Глава 2 Первым поднялся к поверхности большой черный с желтым японский карп, но вскоре за ним последовали и все остальные, и через считаные секунды все четырнадцать рыбин высовывали из воды свои усатые морды, быстро хватая корм, который я им кидал. Опустившись на корточки рядом с большим валуном, обрамленным ползучим можжевельником и бледно-лиловыми азалиями, я зажал пальцами три гранулы корма у самой поверхности воды. Большой карп, почувствовав запах пищи, колебался мгновение, затем прожорливость взяла верх, и сверкающее мускулистое тело, извиваясь, устремилось к поверхности. Остановившись в считаных дюймах от моей руки, он посмотрел на меня. Я постарался изобразить, что мне можно верить. Солнце уже клонилось к горизонту, но из-за гряды холмов проникало еще достаточно света, сверкнувшего металлическим блеском в золотистой чешуе, что еще больше усилило контраст с бархатными черными пятнами на спине. Воистину великолепная рыбина. Внезапно большой карп метнулся вверх, выхватывая гранулы у меня из руки. Я заменил их новыми. К карпу присоединилась красная с белым кохаку, затем серебристый, как лунный свет, огон[4]. Вскоре вся рыба тыкалась мне в пальцы своими ртами, нежными, словно поцелуй ребенка. Пруд и окружающий его укромный сад были подарком от Робин, преподнесенным в те проникнутые болью месяцы, когда я приходил в себя после сломанной челюсти и всего этого непрошеного общественного внимания. Робин, памятуя о моей любви ко всему восточному, сама предложила это, правильно рассудив, что пруд и сад помогут мне успокоиться во время вынужденного бездействия. * * * Сначала я полагал, что у нее ничего не получится. Мой дом, относящийся к типу сооружений, свойственных южной части Калифорнии, прилепился к горному склону под немыслимым углом. Из этой архитектурной жемчужины открывается живописный вид на три стороны света, однако ровной земли, пригодной для чего бы то ни было, очень мало, и я просто не мог себе представить пространство для пруда. Но Робин провела кое-какие исследования, обсудила эту идею со своими рукастыми друзьями и связалась с одним невразумительным парнем из Окснарда – внешне настолько заторможенным, что его прозвали Смутным Клифтоном. Парень приехал с бетономешалками, деревянными щитами для опалубки и парой-тройкой тонн долбленого камня и сотворил изящный изгибающийся натуралистичный пруд, с водопадом и каменной стенкой, повторяющей контуры склона. Сразу же после отъезда Смутного Клифтона материализовался пожилой гном-азиат, украсивший творение невразумительного парня бонсаями, травой, высаженной по всем правилам дзен-буддизма, можжевельником, японским кленом, даурскими лилиям, азалиями и бамбуком. Расставленные в стратегических точках валуны образовали места для созерцательных раздумий, а пятна белоснежного песка намекали на безмятежное спокойствие. Меньше чем через неделю у сада был уже такой вид, будто ему по меньшей мере сто лет. Можно было встать на террасу, разделявшую два уровня дома, и смотреть на пруд, провожая взглядом рисунок, начерченный на песке ветром, наблюдать за похожими на самоцветы карпами, лениво плавающими в воде. А можно было спуститься в сад и, усевшись у края пруда, кормить рыб, мягко пронзающих водную гладь концентрическими кругами ряби. Это превратилось в своеобразный ритуал: каждый день перед заходом солнца я бросал корм карпам, размышляя о том, какой хорошей могла бы быть жизнь. С действенностью метода Павлова я учился прогонять из сознания нежелательные образы – смерти, лжи и предательства. И вот сейчас я слушал журчание водопада, отодвигая в сторону воспоминания о деградации Ричарда Моуди. Небо потемнело, пестрые рыбки стали серыми, а затем вовсе растворились в черной воде. Я сидел в темноте, удовлетворенный, снимая с себя напряжение от победы над врагом. * * * Когда телефон зазвонил в первый раз, я как раз ужинал и не обратил на него внимания. Через двадцать минут телефон зазвонил опять, и теперь я снял трубку: – Доктор Делавэр? Это Кэти из телефонной службы. Несколько минут назад вам звонили по срочному делу, я пыталась с вами связаться, но никто не ответил. – Кто звонил? – Некий мистер Моуди. Он сказал, что это вопрос жизни и смерти. – Проклятие! – Доктор Делавэр! – Все в порядке, Кэти. Будьте добры, дайте мне его номер. Кэти продиктовала номер телефона, и я спросил у нее, не показался ли ей странным голос Моуди. – Он действительно был возбужден. Говорил очень быстро – мне пришлось попросить его говорить помедленнее, иначе я не разбирала слов. – Ладно. Спасибо за то, что позвонили. – Был еще один звонок, после обеда. Хотите узнать, в чем дело? – Всего один? Конечно. – Вам звонил доктор – так, дайте-ка я правильно прочитаю его фамилию – Мелендрес… нет, Мелен-дес-Линч, через дефис. А вот это был отголосок из прошлого… – Он дал мне вот этот номер. – Кэти продиктовала телефон коммутатора, в котором я узнал номер его кабинета в Западной педиатрической клинике. – Сказал, что будет там сегодня до одиннадцати вечера. Ничего удивительного. Рауль был признанный трудоголик в профессии, где такие встречаются сплошь и рядом. Мне вспомнилось, как я заставал его «Вольво» на стоянке перед клиникой, как бы рано ни приезжал и как бы поздно ни уезжал. – Это все? – Это все, доктор Делавэр. Приятного вам вечера и спасибо за печенье. Мы с девочками прикончили его меньше чем за час. – Рад, что оно вам понравилось. – Кэти имела в виду коробку весом пять фунтов. – Голод внезапно проснулся? – Ну что я могу сказать? – хихикнула она. В телефонной службе работают одни круглые дуры, однако они никогда ничего не путают. Кому-нибудь следует заняться изучением этого феномена. Перед тем как рассмотреть вопрос, перезванивать ли Моуди, я выпил банку пива. Меньше всего мне хотелось выслушать тираду психопата. С другой стороны, возможно, Моуди успокоился и более благожелательно отнесется к предложению лечения. Поразительно, однако во мне еще осталось достаточно от практикующего врача, и мой оптимизм выходит за грани реальности. Вспоминая о потасовке сегодня днем на стоянке, я чувствовал себя подонком, но будь я проклят, если ее можно было избежать. Обдумав все это, я набрал номер, поскольку был в долгу перед детьми Моуди сделать все от меня зависящее. Номер, который он оставил, относился к телефонной станции, обслуживающей Сан-Велли – неблагополучный район; а ответивший мне голос принадлежал ночному портье мотеля «Переночевал и прощай». Если Моуди стремился подпитать свою депрессию, он выбрал самый подходящий для этого район. – Мистера Моуди, пожалуйста. – Секунду. После долгих щелчков и треска Моуди сказал: – Да. – Мистер Моуди, это доктор Делавэр. – Привет, док. Не знаю, что на меня нашло, просто хотел извиниться, надеюсь, я не слишком вас тряхнул. – Со мной все в порядке. Как вы? – О, чудесно, просто чудесно. У меня есть мысли, я должен взять себя в руки. Я это понимаю. Раз все так говорят, пожалуй, в этом должен быть смысл. – Очень хорошо. Я рад, что вы это поняли. – О да, о да. Я всё наверстаю, просто нужно какое-то время. Это когда я впервые взял в руки циркулярную пилу, и мастер мне говорит: «Ричард!» – я тогда был еще мальчишкой, только учился ремеслу, – «Ричард, не спеши, никуда не торопись, сосредоточься, иначе эта штуковина тебя сожрет». И он показал мне свою левую руку с обрубком вместо большого пальца и сказал: «Ричард, учись на чужих ошибках». – Хрипло рассмеявшись, Моуди откашлялся. – Похоже, порой я учусь на собственных ошибках, а? Как с Дарлиной. Надо было бы прислушаться к ней до того, как она связалась с этим козлом. Как только речь зашла о Конли, Моуди повысил голос, и я попытался сменить тему. – Самое главное – что вы это поняли. Вы еще молодой, Ричард. У вас впереди вся жизнь. – Ага. Ну… человеку столько лет, на сколько он себя чувствует, знаете, а я чувствую себя на все девяносто. – Сейчас самый тяжелый период – до вынесения окончательного решения. Дальше станет лучше. – Все так говорят – мой адвокат тоже так говорил, но я в это не верю. Я чувствую себя дерьмово, понимаете, дерьмово по первому разряду. Он умолк, но я не спешил заполнить паузу. – Ладно, спасибо за то, что выслушали, теперь вы можете поговорить с судьей и сказать, что я могу забирать детей, взять их с собой на неделю на рыбалку. Увы! Мой оптимизм оказался не к месту. – Ричард, я рад, что вы стараетесь разобраться в случившемся, но вы еще не готовы взять на себя ответственность за своих детей. – Это еще почему, твою мать? – Вам нужна помощь, чтобы поправить свою психику. Существуют очень эффективные методы лечения. И еще вам нужно выговориться, как вы сейчас выговариваетесь передо мной. – Вот как? – презрительно фыркнул Моуди. – Если это такие же козлы, как ты, долбаные кретины, гоняющиеся за деньгами, говорить с ними бесполезно! Я заявляю, что разберусь сам со своими проблемами, и не вешай мне лапшу на уши, кто ты такой, твою мать, чтобы говорить мне, когда я смогу увидеться со своими малышами? – Этот разговор ни к чему не приведет… – Прав на все сто, мозговед! Слушай меня, и слушай хорошенько: они дорого заплатят, черт возьми, если я не займу место, которое полагается мне как законному отцу… Он выплеснул целое ведро словесных помоев, и я, послушав его несколько минут, положил трубку, чтобы не испачкаться.