Таких джинсов, какие он себе намечтал в качестве подарка Василисе, к сожалению, не оказалось. Он хотел потертые голубые, но джинсы нужного размера и потертые имелись только синие, серые и черные. Голубые же нашлись, но на два размера больше, чем нужно. Антон расстроился было, но потом догадался позвонить дочери. Это ведь он хотел голубые. А вдруг Ваське нравится какой-нибудь другой цвет? – Пап, голубые – это отстой, – авторитетно заявила десятилетняя девочка. – Лучше серые. И чтоб не просто потертые, но и рваные. Сташис с облегчением вздохнул: именно серые джинсы и были рваными, все остальные модели имели всего лишь потертости. Расплатившись, он почти бегом помчался к машине. Дзюба стоял, привалившись к капоту и подставив лицо солнцу. Пакет со съестным стоял у его ног, прямо на асфальте. – Куда теперь? – спросил Роман, лениво открывая зажмуренные от яркого солнечного света глаза. А в самом деле, куда теперь? Адрес Галины Носуленко есть, но какой смысл ехать туда, где жила убитая женщина? Вернее, смысл был бы, если точно знать, что в квартире остался кто-то из ее близких, кто хорошо знал жизнь Галины и может рассказать что-то важное. А такой информации у них пока нет. Впрочем, возможно, Ромка что-то знает и молчит. Он в последнее время стал скрытным. Про свидетеля, который описал одежду арестованного Ламзина, сказал только сейчас. А следователю, похоже, вообще не говорил об этом. Ну, следователь – ладно, можно понять, ему такая информация не понравится. Но Антону-то почему не сказал? Похоже, Ромка просто перестал делиться с ним информацией, видя, что Сташису не до работы. Плохо. Это все очень плохо. – С кем проживала Носуленко? – спросил Антон. – Сначала с мужем, потом, после его смерти, одна. Может, был какой-то сожитель, но по регистрации он не проходил. – Квартира приватизированная? Кому она отошла после смерти Галины? – Понятия не имею. – Но там кто-нибудь живет? – Тоха, я не знаю. Я не гений сыска. Это надо участкового местного искать и у него спрашивать. – Ну и поехали, – раздраженно ответил Антон. И тут же услышал себя со стороны. Снова стало стыдно. Он попытался понять, нужно ли извиняться перед Ромкой, но позвонила Каменская. – В адрес Носуленко мы не едем, – задумчиво сообщил он Дзюбе. – Мы едем на Рублевку, в салон, где она работала. Оружие, из которого была застрелена Галина, так и не нашли. Но из экспертизы пули, извлеченной из трупа, и найденной на месте преступления гильзы можно было сделать вывод о том, что стреляли из переделанного травматика. Задержанный по подозрению в убийстве рабочий-мигрант, плохо владевший русским языком, признался, что совершил преступление в состоянии сильного алкогольного опьянения, испугался содеянного и пистолет выбросил. Куда – не помнит. В какой-то водоем, но ни названия местности, ни названия самого водоема… «Доехал до Москвы, вышел на Белорусском вокзале, пересел и часа полтора ехал на другой электричке в сторону области» – вот и все, что удалось из него выжать. Даже направление, в котором двигалась эта другая электричка, указать не смог. Впрочем, чего удивляться, когда человек сильно пьян… Тут даже на условные часа полтора нельзя ориентироваться: это может оказаться и сорок минут, и все три часа. Разумеется, ни одной фамилии свидетелей из уголовного дела следователь, с которым говорила Каменская, не помнил. Но помнил, что в качестве близкой подруги потерпевшей фигурировала владелица того самого салона, где работала Галина Носуленко. Вот с ней Антон и хотел встретиться. * * * На этот раз адвокат Кирган шел к следователю Баглаеву с твердым намерением добиться удовлетворения своего ходатайства о допросе нового свидетеля. Отказ, полученный в прошлый раз, был ожидаемым и, честно говоря, вполне справедливым. Но сегодня ситуация иная, и Виталий Николаевич сдаваться не собирался. – Возможно, нам с вами придется ждать, – говорил он семенящему рядом невысокому толстяку-пенсионеру – найденному Ромкой Дзюбой свидетелю, проживающему на третьем этаже в том же подъезде, что и Валерий Ламзин. – И возможно, долго. Самое печальное, что наше ожидание может оказаться безрезультатным и следователь откажется вас допрашивать. Так что время будет потрачено напрасно. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не случилось. Я очень надеюсь, что вы меня не подведете и не станете говорить, что вам пора ехать или что вы устали. Вы же понимаете, что речь идет о судьбе человека, которого обвиняют в тяжком преступлении, причем обвиняют незаслуженно. – Конечно-конечно, я все понимаю, – торопливо кивал свидетель, стараясь не отставать от быстро идущего длинноногого адвоката. – Время у меня есть, я готов ждать, сколько нужно, что же это такое делается – невинного в тюрьму сажают, а уж Валерий-то Петрович вообще святой человек, сколько пацанов-бездельников к делу приладил, чтоб не болтались без толку по улицам… Сегодня дежурный на входе проявил недюжинную бдительность, долго изучал удостоверение адвоката и паспорт свидетеля, потом буркнул: – Звоните следователю, пусть даст разрешение. Кирган добросовестно позвонил, ожидая услышать остающиеся без ответа длинные гудки. Но Баглаев ответил: – У меня сейчас очная ставка. Я освобожусь не раньше чем через час. – Я подожду, – тут же откликнулся Виталий Николаевич. – Вместе со свидетелем. – Передайте трубку дежурному. – По голосу следователя можно было представить, до какой степени он недоволен. Но… Не зря же адвокат убедился, что уголовно-процессуальный кодекс Тимур Ахмедович чтит безоговорочно. И к дешевым приемчикам тяги не испытывает. Ждать пришлось куда дольше обещанного часа, и все это время Виталий Николаевич терпеливо слушал многочисленные истории, свидетельствовавшие о том, каким замечательным соседом и порядочным человеком был Валерий Петрович Ламзин. Очная ставка закончилась, Баглаев вышел из кабинета, кивком головы поприветствовал адвоката и молча прошел мимо. Вернулся только минут через двадцать. – Проходите, – бросил он на ходу. Свидетель с готовностью вскочил со своего места, но Кирган жестом остановил его: – Подождите, пожалуйста, сначала я должен переговорить со следователем. На этот раз Баглаев сразу вспомнил имя и отчество адвоката. Впрочем, немудрено, они встречались совсем недавно, когда подозреваемого знакомили в присутствии адвоката с результатами экспертизы. В экспертном заключении говорилось о том, что на представленной для исследования одежде следов пороховых частиц и гари не обнаружено. Если бы уже в тот момент Кирган знал, что Ромка нашел свидетеля, он заявил бы ходатайство о его допросе прямо в конце следственного действия, и тогда это ходатайство было бы просто внесено следователем в протокол. Но Ромка, к сожалению, нашел этого словоохотливого свидетеля всего на сутки позже, так что пришлось адвокату действовать обычным порядком, то есть писать длинное ходатайство с полным обоснованием: дескать, мне, адвокату Киргану Виталию Николаевичу, стало известно, что гражданин такой-то, проживающий там-то, обладает сведениями, подтверждающими то-то и то-то… – Что на этот раз, Виталий Николаевич? – недружелюбно спросил Баглаев. – Еще какая-то страшная история о возможной мести? – Увы, – адвокат картинно развел руками. – Все намного прозаичнее. У меня свидетель, который видел Ламзина, когда тот спускался по лестнице следом за Болтенковым. – Так. И что? – Он хорошо рассмотрел, в какой одежде был Ламзин. И может дать ее подробное описание. Оно полностью совпадает с описанием одежды, которая была представлена на экспертизу. Другими словами, Ламзин предоставил вам именно ту одежду, в которой был, когда бежал за Болтенковым, а на ней, как установила экспертиза, ни малейших следов не обнаружено. Вы же сомневались и сомнений своих не скрывали, Тимур Ахмедович. Вы сами говорили, что Ламзин мог предоставить вам любые вещи, кроме тех, в которых действительно находился в момент выстрела, все возможности для этого у него были. И именно поэтому результат экспертизы вас ни в чем не убедил. Вот я нашел вам свидетеля. – Давайте ходатайство, – Баглаев протянул руку, не глядя на адвоката. – Я посмотрю. Кирган подал ему оба экземпляра. Выждал не больше минуты, внимательно следя за глазами следователя, бегающими по строчкам. – Тимур Ахмедович, а может, допросимся? – Я рассмотрю ваше ходатайство и вынесу решение, – сухо ответил Баглаев. – Тимур Ахмедович, я уверен, что решение вы вынесете положительное. Дело-то очевидное, нельзя отказываться от такого доказательства. А у меня и человек в коридоре сидит. Много времени не займем. Выражение лица у Баглаева было странным. Именно такое выражение адвокат Кирган обычно видел у людей, понимающих, что наступил момент и надо принимать неприятные для себя решения. У следователей такие моменты чаще всего бывали связаны с тем, что они вдруг отчетливо понимали: версия, над которой они с таким упорством работали и в которую свято верили, не просто зашаталась, а практически рухнула. А под эту версию уже приняты процессуальные решения, за которые придется отчитываться и перед судом, и перед собственным руководством. А иногда и перед своей совестью. Кирган терпеливо ждал. Он по опыту знал, что в такие моменты иногда надо додавливать, но иногда лучше и промолчать, чтобы ничего не испортить. Тимур Ахмедович явно принадлежал к тем, кто не выносил никакого давления. – Давайте вашего свидетеля, – наконец произнес он. «Значит, что-то происходит, – думал Кирган, слушая, как свидетель отвечает на вопросы Баглаева. – Какая-то информация все-таки пробилась в сознание следователя и заставила усомниться в виновности моего подзащитного. Уже хорошо». * * * Владелица СПА-салона, в котором до своей смерти работала Галина Носуленко, выглядела элегантно и ухоженно, производя впечатление деловой и состоятельной дамы. Однако впечатление это сохранялось ровно до того момента, как она открывала рот. Стоило ей заговорить – и перед оперативниками оказалась простая дворовая девчонка, не пренебрегающая ненормативной лексикой и так и не изжившая фрикативного «г». – Галя каталась в той же спортшколе, где Коля тренировал, но в группе взрослых, у Коли-то ребята были помладше. Ой, она Кольке нравилась – просто жуть, – охотно поведала она. – Ну а Галка, со своей стороны, жуть как хотела выйти за него замуж. Они крутили года два, пока он не дозрел. Галка рвалась замуж за москвича, чтобы пристроиться как-то, она ж приезжая, платить за съемную хату дорого. Ну и вообще… В спорте у нее не особо получалось, короче, карьеру не сделала, денег не заработала, а надо ж как-то жить дальше. Вот она Кольку и взяла в оборот. А чего? Он тренер, симпатичный такой, денег, конечно, не бог весть сколько, но зато с жильем, так что можно зацепиться для начала, а потом дальше двигаться. Я сама такой же путь проделала, Галя с меня пример брала, мы с ней когда-то одну хату на двоих снимали, но она тогда только-только приехала, а я уже после первого развода была. Ну, короче, Галка вышла за Колю замуж, сначала вместе с ним работала, он ее к себе в группу вторым тренером взял, потом увидела, что доход не тот, и пошла на курсы массажистов. Я к тому времени уже второй раз замужем была, муж мне этот салон купил, и я Галку к себе устроила. А чего подруге не помочь? Плачу я хорошо, и клиенты у нас богатые, чаевые большие оставляют, так что жаловаться на жизнь ей не приходилось. – Про Владимира Власова она вам что-нибудь рассказывала? – спросил Антон. Владелица салона наморщила лобик, по которому не промелькнуло даже тени воспоминаний. – А кто это? – Он работал у Николая вторым тренером. – Ах, этот! – обрадовалась она. – Ну да, Галка говорила про какого-то Вовку, вроде Власов его фамилия… – И что говорила? – А она рассказывала, как выживала его с катка, – почему-то довольным тоном сообщила подруга убитой Галины. – Что, прямо так и выживала? – не поверил Антон. – И сама об этом рассказывала? – Ну а что такого-то? Чего стесняться? Это жизнь. Или ты – или тебя. Тут все средства хороши. Галка специально следила за каждым шагом этого Вовы, о каждом промахе докладывала тренеру, Коле то есть. Жаловалась, даже подчас и подвирала, рассказывала то, чего не было. – Например, что? – Что Вова пьет. Нет, вы не подумайте, он действительно попивал, это правда. Просто, может, не так сильно и не так часто, как она говорила и как думал Коля с ее слов. Ну, короче, Галка давно уже спала с Колей, когда у Вовы случился конфликт с отцом какого-то мальчика, ученика. Конечно, Коля узнал и сказал: «Пока ты просто пил и приходил на тренировки с запахом – я терпел, но теперь, когда ты уже скандалишь с родителями, я тебя держать больше не буду. Уходи, я на твое место возьму Галю». В общем, Галка своего добилась: и мужа получила, и работу, и жилье, и постоянную регистрацию. – А дальше что было? – с любопытством спросил Дзюба. – Этот Вова поймал ее где-то возле женской раздевалки и орал, что она сука, что специально все это подстроила. Ну, Галя ему и сказала в глаза все, что думала. Типа, что в этом мире каждый за себя и каждый должен сам своей головой придумывать, как устраиваться. Что-то в этом роде. Значит, Николай Носуленко Власова уволил. А Галина приложила к этому руку, причем приложила мощно. И претензии у Власова могли быть к обоим. Но Николай погиб в Греции, и никакого отношения к его смерти бывший спортсмен иметь не мог. Галину застрелил при попытке ограбления какой-то рабочий. Застрелил из переделанного травматика… Нет, все не то. Все не так. С самого начала все было неправильно. Информация, добытая по делу, собиралась бессистемно, без четкой направленности, и к сегодняшнему дню превратилась в огромную бесформенную кучу. А все потому, что у следствия было одно направление расследования, а у Дзюбы и адвоката – другое. Дальнейшая работа без Баглаева невозможна, но нужно составить убедительную цепочку аргументов, чтобы заставить его если не отказаться полностью, то хотя бы поставить под сомнение версию о виновности Валерия Ламзина.