Я распрямилась, поправила разъехавшиеся полы домашней пижамы и пошла к двери, однако Матвей поймал меня за пояс и остановил: – Нет, не уходи вот так, молча. – Лучше отпусти, потому что я ухожу, чтобы не наговорить того, за что завтра почувствую желание извиниться, – процедила я. – И не смей обвинять меня в предвзятости, слышишь?! – Да? Хорошо. Тогда займись Зайцевым сама – ты ведь не предвзята, верно? Ну так докажи мне это, и я извинюсь, – предложил Матвей. Я выдернула пояс из его руки и ушла в спальню, выключила там свет и улеглась, закутавшись с головой в одеяло. …Мне шесть лет, мы с мамой едем в поезде к бабушке. У меня в руках – новенькая немецкая куколка с настоящими волосами – белыми, уложенными в специальную сеточку. На кукле – платье в бело-зеленую клетку, белые носочки и крохотные белые туфельки. Это настоящее сокровище… Я сижу у окна, бережно держу в руках эту красавицу по имени Лилиана, и не могу на нее наглядеться. Мама сидит напротив, в руках у нее – медицинский журнал. Я уже давно умею читать, потому и знаю, как он называется. Мама погружена в статью, хмурит лоб, прикусывает губу, качает головой – наверное, там что-то неправильно написано. На боковой полке едет тетка с девочкой примерно моего возраста. Девочка увидела мою куклу и закатила истерику – хотела немедленно поиграть. Я не готова была делиться – куклу мне подарил папа только утром, я сама еще не насмотрелась на нее, боялась испачкать платьице. Но девчонка ревела все громче, закатывалась на весь вагон: – А-а-а! Я хочу-у-у куко-о-олку-у-у! Ма-а-аленькую ку-у-уколку-у-у! – и тыкала пальцем в мою сторону. Ее мать пыталась всучить ей игрушки, взятые в дорогу, но девчонка откидывала их и продолжала истерику. Тогда моя мама, подняв глаза от журнала, строго сказала: – Аделина, дай девочке куклу. – Но, мама… это же моя… она же… – залепетала я, но мама, нахмурившись, повторила: – Я сказала – дай девочке куклу. Иначе она будет плакать, а потом у нее будет болеть голова. И я обреченно протянула свое сокровище этой ревущей отвратительной девчонке. Через пять минут от великолепной прически не осталось и следа, одна туфелька упала куда-то в радиатор и застряла там намертво, от платья были оторваны бантики… Я наблюдала за тем, как гибнет моя Лилиана, молча, а по щекам катились слезы. Но я не смела возразить – вдруг девчонка снова станет реветь, а потом у нее будет болеть голова – так сказала мама. А мама – врач, она все об этом знает. Я так и легла спать, бросая тоскливые взгляды на соседнюю полку, где вертела в руках мою куклу противная девчонка. Ночью они с матерью вышли, но игрушку унесли с собой, не посчитав нужным вернуть. Наутро, обнаружив, что куклы больше нет, я горько заплакала. Мама, конечно, пообещала мне купить другую – но мне не нужна была другая. В тот день мама преподала мне очередной урок. Никогда не отдавай никому того, что по праву твое, и никогда не поддавайся на шантаж, что бы это ни было – здоровье, жизнь, благополучие – неважно. Утром, едва открыв глаза, я почувствовала, что в кровати не одна, выбралась из-под одеяла – Матвей лежал рядом, закинув за голову правую руку, и все еще спал. Стараясь его не разбудить, я вышла из спальни и встала под душ, включила теплую воду, закрыла глаза и, упираясь ладонями в стенки, стояла так, опустив голову, на которую лились струи. Дурацкая ссора, абсолютно дурацкая – как дети, ей-богу… А самое ужасное, что прекратить ее я не могу. Не могу позволить Матвею сомневаться во мне – но и доказывать, что я другая, тоже не могу. Я никогда и никому ничего не доказываю, это я взяла за правило еще со времен своих встреч с Павлом Одинцовым. С ним я из кожи вон лезла, чтобы доказать, какая умная, способная, как достойна его любви, его внимания. А он пользовался этим – пользовался, чтобы достичь своих целей, не прикладывая особо много усилий. Да и зачем, когда рядом была такая дурочка, как я, – желающая заслужить его расположение. Когда я поняла, что меня просто использовали – во всех смыслах, – то пообещала себе, что никогда больше не стану доказывать кому бы то ни было свою профпригодность или что-то еще. Я – такая, как есть, а кому не нравится – валите к черту. И даже Матвею, которого я безумно люблю и которым искренне восхищаюсь, я не буду ничего доказывать. Семен Испытывая легкую дрожь в руках, Семен вышел в предоперационную и сел на табурет в углу. Он все сделал так, как нужно, в исходе не сомневался – это главное. И ему совершенно не страшно было попадаться на глаза Аделине Драгун – он видел, что и она довольна его работой. «Ну все, можно выдохнуть. Первая операция всегда самая важная, это же как визитная карточка, как показатель того, что ты можешь, что умеешь, как владеешь руками и инструментами. Я все сделал, все смог». – Ты чего тут? – в предоперационную вошел Игорь Авдеев. – Да вот… присел. – А-а, – понимающе протянул тот. – Как прошло? – Хорошо, спасибо. – Ну и отлично. А я через двадцать минут в соседней оперирую, – Игорь кивнул вправо. – Опять Инка подменилась, со второй операции у меня срывается, не могу понять, в чем дело. Похоже, я ей чем-то не нравлюсь. – Я ее утром видел, сказала, что взяла три дня отгулов по семейным обстоятельствам, – сказал Семен, вставая. – Ну… может быть. Слушай, там, говорят, к Мажарову поступил редкий кадр с половиной лица. Можно будет операцию посмотреть, Матвей всегда приглашает, если случай интересный или показательный. – Я ж не по лицам. – Так и что? Я тоже в лицевой хирургии не очень, но почему не поучиться, если предлагают? – Там будет видно. Ладно, пойду гляну клиентку. – Давай, – Игорь вышел первым, повернул в свою предоперационную, а Семен отправился в корпус. В переходе где-то впереди слышались шаги – кто-то шел в реабилитацию. Семен немного ускорился и увидел перед собой мужчину в коричневой футболке и синих джинсах. Это не был кто-то из коллег, скорее – клиент, и Семен решил обогнать его. Поравнявшись с мужчиной, он бросил беглый взгляд через плечо и едва не остановился от неожиданности – половину лица мужчины закрывали рубцы и шрамы, глазница исковеркана. Поймав взгляд Семена, мужчина сразу замедлил шаг, давая возможность Кайзельгаузу уйти вперед, и Семен понял, что таким маневром человек хочет избавиться от чужого повышенного внимания. «Похоже, это и есть тот клиент Мажарова, о котором Игорь говорил. Если так, то я в первых рядах на куполе сидеть буду – подобную операцию редко где увидишь, у мужика реально половины лица нет, – подумал Семен, размашисто шагая в реабилитацию. – Интересно только, почему он тоже сюда идет, все новые клиенты лежат в лечебном корпусе, в реабилитацию переезжают только после операции». Но эта мысль тут же вылетела у него из головы, потому что навстречу ему шла медсестра Люба и широко улыбалась: – Ну что, Семен Борисович, поздравляю с первой операцией. Говорят, все прошло отлично? – Спасибо, Любаша. Уже говорят? Надо же, молва раньше меня успела, – улыбнулся в ответ Семен. – Навестим мою первую клиентку? – Конечно, я как раз сейчас к ней собиралась. Они повернули к палате, и тут им попался Иван Владимирович Иващенко, вывернувший откуда-то из соседней палаты: – А, Семен Борисович? Поздравляю. Когда мне ждать вас для беседы? – Э-э… – замялся Семен, совершенно забывший о посещении психолога, а Иващенко, словно не заметив этого, продолжил: – Может, сегодня? Через часок, годится? – Сегодня? – Ну а чего тянуть? Чем сегодня отличается, скажем, от завтра? – Только тем, что завтра обычно никогда не наступает. Психолог внимательно на него посмотрел и улыбнулся: – Логично. Тогда жду вас? – Хорошо, через час я у вас. – Кабинет найдете? Это здесь, в этом корпусе. – Я покажу, – поспешно предложила Люба и тут же покраснела, отвернулась, а Иващенко незаметно погрозил Семену пальцем, словно давал понять, что не стоит заводить шуры-муры на работе. Семен, у которого подобных мыслей не возникало, только плечами пожал: – Видите, провожатую я уже приобрел, так что не заблужусь. – Ну и хорошо, не буду вас больше задерживать, меня клиент уже должен ждать. Иващенко заторопился по коридору, а Семен почему-то подумал, что клиент, скорее всего, тот самый мужчина из перехода – иначе зачем бы ему сюда идти? Он с помощью Любы осмотрел прооперированную клиентку – та уже проснулась и лежала в кровати с довольным лицом, незаметно поглаживая под простыней тугой корсет на груди: – Спасибо, Семен Борисович. – Ну пока еще не за что. Неприятные ощущения сохранятся до конца дня, если будет невмоготу терпеть – попросите обезболивающий укол. – У вас пультик с кнопкой вызова сестры закреплен в изголовье, – добавила Люба, показав на миниатюрное устройство с синей кнопкой.