Мало того! Новый вопль-предупреждение донёсся до моего сознания: – Волки! Берегись! Мои глаза, вроде и так расширенные до беспредела, распахнулись от шока ещё шире: мне навстречу неслись сразу два волка. Громадные. Выше в холке любой овчарки или волкодава. Даже не представлял себе, что такие существуют в живой природе. Они громадными скачками и с хорошо различимым рычанием неслись мне навстречу. И я понял: мне не выжить!.. Ещё я понял, что волки тоже коров огибают… Ещё заметил, что один волк должен был столкнуться с четырёхногой молочной фермой. Должен был, пусть только частью тела, но… не столкнулся! А так и пролетел, словно фантом, сквозь тело второго фантома. И меня одно воспоминание словно током по сознанию ударило. Подобную сценку мы как-то недавно создавали на работе, когда одну фантастическую химеру сводили в бою с другой. Моё тело по инерции ещё сделало несколько шагов прямо и встало. Бежать влево, к людям, я не стал. Бесполезно. Всё равно не успеваю. Да и уверенность нарастала, настоятельно требуя согласиться всего лишь с двумя вариантами происходящего. Либо всё это мне снится, либо меня пытаются запугать несуществующими глюками. Ладно, пусть не глюками (не хочется считать себя душевнобольным), а умело спроектированной вокруг анимацией. Сам всю жизнь создаю подобное, а в последнее время использую для этого многочисленные компьютерные программы. Конечно, память услужливо подсказывала, что подобной пространственной анимации не существует, но своим профессиональным ощущениям я тоже привык доверять безусловно. Вот и доверился. Вот и замер на месте, не дыша и не моргая. И правильно сделал. Разве что дышать всё-таки следовало, как положено. Потому что волки резко затормозили передо мной, присели в полуметре и приготовились к последнему прыжку. Медведь тоже дыхнул на меня смрадом сзади и шевельнул воздух у макушки, словно замахнувшись. Но так и не ударил… И волки не прыгнули… И коровы продолжали пастись как ни в чём не бывало… А вот продолжающийся и нарастающий хохот со стороны двух с половиной сотен людишек мне кардинально не понравился. Издевательски они смеялись. Нехорошо. Некрасиво. Негуманно. Обижаться я по жизни не привык. Всегда проповедовал, что на обиженных воду возят. И всегда старался докопаться до истины. Издеваются? Значит, сам своим поведением дал к этому повод. Дерзко хамят? Значит, я, скорей всего, сам создал причину, после которой возникло ко мне такое отношение. Насмехаются надо мной? А не в моём ли поведении таится предлог для насмешек? Конечно, случается разное, порой некоторых скотов иначе чем пулей в лоб и не проучишь. Но и в таком случае лучше всего заранее избегать контакта с подобными выродками. Да и быть посмешищем для такой огромной толпы ещё ни разу в жизни не доводилось. Но выводы старался сделать всегда. И сейчас стал тщательнее осматриваться по сторонам, пытаясь понять всю подноготную состоявшегося издевательства. С коровами понятно, почему они не испугались. Наверняка местные животные каким-то образом вообще не видят созданный кем-то образ хищников. Соответственно, и не реагируют на него. Люди прекрасно всё видели, вон как веселятся. А почему никто не испугался? И мне не посочувствовал? Тоже как-то отличают химеру от настоящего зверья? Или уверены на все сто, что ни медведей, ни волков здесь не бывает? Вывод? Надо спрашивать. Изыскивать дополнительную информацию. И чем естественней я буду себя вести, чем проще, тем больше ко мне люди потянутся. Тем душевнее со мной разговаривать станут. И вообще, лучшая реакция на розыгрыш – это здоровый смех самого пострадавшего. Идеальный момент для этого я упустил, но почему бы позже не попробовать? Вот я и шагнул смело к стоящему рядом медведю, взмахнув рукой, попытался осторожно ударить по лапе. Честно говоря, ожидал проведу рукой по пустой внутри голограмме, но опять попал впросак. Созданная кем-то структура хищника оказалась неожиданно осязаемым веществом, по консистенции и ощущениям напоминающим конгломерат из кукурузных палочек и загустевшего киселя. Причём конгломерат алого, кровяного цвета, который не просто окрасил мне ладонь, а прилип к ней мерзким сгустком, никак не желающим стряхиваться. Да и в том месте, где ударил, стало заметно не хватать куска лапы. Последовал новый взрыв смеха, ещё более усилившийся после гневного окрика худосочного прыща: – Что творится?! Крестьянское чмо моего медведя убило! И за что, спрашивается? Косолапый ведь ему ничего плохого не сделал! Похоже, народ изрядно устал от съёмок, а потому веселился от всей души, радуясь неожиданному перерыву. Или вообще окончанию работы на сегодня? Потому что послышались начальственные окрики того самого старого дядьки, который тоже покинул своё кресло, но общего веселья не разделял. Или уже отсмеялся? – Хватит веселиться, задохлики слабосильные! – кричал он именно разлёгшимся воинам. – Всё равно вас на добавочный дубль не хватит. Поэтому на сегодня всё! Даю на сборы десять минут! Кто не успеет переодеться и погрузиться в автобус, отправится в город пешком! Видимо, угроза прозвучала нешуточная. Потому что даже улыбки на лицах исчезли как по мановению волшебной палочки. Все вскочили на ноги и стали суматошно снимать с себя экипировку, помогая друг другу. Тут же приматывали её ремнями к щитам или в одну вязку с иным оружием и бегом волокли всё это добро к автобусам. Наверное, не каждая пожарная дружина так быстро на пожар собирается, как вся эта толпа сдёрнула со своего рабочего места. Причём крикливый худышка и красавец мужчина с седыми висками убыли с места съёмок вообще через три минуты. Они попросту прогулялись десяток метров и уселись в самый роскошный ретромобиль. Тот и дал по газам, словно за ним черти гнались. Не менее проворно действовали техники, осветители, операторы и просто грузчики. К обозначенному сроку на площадке не осталось ни стойки, ни камеры, ни креслица, ни рельсов вместе с тележкой. Несколько ошарашенный таким действом, я потихонечку двигался следом за всеми, пялясь на аборигенов и пытаясь прокашлять странный ком в горле. Если совсем недавно я жутко испугался, впервые в жизни, то сейчас я оказался жутко растерян. И тоже впервые в жизни. А может, и не впервые? Просто сам себе льстил? Но что делать? Что спросить? У кого? Никак не мог сообразить. Мысли метались как сумасшедшие, не желая выстраиваться в логическую цепочку. С одной стороны, следовало остаться на месте, вернуться к дереву и как-то понять, что именно в нём и вокруг не так. С другой стороны, и оставаться здесь одному показалось неверным. Как бы и нестрашно: придут пастухи, с ними могу переговорить или попросить помощи. Или просто пойду следом за коровами, которые наверняка пойдут домой на вечернюю дойку. Но что-то меня страшно манило хотя бы краем глаза глянуть на упомянутый город. Очень хотелось сравнить: похож ли он на мой родной? Узнать, почему здесь так тепло? Что за странные машины и камеры для съёмки? Да и все остальные вопросы быстрее разрешатся в центре скопления людей, а не каком-нибудь хуторе. Недаром отношение здесь к крестьянам снисходительно-презрительное. Да и я сам себя не мыслю без удобств урбанизации. А насчёт сломавшегося дерева… Так всегда можно вернуться сюда обратно. Надеюсь… «Ведь дети малые и голодные дома не плачут, – пришло правильное напоминание. – Жёны не беременны. Родители здоровы и обеспечены. Работа… а чертополох с ней, с работой! Не волк, в лес не убежит!» Непроизвольно оглянулся на то место, где ещё недавно сидело две волчары и где от медведя осталась только осыпавшаяся горочка песка. И шагнул ближе к автобусу, в который уже заканчивалась погрузка торопящихся реконструкторов. Всё-таки я их продолжал мысленно обзывать именно таким ёмким и значительным словом. Мои телодвижения не остались незамеченными водителем автобуса, который стоял рядом с открытыми дверями и покрикивал на пассажиров, вооружённых до зубов: – Эй, вандалы! Осторожнее там со своими железками! Если сиденья пропорете или поцарапаете, всё с вашей оплаты вычту! – и уже в мой адрес, не так злобно и строго: – А тебе чего? Тоже в город собрался? – Так… это, кхе, кхе! – странная хрипота никак не проходила. – Очень прошу… Отблагодарю… – Хе! – хмыкнул водитель, рассматривая меня со скепсисом и с каким-то ехидством. – Бензин нынче дорог. Да и посадить тебя некуда, все места заняты. Вон мужики в проходе даже устраиваются. Странности в его речи тоже присутствовали. Вместо слова «бензин» мне отчётливо слышалось иное обозначение. Но я ни капли не засомневался, что речь идёт о топливе. «Мужики» тоже обозначилось как-то иначе. «Проход» звучал чудно. Да и предыдущие окрики выглядели так, словно исковерканный русский язык на кусочки порубили да как-то заново склеили. Но понимал всё прекрасно. А вот самому сказать – крайне сложно. Потому горло и голосовые связки не слушались толком. «Но ведь русский же! – убеждал я себя мысленно изо всех сил. – Чтоб я так жил, русский!» Жаль, денег при себе не оставалось больше ни рубля. Но зато у меня есть жидкая валюта, которая испокон веков являлась самой твёрдой в славянском мире. И я, отогнув ворот куртки, засветил горлышко бутылки с водкой: – Договоримся… кхе! – взгляд моего собеседника затуманился в задумчивости и сомнениях. Он и на последнего реконструктора глянул с сожалением, пока тот усаживался в проходе на один из тюков. Пришлось подсказать, кивая на ступеньки уже внутри самого автобуса: – Здесь сяду. Неприхотливый… Кхе, кхе! Водитель оглянулся по сторонам, затем сам юркнул на своё сиденье и только после этого одними губами шепнул в мою сторону: – Садись! Я и присел на единственное возможное место. Дверь сразу и закрылась. Мотор взрыкнул, и древний пепелац, переваливаясь на кочках, двинулся по просёлочной дороге. Знать бы ещё, что меня ждёт впереди? Хотя, если вдуматься, вся моя биография – это словно испытательный полигон для неприятностей. Сравнительных, конечно, но всё же. Потому что жил я не как все, а очень, ну очень интересно. Глава 3 Плохая биография И начиналось всё сегодня с того, что опять жена мне испортила настроение. Жутко испортила! Причём мы не скандалили по какой-то особенной причине, и вполне возможно, что именно я виноват. Слишком всё быстро получилось, некрасиво: она мне кучу гадостей наговорила сгоряча, а я, чтобы не дойти до крайности, развернулся и просто ушёл. Конечно, не навсегда. И конечно, недалеко ушёл. Скорей вышел, чтобы прогуляться и успокоиться. Потому что жить-то больше негде, уйти некуда, приткнуться не у кого. Вернее, у кого – есть, но мне туда совестно появляться. И так уже стал притчей во языцех. Вот иду уже минут сорок интенсивным шагом по парку, нащупываю порой в кармане бутылку водки и всё никак не могу прийти в себя. Вот чего злюсь, спрашивается? Старый стал? Так от понимания этого факта не уйдёшь. Подобное в жизни случалось не раз. И не два… Тем более должен давно ко всему привыкнуть! Но разумом это осознать – одно, а вот унять бушующие в сердце эмоции – совсем другое. И все мои беды и страдания от женщин. И если бы это всё были временные, ни к чему не обязывающие связи! Всё-таки холостякам не в пример легче. А вот женатому человеку сложно жить, что ни говори. Ещё сложней, когда он женат уже третий раз. Но мне ещё сложней, потому что уверен: нет ни одного человека на Земле, у которого все три жены (в том числе и обе «бывшие») – лучшие подруги между собой. Причём не в прошлом времени, а в настоящем! Представляете, какой это менингит?! Догадываетесь, какие это экстремальные сложности? Скажете, так не бывает? Три раза ха! А вот он я! И так получается, что и с третьей женой придётся в срочном порядке разъезжаться окончательно. Достала она меня своими придирками, ревностью и заносчивостью. Притом что я вне дома уважаемый человек, душевный друг, авторитетный специалист, неплохой руководитель, если не сказать, знаменитый профессионал в своей отрасли. То есть не могу смириться с домашним диктатом. Подкаблучников презирал, и себя в такой роли даже представлять не хочу. А предыстория моего нынешнего семейного состояния длинная, сразу в двух словах не расскажешь. Но всё кроется именно в этой странной женской дружбе. Город у нас вроде и большой, но о каждом моём движении, о каждом моём незначительном разговоре с любой посторонней женщиной сразу становится известно троице неразлучных подружек. Мне порой кажется, что на них работает не менее трёхсот тысяч информаторов, которые постоянно за мной следят и «передают» меня друг другу как опытные контрразведчики. Потому что не раз замечал, как в мою сторону косятся не менее половины окружающих и при этом с кем-то приглушённо переговариваются по мобильным телефонам. А вторая половина присутствующих при этом делает вид, что отвернулись в сторону, но интенсивно и нервно достаёт свои телефоны из сумочек и карманов. Хорошо, что я человек простой, отходчивый и заядлый пофигист, иначе давно сошёл бы с ума от паранойи преследования. Сейчас, оглядываясь на своё прошлое, я сам частенько задаюсь вопросом: как до такой жизни докатился? Но если рассматривать только любовный вопрос, то выглядит всё просто и естественно. Казалось бы… Жил. Влюбился. Женился. Достали – развёлся. Опять жил, опять влюбился… И вот так с каждой женщиной, в которую влюблялся крепко и основательно. С первой женой я знаком со школы. Обниматься с ней впервые пришлось во время совместных обучений танцам. Целоваться начали ещё в восьмом классе, заниматься сексом стали с начала десятого класса. Именно десятого, выпускного, потому что в те времена не выдумывали каких-то нулевых или одиннадцатых классов. На службу я уходил уже женатым, а супруга плавно и гордо фланировала на последних месяцах беременности. Кстати, в университете взял академический отпуск, что в те времена являлось диковинным случаем (но к жёнам это пока никак не относится). Имелась мечта попасть на флот, хотя тогда светило служить все три года срочной службы. Чудом обстоятельства изменились, и я попал в особый, воздушно-десантный штурмовой батальон (тоже, в сущности, отлично!). Чуть там не умер от свалившихся нагрузок, тягот и прочих превратностей службы. Но так как выходил из них с «честью и достоинством» (такая потом отметка появилась в военном билете), то получил через год отпуск. Отгулял его более чем продуктивно и к моменту демобилизации стал отцом уже двоих детей. К слову, наши с женой семьи считались весьма и весьма обеспеченными. Что мои родители, что родители жены занимали не последнее место во взращивании, так сказать, научного потенциала страны. А если ещё вспомнить бабушек да дедушек, то было бы стыдно с таким примером, как они, учиться плохо или вообще остаться бестолочью. Поэтому мы интенсивно учились. Я сразу же после срочной восстановился в университете, а жена училась на два курса старше в той же альма-матер. Хоть и на другом факультете. Причём академотпусков по причине беременности не брала, училась безотрывно. Совокупные средства нашей семьи позволяли держать постоянную нянечку и приходящую домработницу. Ну и бабушки с прабабушками в детишках души не чаяли. Да и жили мы в своей трёхкомнатной кооперативной квартире. Пусть и весьма скромно, без неуместной для молодых роскоши. Но именно это, как мне кажется, и послужило изначально основой для нашего дальнейшего развода. Я-то ведь в те годы являлся крайним консерватором, с высочайшей моральной составляющей и ни капельки не понимавшим своих аморальных товарищей или подружек. В моём сознании просто не укладывался факт какой-либо измены или кратких постельных отношений с иной женщиной. Если любишь – то навсегда и во всём! И никаких поползновений в сторону. Никаких заигрываний. Даже никаких разговоров или шуток на эту тему не могло быть! Разве что поговорить позволял себе с иными дамами по научному вопросу или чисто для поддержания темы. Меня ни разу в те годы даже уникальные красавицы и сексапильные сокрушительницы сердец не подвигли на какой-то жест флирта, на поцелуй и уж тем более на измену. Я даже этим не гордился, потому что верил в нормальность подобного бытия. Вот и возвращаясь к нянечке… Именно она и приходящая домработница освободили жену мою от тяжёлого, выматывающего быта. И у неё появилось свободное время. Пусть немножко, пусть сравнительно нечасто, но тем не менее. И она несколько зачастила по разным вечеринкам, дням рождения и прочим празднествам, являющимся вескими причинами для опозданий. А я старался зарабатывать, повышать свой потенциал учёного и не особо таким положением вещей печалился. Чтобы иметь дополнительный заработок, устроился техническим лаборантом в нашем же университете и порой пропадал там до глубокой ночи. Ещё и на разгрузку вагонов с друзьями-студентами смотаться не гнушался, потому что физическая сила так и пёрла изо всех щелей. Да и после службы я вернулся домой раза в два себя шире по плечам и раза в четыре с большей грузоподъёмностью. Может, всё и прошло бы незаметно да со временем и затёрлось в информативном пространстве, но мир-то не без «добрых» людей. Так что в один из вечеров, когда я поздно вернулся домой, мне и позвонил некий благожелатель. Как потом я выяснил, он сам не прочь был поиметь мою супругу, но она его резко отшила, из-за чего зуб мстительности вырос преизрядный. Вот и последовал доклад: – Вячеслав, твоя Нюра у Серёги Колзина… – Да я в курсе, – соврал я, потому как не знал конкретно, у кого в этот вечер подвисла моя благоверная. – И в курсе, что она сейчас закрылась в спальне с Денисом Дроботенко? Меня словно кто пыльным мешком по голове огрел. С минуту я молчал, не в силах справиться со странными эмоциями, потом всё-таки выдавил из себя: – Сейчас подскочу, проверю… – Только поторопись, а то на таких вечеринках спальни требуют надолго не занимать. Ну я и рванул. Пешком там идти было минут пятнадцать, я домчался бегом минут за пять. Правда, перед самым домом Дениса мне наперерез из стоящего у дороги воронка бросились двое милиционеров: – Стоять! – крикнули они мне. – От кого убегаешь? – Ша, ребята! – прикрикнул я на них. А голос у меня хороший, командирский. – Бегу по вызову, сигнализация сработала. Похоже, ограбление.