* * * Едва успев закрыть дверь за оперативником, Власов бросился к компьютеру. Когда, он сказал, убили эту суку Ефимову? Двадцатого марта? Он начал перелопачивать новости двухмесячной давности, выискивая знакомое имя… Вот оно! Инна Викторовна Ефимова… аппарат Госдумы… начальник отдела протокола и внешних связей… Значит, не обманул. Действительно, ее больше нет. И больше никогда никто не услышит ее резкий неприятный голос. И никогда больше она не надушится этими отвратительными терпкими сладкими духами. И никому больше не сделает гадость, не поставит подножку, чтобы набить собственный карман. И никого больше не назовет идиотом и дегенератом, и никому больше не «поможет» вылететь из команды. Все. Можно о ней не думать. Можно только радоваться. Радость, как и в тот, самый первый, раз возникла где-то в районе солнечного сплетения и медленно, приятным вибрирующим теплом стала расползаться в разные стороны, согревая и напитывая силой ослабевшее сердце и вялый мозг. Он снова и снова смотрел на экран компьютера, с наслаждением перечитывая тексты информационных сообщений. Об убийстве Инны Ефимовой интернет-издания писали целую неделю, потом, как это всегда и бывает, появились более свежие и более горячие новости, и об обнаружении трупа сотрудницы аппарата Госдумы все забыли. Но почему же?.. Как так получилось, что он, Владимир Власов, об этом не узнал? Он ведь должен был узнать. Должен был. Ладно, с этим он всегда успеет разобраться. Главное – Ефимова мертва. Жаль, что у него дома нет принтера, все собирался купить, да откладывал… Нужно будет завтра на работе найти этот материал и, улучив момент, когда никого не будет в помещении офиса, распечатать. Сложить аккуратно и положить в старую записную книжку рядом с тем, самым первым, сообщением: «трагически погиб…» Эти строчки – его спасение, его якоря в бушующем море ярости, смысл всего, что будет происходить в его жизни дальше. * * * До конца дня Антон успел сделать многое по другим делам, вернулся на Петровку, выполнил данное Каменской обещание, касающееся сводок, отправив их ей по электронной почте, и даже получил информацию о том, что Владимир Власов никогда не получал и не пытался получить разрешение на приобретение травматического оружия. Пока Сташис прикидывал, как лучше распорядиться остатком вечера – поехать домой, встретиться с Лизой или дождаться Дзюбу, – позвонил Ромка. – Ты на месте? Голос у молодого опера был расстроенным и усталым. – Пока да. – Дождешься меня? Я уже по Страстному двигаюсь, минут через десять буду. – Дождусь, – вздохнул Антон. Вопрос решился сам собой. Ну, может, оно и к лучшему. Мысль о Лизе снова заставила его нервничать и злиться, чувствовать себя последним негодяем, отказывающимся жениться на хорошей девушке. Дзюба и в самом деле был расстроен: он так много узнал о фигуристе Власове, но алиби у него на момент убийства Болтенкова оказалось крепким. В тот день, точнее – вечер, четырнадцатого мая, мать Власова отмечала свое шестидесятилетие, было много друзей и знакомых, даже старшая дочь приехала из Англии, где уже несколько лет работает, ради дня рождения матери взяла отпуск на целых десять дней, чтобы помочь с приготовлениями и вообще побыть дома. И, конечно же, Володя тоже был, его видели десятки человек, и никуда он не отлучался. Ресторан, где праздновали круглую дату, находится очень далеко от места, где застрелили Болтенкова, и на то, чтобы съездить туда и вернуться, потребовалось бы не меньше часа, а с учетом проливного дождя – даже полутора, а то и больше. На такое длительное время Владимир из поля зрения не пропадал. – Н-да, – обескураженно проговорил Антон, – и алиби есть, и разрешения на оружие нет. Но оружие-то ладно, его вон без всяких разрешений покупают на каждом шагу, так что это не показатель. Фотку в зубы – и по местам боевой славы, по тирам и оружейкам, а также по всяким доморощенным самоделкиным. Ну, не мне тебя учить. А наличие алиби – это хуже. Слушай, Ром, а может, это все-таки Ламзин? Ты меня почти окончательно убедил, что он невиновен, я купился на твои доводы, начал, как дурак, искать вместе с тобой и Каменской других подозреваемых, после встречи с Власовым уже почти стопроцентно был уверен, что мы нашли настоящего убийцу, а теперь вот что-то засомневался. – У Ламзина, если ты помнишь, тоже нет официального разрешения на оружие, – огрызнулся Дзюба. – Но у него и алиби нет, – возразил Сташис. – А мотив есть. Причем мотив доказанный, подтвержденный показаниями кучи свидетелей. – У Власова тоже есть мотив! Все-таки Ромка удивительно упрямый парень! Сбить его с толку крайне трудно. И Антон снова, в который уже раз, подумал, что не понимает, хорошо это или плохо. – Есть, – кивнул он, – но не доказанный. Он собрался было сказать еще что-то убедительное про позицию следствия, но не успел – зазвонил мобильник. – Антон, я не очень поздно? – неуверенно спросила Каменская. – Вы еще на работе? Стало быть, ей опять что-то понадобилось. И угораздило же Киргана связаться именно с той конторой, в которой работает эта настырная Анастасия Павловна! – А что? – осторожно спросил он. – Что вы знаете о покушении на Ганджумяна? – На кого? Это имя Антон слышал впервые. – Грант Артурович Ганджумян, – повторила Каменская. – Огнестрельное ранение в мягкие ткани руки, к счастью, не опасное для жизни. Два дня назад. – И что? – не понял Антон. – Какое отношение… – В него стреляли возле Ледового дворца спорта. Ганджумян приехал, чтобы встретить сына после вечерней тренировки, мальчик занимается фигурным катанием. Приехал раньше времени, вышел из машины и отправился прогуляться в парк, там парк большой вокруг Дворца спорта. Вот в парке в него и стреляли. – Дайте мне пятнадцать минут, я все узнаю, – быстро ответил Сташис. Через четверть часа они с Дзюбой готовы были поделиться с Каменской первой, весьма, конечно, скудной информацией: в Ганджумяна стреляли с расстояния приблизительно два метра, в спину, но попали, слава богу, в плечо. Ганджумян стрелявшего не видел, потому что от неожиданности и боли споткнулся и упал. Следователю и оперативникам потерпевший рассказал, что с недавнего времени стал получать письма, как он сам выразился, «невнятного и сомнительного содержания, якобы на меня есть заказ, но можно договориться». Договариваться он не стал и на письма никак не отреагировал, посчитав их глупым розыгрышем или примитивной попыткой срубить легкие деньги с доверчивого бизнесмена. Письма в электронном почтовом ящике сохранены, полицейские их видели, пытались установить ай-пи компьютера, с которого они посланы, но адрес оказался каким-то левым. Сам Ганджумян не считает, что покушение связано с этими письмами, очень несерьезными они ему показались. Он уверен, что за попыткой убийства стоит кто-то из его конкурентов. Это и стало на сегодняшний день основной версией следствия. В качестве второй версии отрабатывается семейная и личная жизнь бизнесмена: наличие у него любовницы или романтические похождения его супруги. – Мы сможем поговорить с Ганджумяном? – спросила Каменская. – Он в больнице или уже дома? – Пока в больнице. – Значит, завтра с утра там и встретимся. – А вы не думаете, что это чистое совпадение? Если у нас есть убитый стоматолог, это ведь не означает, что все преступления на территориях, прилегающих ко всем стоматологическим клиникам Москвы, непременно связаны с этим убийством, – ехидно заметил Сташис. – Я не думаю, – очень серьезно ответила Каменская. – Потому что я вообще не думаю. Думать вредно, как показывает практика. Завтра к десяти утра я буду в больнице у Ганджумяна. А вы там сами решайте, присоединяетесь или нет. Ехать в больницу Антону не хотелось. Но для того и существуют младшие товарищи, чтобы делать то, чем неохота заниматься старшим. За пивом бегать. Или вот по больницам ездить… * * * – Нет, я вообще не понимаю, о чем люди думают! – негодовал Дзюба, вернувшись из больницы, где вместе с Каменской опрашивал Гранта Артуровича Ганджумяна. – Тебе письма пишут о том, что на тебя есть заказ, а ты живешь как ни в чем не бывало и не паришься! Это вот что надо в голове иметь, чтобы так себя вести? А еще бизнесмен называется! Антон с удовольствием разделил бы негодование Дзюбы. В других обстоятельствах. Но не сегодня. Потому что сегодня приходилось думать о другом. О Владимире Власове, который, как выяснилось, был с Грантом Артуровичем знаком. Более того, не просто знаком, а даже имел к бизнесмену определенные претензии. – Я вообще никогда не думал, что у них там в фигурном катании все так сложно, – недовольно говорил Ганджумян, – кроме чистого спорта там еще отношения какие-то, подводные течения. Но в конце концов, я всего лишь позаботился о своем сыне. Три года назад в спортшколу, где занимался Вардан, пришел приказ о сокращении числа учеников. В частности, из группы, в которой тренировался мальчик, предстояло отчислить двух человек. И тренер по имени Николай Носуленко пригласил Гранта Артуровича и его супругу Гоар на беседу. – Вы знаете, меня обязали сократить двух человек, – печально сказал он. – И мне придется отчислить вашего мальчика. Вардан катается слабовато. Я бы с удовольствием его оставил, конечно, потому что мальчик он старательный и вообще он мне симпатичен, у нас с ним хороший контакт. Но я же не могу вот так просто взять и отчислить из группы сильного ребенка, вы меня понимаете? У самого сердце разрывается. И вот что мне делать? Если бы у меня была возможность побольше заниматься с Варданом, он бы сделал огромные успехи. Группу ведь именно поэтому и сокращают: льда не хватает на то, чтобы я полноценно мог заниматься со всеми спортсменами. Эти слова Ганджумян интерпретировал вполне определенным образом: тренера нужно заинтересовать. – А что нужно сделать, чтобы вам дали больше льда? – спросил он напрямик. – Нужно иметь хорошие отношения с директором Дворца спорта. – И что для этого нужно? – Вы же понимаете… Финансирование недостаточное… у нас температура льда не поддерживается… в раздевалках не та температура… Этих «не то» и «не так» оказалось достаточно много. Поле активности для Гранта Артуровича было весьма широким. – Если я решу какие-то из этих вопросов, вы моего ребенка оставите? – спросил он, глядя прямо в глаза тренеру. Глаза выглядели честными. – Ну конечно! Если я обеспечу спонсорскую помощь, то дирекция непременно пойдет мне навстречу и даст больше льда. Значит, я смогу оставить Вардана и у меня будет достаточно времени, чтобы полноценно заниматься с ним. И не просто полноценно, а даже больше, чем с другими. Одним словом, родители и тренер друг друга поняли. Вардана Ганджумяна оставили в группе, вместо него отчислили другого мальчика. Потом оказалось, что этого мальчика поручили тренировать второму тренеру. Владимиру Власову. И вот этот Власов, второй тренер в данной группе, приехал к Ганджумяну в офис выяснять отношения. Говорил, что это непорядочно – перекупать спортивную карьеру у способного мальчика, кричал, что таким поступком отец Вардана разрушает и жизнь ребенка – будущего чемпиона, и жизнь самого Власова, начинающего тренера, у которого уже никогда не будет возможности показать, на что он способен, потому что еще раз такого талантливого ребенка ему тренировать не дадут. Грант Артурович вызвал охрану и велел выдворить скандалиста. Больше Власов не появлялся – не приходил и не звонил. Конфликт можно было считать исчерпанным. Вскоре Грант Артурович узнал от сына, что второй тренер уволился и с группой больше не работает, а вместо него теперь вторым тренером стала фигуристка из группы взрослых, с которой у основного тренера был роман. Они вскоре поженились и тренировали группу вместе. Но недолго. Спустя год или чуть больше тренер погиб, а его молодая вдова оставила тренерскую работу. Группу расформировали, так что теперь Вардан занимается в другой спортшколе. Значит, Николай Носуленко погиб около двух лет назад… А ведь Ромка именно к нему ехал вчера, когда Антон остановил его и велел заниматься алиби Власова. Вот и пойми теперь, лучше получилось или хуже. – Как погиб Носуленко? – спросил Антон. – Убийство?