могла стать настоящим испытанием там, где больше всего ценят дисциплину. По всей видимости, Нона приставала к мужчинам. Но я не видел, имеет ли это какое-либо отношение к нашему делу. – Больше вы ничего не можете добавить? Мэттьюс уставился на меня. Его взгляд был пристальным, пронизывающим, буквально осязаемым на ощупь. Мне пришлось приложить все силы, чтобы не отвернуться. – Боюсь, нет. Хоутен беспокойно заерзал на стуле. Никотиновое голодание. Он потянулся было к пачке сигарет в кармане, но остановился. – Мне нужно подышать свежим воздухом, – извинился шериф и вышел.
Мэттьюс, казалось, этого даже не заметил. – Вы почти не были знакомы с этой семьей, – продолжал я. – Однако двое ваших людей навещали Своупов в клинике. Я не ставлю под сомнение ваше слово, однако этот вопрос вам непременно зададут снова. Он вздохнул: – У нас были кое-какие дела в Лос-Анджелесе. Это было поручено Барону и Далиле. Мы посчитали, что из соображений вежливости им следует навестить Своупов. Они принесли им свежих фруктов из нашего сада. – Надеюсь, – улыбнулся я, – не для медицинских целей. – Нет, – заметно развеселился Мэттьюс. – Для того чтобы их просто съели. И получили удовольствие. – То есть это был просто визит вежливости. – В каком-то смысле. – Что вы имеете в виду? – Мы не очень общительные. Не умеем вести светские беседы. Визит к Своупам был проявлением доброжелательности, а не частью какого-либо бесчестного замысла. Мы не предпринимали никаких попыток вмешаться в лечение ребенка. Я попросил Бэрона и Далилу присоединиться к нам, так что у вас будет возможность получить дополнительные подробности. – Я вам очень признателен. Посреди впадины на лбу Мэттьюса запульсировала жилка. Он развел руками, словно вопрошая: «И что дальше?» Отрешенное выражение его лица напомнила мне одного знакомого человека. Эта ассоциация побудила меня задать следующий вопрос: – Врача, который лечил Вуди, зовут Огюст Валькруа. Он говорил, что бывал здесь. Вы его не помните? Мэттьюс накрутил кончик бороды на длинный палец. – Один-два раза в год мы проводим семинары по органическому земледелию и медитации. Не для того чтобы обратить в свою веру, а чтобы просветить. Возможно, этот ваш доктор посетил один из семинаров. Я его не помню. Я описал внешность Валькруа, однако это не помогло. – В таком случае, пожалуй, это всё. Я благодарен вам за помощь. Мэттьюс сидел совершенно неподвижно, даже не моргая. В скупом свете помещения зрачки у него расширились так, что остались лишь тонкие ободки бледной радужной оболочки. У него был гипнотический взгляд. Необходимое требование для харизмы. – Если у вас есть еще какие-либо вопросы, спрашивайте. – Вопросов больше нет, но мне хотелось бы услышать более подробно про вашу философию. Мэттьюс кивнул: – Мы беглецы, спасаемся от прошлой жизни. Мы выбрали новую жизнь с упором на чистоту и трудолюбие. Мы избегаем всего того, что отравляет окружающую среду, и ищем самодостаточности. Мы верим в то, что, меняясь сами, повышаем позитивную энергию во всем мире. Обычная ерунда. Мэттьюс протараторил все это так, словно давал клятву верности идеологии нью-эйдж[33]. – Мы не убийцы, – добавил Мэттьюс. Прежде чем я смог что-либо сказать, в комнату вошли двое. Мэттьюс молча встал и вышел, никак не отреагировав на их появление. Мужчина и женщина сели на свободные стулья. В этой перестановке было что-то механическое, словно люди были взаимозаменяемыми деталями в неком гладко функционирующем устройстве. Они сели, положив руки на колени – снова примерные школьники, – и улыбнулись с выводящим из себя безмятежным спокойствием новообращенных и тех, кому сделали лоботомию. Мне же было далеко до спокойствия. Поскольку я узнал обоих, хотя и по разным причинам. Мужчина, называвший себя Бароном, был среднего роста и худой. Как и у Мэттьюса, волосы у него были коротко подстрижены, а борода осталась неухоженной. Однако в его случае эффект получился не драматичный, а скорее неопрятный. Волосы у него были темно-русые и редкие. Сквозь жидкие бакенбарды просвечивала кожа, а щеки были покрыты мягким пушком – казалось, будто он забыл вымыть лицо. В университете я знал его как Барри Граффиуса. Он был старше меня, сейчас ему уже стукнуло сорок, но он учился на курс младше, поскольку поступил позже, решив стать психологом после того, как перепробовал практически все остальное. Граффиус был из состоятельной семьи, его родители преуспели в кинобизнесе, и он был одним из тех богатеньких мальчиков, кто никак не может остановиться на чем-то одном – недостаточная напористость, поскольку он никогда ни в чем не испытывал лишений. По общему убеждению, в университет он попал только благодаря деньгам родителей, но, возможно, оно было предвзятым, – поскольку Барри Граффиус был самым непопулярным студентом на всем факультете. Я всегда склонен подходить благосклонно к оценке других, однако Граффиуса я презирал. Горластый и вздорный, он постоянно вылезал на семинарах с неуместными цитатами и статистическими данными, нацеленными на то, чтобы произвести впечатление на преподавателей. Граффиус оскорблял однокурсников, издевался над робкими, злорадствовал над промахами других. И обожал хвалиться своими деньгами. Большинство из нас с трудом сводили концы с концами, подрабатывали, чтобы получать дополнительные деньги к тем жалким крохам, которые нам платили за должности младших преподавателей. Граффиус же получал наслаждение, приходя на занятия в кожаных и замшевых штиблетах ручной работы, жаловался на счета за ремонт своего «Мерседеса», сокрушался по поводу непомерных налогов. Еще он выводил из себя постоянным упоминанием имен знакомых знаменитостей, пространно описывал роскошные голливудские вечеринки, предлагая одним глазком взглянуть на блистательный мир, куда нам доступ был закрыт. Я слышал, что после окончания магистратуры он открыл контору на Бедфорд-драйв, намереваясь обналичить свои богатые связи и стать психотерапевтом звезд.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!