– Прошу прощения, – вырвалось у Хейзел, отчего она тут же почувствовала себя глупо. Это ведь всего лишь лягушка. Просто мертвая лягушка. Если она собирается стать хирургом, ей рано или поздно придется привыкнуть к такому. И, словно пытаясь продемонстрировать самой себе крепость духа, девушка пихнула кочергу глубже. – Вот так, – пробормотала она. – Так тебе и надо. – Кому? Оказалось, что за спиной у нее стоит Перси, сонный, с растрепанными волосами и в одном носке. Хейзел с удивлением отметила, что пропустила момент, когда смолкло пианино. И хотя Перси было уже семь, матушка одевала его, словно трехлетнего малыша: в хлопковые рубашки с голубой оторочкой и открытым воротом. Леди Синнетт непрестанно тряслась над ним, будто над бесценной и невероятно хрупкой статуэткой из хрусталя. Брат рос капризным и избалованным, но Хейзел не могла заставить себя злиться на него за это, поскольку, сказать по правде, ей было его жаль. Хейзел наслаждалась невиданной свободой, поскольку все внимание матери сосредоточилось на Перси, а тому почти не разрешалось покидать дом, ведь он, упаси господи, мог оцарапать коленку о гравий садовых дорожек. – Никому, – ответила Хейзел, оборачиваясь и скрывая лягушку за складками юбки. – А теперь беги. Разве ты не должен быть на уроке? – Мастер Полия отпустил меня пораньше, потому что я был примерным мальчиком, – заявил братец, обнажая в ухмылке мелкие, острые зубки. Хейзел заметила, что одного сверху не хватает. Перси покачался с пятки на носок. – Поиграй со мной. Мамочка говорит, ты должна делать то, что я велю. – Неужели? – Небо постепенно прояснялось, полоска голубого неба ширилась на горизонте. Если это вообще работает, то нужно действовать быстро. Пока воздух еще насыщен электричеством. – Почему бы тебе тогда не попросить мамочку поиграть с тобой? – Мамочка скучная, – пропел Перси, прыгая то на одной, то на другой ноге. Он откинул с глаз светлые кудри. – Если я пойду в комнату к мамочке, она примется щипать меня за щеки и заставит читать мой латинский урок наизусть. Хейзел задумалась, был ли их брат Джордж таким же в детстве, хныкал ли так же, требуя внимания, вознаграждения в виде оваций и поцелуев за каждую поездку на лошади и каждый выученный урок. Ей подобное казалось невозможным. Кроме того, в те времена их мать еще не была так переполнена страхами и удушающе заботлива. Джордж рос спокойным и погруженным в себя. Каждая его улыбка для Хейзел была словно тайна, которую он посылал ей через всю комнату. Перси в семилетнем возрасте уже виртуозно владел улыбкой, будто оружием. Помнил ли вообще Перси Джорджа? Он был так мал, когда брат умер. Перси вздохнул. – Ладно. Можем поиграть в пиратов, – произнес он полным снисхождения голосом, словно это именно Хейзел ворвалась в его комнату и умоляла его поиграть с ней в пиратов, а он наконец-то соизволил согласиться. Хейзел закатила глаза. Перси выпятил губу, преувеличенно нахмурившись. – Если ты не согласишься, я закричу, позову мамочку, и она отчитает тебя. Еще одну тучу уносило прочь. Лучик света пополз по подолу платья Хейзел, согревая ее даже сквозь слои нижних юбок. – Почему бы тебе не спуститься на кухню и не спросить кухарку, что она готовит к чаю? Могу поспорить, если ты попросишь сейчас, у нее еще будет время, чтобы испечь твой любимый лимонный пирог. Перси задумался. Он хмуро взглянул на Хейзел, прячущую что-то в складках юбки, но после секундной заминки развернулся и кинулся вниз по узкой лестнице, без сомнения, чтобы мучить теперь уже кухарку и миссис Гербертс. Хейзел угадала: игры с сестрой не могли сравниться с поеданием лимонного пирога. Времени оставалось немного, но прежде чем продолжить, Хейзел нужно было запереть дверь. Ей ни к чему непрошеные гости. Она вернулась в комнату, повернула в замке тяжелый ключ и с удовлетворением услышала глухой щелчок. А затем снова ринулась на балкон, где за те мгновения, что ее не было, начал робко накрапывать дождик, оставляя на поросших мхом перилах черные пятна. Если что и получится, то только сейчас. Она подняла вилку и снова принялась водить ею над лапками лягушки, словно какой-то шаман. Ничего. Возможно, та демонстрация, которую видел Бернард, была просто ловким трюком. Может быть, и трупа-то никакого не было, а был лишь мужчина, прячущийся под столом, с просунутой в отверстие в столешнице головой, загримированной под бледную кожу покойника. Как, должно быть, смеялись актер – обманщик – и этот Гальвини после демонстрации, считая полученные ассигнации и выпивая со своими помощниками-прохиндеями. …И тут лягушка шевельнулась. А шевельнулась ли? Может, это всего лишь игра света? Или проделки ветерка, пронесшегося над долиной? Но Хейзел ничего такого не почувствовала. Даже юбки не шелохнулись. Она водила вилкой над распятым трупиком лягушки снова и снова, с каждым разом все быстрее, но без всякого результата. И вдруг поняла. Вытащив из кармана массивный ключ, девушка аккуратно положила его рядом с лягушкой, и та заплясала. Лягушка, мгновение назад лежавшая безжизненным лоскутком, сейчас весьма энергично дрыгала лапками. Ее переполняла жизнь, казалось, она вот-вот пустится наутек. «Это похоже на сказочный сон», – подумалось Хейзел. «Сними меня с этой кочерги, – казалось, говорила лягушка, – и я исполню три твоих желания!» А может, и на кошмар, на одну из тех ужасных историй, что печатают в бульварных листках, которые иногда тайком сует ей учитель Перси. Мертвые восстают и рвутся отомстить живым. Но это сработало! Вот только что? Магнетизм? Ключ стал проводником для электричества, это понятно, но, кстати, из какого металла сделан это ключ? Ей придется провести настоящее исследование, скорее всего, даже серию экспериментов с использованием сочетаний всех металлов, которые она сможет опознать. Переполненная восторгом, Хейзел продолжила водить ключом вдоль подергивающихся лапок лягушки. Но через минуту подергивание замедлилось, а затем и вовсе сошло на нет. Какое бы волшебство ни таилось в предгрозовом воздухе, в тельце лягушки, в кочерге и ключе от спальни – оно иссякло. Лягушка была мертва, а из соседней комнаты до Хейзел доносились рыдания матери. Та рыдала почти каждый день, с тех пор как лихорадка унесла Джорджа. Из «Трактата доктора Бичема об анатомии, или Предотвращение и лечение современных болезней» (24-е издание, 1816), написанного доктором Уильямом Р. Бичемом, дополненного доктором Уильямом Бичемом III: Первым симптомом римской лихорадки (Plaga Romanus) являются фурункулы на спине больного. Через пару дней фурункулы начинают лопаться, окрашивая кровавыми пятнами рубашку на спине больного (отсюда и название «римская лихорадка», как отсылка к ранам от ножа на спине у Юлия Цезаря). Среди других симптомов почерневшие десны, вялость, боли и скудное мочеиспускание. В просторечии болезнь называют римской заразой, лихорадкой каменщиков, Красной смертью. Исход почти всегда летальный. Сильнейшая вспышка была зафиксирована в Эдинбурге летом 1815 и унесла свыше пяти тысяч душ. Несмотря на то что количество выживших ничтожно, те, кто выздоровел, получили иммунитет. На данный момент лекарства не существует. 2 В экипаже по пути в Алмонт-хаус Хейзел безуспешно пыталась избавиться от следов чернил под ногтями и на костяшках пальцев. Предыдущей ночью она не спала, выписывая нужное из старого, еще отцовского, экземпляра труда доктора Бичема по анатомии. И все это время на столе подле нее лежала рекламная листовка, та самая, которую она увидела из окна своего экипажа на двери постоялого двора. – Стойте, стойте! – закричала она тогда, стуча в дверцу экипажа. Затем выскочила наружу, сорвала листовку с двери и, запыхавшаяся, вернулась в экипаж, от волнения даже не беспокоясь о том, что ее мог кто-нибудь увидеть. И сейчас листовка была спрятана в кармане юбки. Испачканными в чернилах пальцами Хейзел дотронулась до нее, словно в поисках ободрения и удачи. Бернарда вряд ли обеспокоят чернильные пятна – Хейзел сомневалась, что он их вообще заметит, – а вот лорд Алмонт заметит наверняка, и, зная его щепетильное отношение к соблюдению приличий, можно не сомневаться, что эта история дойдет до ее матери. «Я искренне надеюсь, что ты не станешь позорить меня перед своим дядей, Хейзел, – заявит тогда матушка, поднося чашку с чаем к тонким губам или втыкая иглу в канву вышивки и одновременно следя за тем, как слуга подкидывает поленья в камин утренней гостиной. – И заботит меня вовсе не то, что ты выглядишь как бродяжка, выезжая в город. Но я уверена, что подобное поведение плохо скажется на количестве полученных тобой приглашений в грядущем сезоне». Хейзел даже представить не могла, что бы матушка или лорд Алмонт сделали, узнай они о листовке в ее кармане, сообщающей об анатомической демонстрации, которую проведет знаменитый доктор Бичем III, внук легенды и определенно самый известный хирург из живущих в Эдинбурге, если не во всем королевстве. При мысли об этом Хейзел едва ли не трясло от волнения. ЖИВОЙ ИСПЫТУЕМЫЙ! БЕСПЛАТНАЯ АНАТОМИЧЕСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ! САМ ДОКТОР БИЧЕМ, ГЛАВА ХИРУРГОВ ЭДИНБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, ПРОВЕДЕТ ВСКРЫТИЕ И АМПУТАЦИЮ ПО СОБСТВЕННОМУ НОВЕЙШЕМУ МЕТОДУ. ВСЕ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫЕ МОГУТ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В СЕМИНАРЕ ДОКТОРА ПО АНАТОМИИ. В 8 ЧАСОВ УТРА В КОРОЛЕВСКОМ ХИРУРГИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ ЭДИНБУРГА Вот в таком мероприятии Хейзел хотела принять участие! Не эти смертельно скучные утренние приемы, где сплошь занудные вдовцы и невыносимые дебютантки или бесконечные, наводящие тоску балы. Едва Хейзел исполнилось пятнадцать, мать решила вывезти ее на сезон в Лондон. Там ей предстояло упаковываться в кринолин размером с софу для того, чтобы пронестись сквозь череду различных бальных зал в объятиях разнообразных молодых людей с запахом изо рта. В теории проведенный в Лондоне сезон должен был привести к тому, что один из этих «пахнущих» джентльменов воспылает к Хейзел (или, скорее, к ее весьма солидному приданому) пламенной любовью и женится на ней, хоть это и казалось довольно бессмысленным, ведь предполагалось, что она выйдет замуж за Бернарда, чтобы сохранить титул и деньги Алмонтов в семье. «В Бернарде нет ничего плохого», – сказала себе Хейзел. Он по-своему милый, и кожа у него довольно чистая. Конечно, он, ну, глуповат, но таких большинство. К тому же тщеславен – собственные костюмы волнуют его больше всего на свете. Зато он хороший слушатель. Он частенько возился с Хейзел в грязи, когда они были детьми, и поэтому не ждет, что та станет изображать из себя хрупкую фарфоровую статуэтку, как прочие девицы из их круга. Они с Хейзел настолько давно знают друг друга, что ему даже ее желание стать хирургом кажется чудаковатым, а не скандальным. Поддержка мужчины может оказаться необходимой, когда дойдет до зачисления на курс и сдачи Королевского экзамена по лекарскому делу, и лучше бы этот мужчина имел титул и связи. Хейзел с надеждой разгладила пальцами мятый листок объявления. Стоял погожий осенний денек, и сентябрьский воздух был таким прозрачным, каким крайне редко бывает в Старом городе Эдинбурга, где похожие на кривые зубы деревянные домишки, усеявшие макушку холма, выпускают в небо клубы черной сажи обыденности. Лорд и леди Алмонт жили напротив Садов Принцесс-стрит – всего лишь у подножия холма, но словно в другом мире по сравнению со Старым городом: в Новом городе, в элегантном белом городском особняке на площади Шарлотт-сквер. В итоге Хейзел так и не удалось оттереть чернила с рук, поэтому, едва лакей закрыл за ней дверцу экипажа, она сунула руки в карманы, поближе к спрятанной там листовке. Не успела она позвонить, как дверь перед ней распахнул слуга, с пятнами пота на воротничке и поблескивающей лысиной. В главном холле что-то происходило – он просто бурлил. Хейзел встретилась взглядом с Сэмюелем, камердинером, скользившим мимо с пустым тазом и лоскутом ткани. Сэмюель слегка поклонился. Странного вида незнакомец – какой-то бродяга в пыльных лохмотьях – сидел неподалеку на простом деревянном стуле, прежде никогда не попадавшемся Хейзел на глаза. Вероятно, его принесли из комнат прислуги. Доктор в длинном пальто осматривал его рот. Бродяга явно чувствовал себя не в своей тарелке среди изысканных интерьеров этого особняка. Он был тут совершенно неуместен, весь его вид выбивался из общей картины. Среди всех присутствующих лишь его рубашка была не выглажена и не накрахмалена, волосы не причесаны, лицо чумазо, и грязные разводы от пота и пыли были видны на немытой шее. Доктор поморщился, а затем похлопал мужчину по щеке, и тот послушно закрыл рот. Лорд Алмонт – сидящий с другой стороны холла на широком, украшенном подушками стуле, стоявшем обычно в столовой, – поднялся, едва Хейзел вошла. – А, Хейзел, – приветственно произнес он. – Приношу свои извинения за то, что сегодня ты застала в нашем доме такой беспорядок. Полагаю, Бернард спустится через минуту. Сэмюель, сообщите Бернарду, что прибыла мисс Синнетт. Присев в ответ в уместном легком книксене, Хейзел полностью переключила внимание на странного бродягу. Ей не терпелось узнать, что же здесь происходит. Возможно, этот бродяга был одним из тех, кого лорд Алмонт брал под свою опеку? Из тех, кто жил за счет благотворительности его светлости? Или просто пришел наниматься в слуги и вот-вот получит категорический отказ? Хейзел даже вообразить не могла, что лорд Алмонт из тех, кто сам нанимает прислугу. И зачем ее дядюшке понадобилось, чтобы бродягу осмотрел врач?