– Да, – твердо ответила она, – считаю. Он, безусловно, виновен. «Да уж, – озадаченно думала Настя Каменская, идя по извилистому переулку в сторону Мясницкой, где оставила машину, – вот как раз про такие результаты и говорят: ни два – ни полтора». * * * До дома оставалось еще минут пятнадцать езды по относительно свободным вечерним улицам, и когда позвонила Эля, Антон легкомысленно сказал: – Конечно, вы можете уходить, я буду через пятнадцать минут. За пятнадцать минут с ребятами ничего не случится. – Я могла бы дождаться вас, – неуверенно проговорила няня, – но нам надо успеть в аэропорт встретить рейс, мама Александра возвращается… Антону совершенно неинтересно было выслушивать, откуда там возвращается мама Александра Андреевича Трущева и почему заботливому сыну непременно нужно встречать ее вместе с будущей новой женой. – Поезжайте, Эля, – раздраженно перебил он ее. – Все будет в порядке, я скоро подъеду. Когда Сташис парковался возле своего дома, машины Трущева уже не было. Значит, уехали. Вот и ладно. Встречаться с женихом своей няни у Антона не было ни малейшего желания, хотя они и были знакомы, и отношения у мужчин сложились вполне доброжелательные. Антон привычно поднял голову и бросил взгляд на окна своей квартиры: на кухне свет погашен, в его комнате тоже, и окно детской темное. Горели только окна гостиной. «Небось мультики смотрят или в компьютерные игрушки играют», – с нежностью подумал он. В подъезде, обычно хорошо освещенном, почему-то было темно. Опять какой-то обормот выкрутил лампочку. А может, перегорела, просто заменить не успели. Ощущение чего-то твердого, упиравшегося в спину и диаметром весьма напоминавшего ствол пистолета, пришло одновременно с тихим сдавленным шепотом: – Не суйся в это дело, не копай. Оставь все, как есть. Иначе пожалеешь. Ах, как хорошо сценаристам, придумывающим истории для художественных фильмов! И писателям в общем-то тоже неплохо. Разворот, удар, быстрое приседание, проведение приема… Красота! Зритель доволен, читатель счастлив. Только почему-то никто не придумывает истории об отце-одиночке, которого дома ждут двое маленьких детей и который обязательно, ну просто обязательно должен как можно быстрее вернуться, пока малышня, во-первых, не начала бояться и, во-вторых, ничего не натворила. Можно, конечно, проявить геройство и ввязаться в драку. И даже вполне возможно, что в этой драке майор полиции Сташис одержит верх. Возможно, но не гарантировано. Потому что непонятно, кто стоит у него за спиной, какого он роста и веса, какова его подготовка и какое у него имеется оружие. Отец, у которого двое маленьких детей, не имеет права идти на такой бессмысленный риск. Если с ним что-то случится, дети окажутся на попечении государства, ибо никаких близких родственников у Сташиса давно уже нет. – Тебя кто прислал? – негромко спросил он, стараясь говорить спокойно, чтобы не нервировать стоящего за спиной мужчину. – Не твое дело. Твое дело – сидеть тихо и не соваться, куда не надо. Все понял, многодетный папаша? – Конечно, – усмехнулся Антон, – не тупой же. Может, уберешь волыну, нормально поговорим? – Не о чем мне с тобой говорить. Будешь вести себя правильно – будешь в порядке. Договорились? – Договорились. Да мне не больно-то и надо, своя шкура дороже. Иди, не бойся, оборачиваться не стану. За невидимым незнакомцем закрылась дверь, а Антон еще некоторое время постоял в неосвещенном подъезде, пытаясь проанализировать впечатления. В каком направлении шел звук голоса? Сколько шагов сделал незнакомец, прежде чем закрылась дверь? С какой частотой он дышал? На какой высоте держал пистолет? По всему выходило, что роста он пониже среднего, во всяком случае, намного ниже рослого Антона. Примерно, 165–167 сантиметров. И количество шагов, по которому легко рассчитывается длина ног, соответствует. Он посмотрел на часы. Дети ждут. Им пообещали, что папа вернется через пятнадцать минут, а прошло уже двадцать с лишним. Но он все равно достал телефон и позвонил Эле. – Когда вы выходили, свет в подъезде был? – спросил он. – Нет, лампочка, наверное, перегорела, – спокойно ответила няня. – Когда я привела Васю с тренировки, все было в порядке. – Дайте, пожалуйста, телефон Александру Андреевичу, – попросил Антон. Эля умела не задавать ненужных вопросов, и уже через мгновение в трубке раздался низкий твердый голос Трущева: – Слушаю вас, Антон. – Пока вы ждали Элю – не заметили, в подъезд не входил невысокий мужчина, рост примерно сто шестьдесят пять, возможно, оглядывался или вел себя нервозно? Трущев задумался буквально на пару секунд. – Был такой. Видел я его. – Описать можете? – Ну, я же не старался его запомнить… Обычный. Куртка объемная такая, ветровка, капюшон. Да, правда, я еще подумал, зачем в такую теплынь капюшон надвигать, и решил, что это, скорее всего, наркот. Они обычно так ходят в любую погоду. Невысокий, худой. Дернул дверь, она не открылась, у вас же домофон. Постоял, дождался, когда кто-нибудь будет выходить. Вот Эля вышла, а он как раз вошел. А что, что-то случилось? – Ничего, все в порядке, спасибо, Александр Андреевич, – быстро проговорил Антон. – Удачной вам поездки. Странно это все как-то… Если Трущев видел именно того, кто наехал на Антона, то как этот тип мог так точно знать, в котором часу Сташис будет возвращаться домой? Следил за ним? Понял по маршруту движения, что майор направляется домой? Возможно. Но тогда ему нужно было очень постараться, чтобы успеть доехать до дома, где живет Антон, хотя бы на несколько минут раньше, чтобы успеть дождаться возможности проникнуть в подъезд, выкрутить лампочку и занять позицию. Хотя нет, Эля говорит, что лампочка не горела уже тогда, когда она выходила, а незнакомец в этот момент только входил. Значит, либо он уже был здесь раньше и позаботился об отсутствии освещения, либо у него есть сообщник. Тот, кто наехал на Антона, пришел, обеспечил темноту и ждал где-то неподалеку, может, в сквере, может, в баре или кафе, а может, просто на лавочке у автобусной остановки отсиживался. А кто-то другой на машине колесил следом за Антоном и, поняв, что тот направляется в сторону дома, дал отмашку. Да, скорее всего, так и было. Ну и кто это у нас такой умный? Не иначе как полицейские из Раздоров. Типа решили подстраховаться, мало им того, что начальство по своим каналам уже ему кислород перекрывает. А может, и не знают они об этом, действуют на свой страх и риск. Антон попытался восстановить в памяти всех сотрудников полиции, с которыми он общался, работая по делу Ефимовой. Много их было, и были среди них и невысокие, и худощавые. Кстати, следователь, который вел дело о пожаре в доме Маклыгиных, в точности подходит под описание. И опер один… Нет, пожалуй, даже двое. Вот и поди пойми теперь, кто из них. С другой стороны, какая разница: кто именно? Задействованы все способы влияния, чтобы прекратить попытки Антона разработать конкретную линию, начиная от мелкого наезда и заканчивая гаубицами в виде генеральских указаний. Он решительно вошел в лифт и уже через минуту открывал дверь своей квартиры. Дети с радостным визгом вихрем налетели на него и повисли – рослая, в отца, Василиса на руке, а шестилетний Степка пока еще на ноге. – Пап, ну чего ты так долго? – с упреком ныла Вася. – Эля сказала, что ты вот прямо скоро совсем придешь, а тебя все нет и нет. А по телику такое страшное кино показывают, американское, там полицейского убили как раз в его день рождения, представляешь, дома гости его ждут, радуются, а он уже убитый… Я так испугалась. Заплакала даже. Антону стало не по себе. Ну вот, оставили детей на полчаса одних – и они уже смотрят по телевизору совсем не то, что нужно. – Тебе стало жалко полицейского? – он ласково обнял девочку, поднял на руки и поцеловал. – Нет, я про тебя подумала, – призналась Василиса дрогнувшим голосом. – Тебя нет и нет, а Эля сказала, что ты сейчас придешь. А вдруг ты тоже лежишь где-нибудь убитый, а мы со Степкой тебя ждем и ничего не знаем… И она снова разрыдалась. Успокаивая напуганную и расстроенную дочку, Антон снова подумал о том, что геройство – не его стезя. Кино – это, конечно, замечательно, но жизнь есть жизнь. * * * К утру Антон Сташис так и не пришел к окончательному выводу: чего конкретно хотел от него вчерашний незнакомец. Если речь идет о деле Ефимовой, то можно предположить, что это затеи братьев по оружию, полицейских из Раздоров. Но ведь кроме убийства Ефимовой есть и другие преступления, по которым идет работа. И то, жертвой которого стал тренер Болтенков, и еще несколько, более ранних. «Не суйся в это дело, не копай…» Хотелось бы как-то поконкретнее, что ли. И если вчера вечером Антон был совершенно убежден, что причина наезда – пожар в доме Маклыгиных, то сегодня он начал в этом сомневаться. Передав детей с рук на руки Эле, он машинально съел свой обычный завтрак – чашка кофе и бутерброд с сыром – и отправился в Федерацию фигурного катания. На этот раз целью его был не член исполкома Шнитов, а та самая Людмила Волынец, тоже, кстати, член исполкома, которая так явно не любит и даже открыто игнорирует этого Шнитова. За все время сбора информации в среде тех, кто так или иначе связан с фигурным катанием, постоянно звучали слова о покровительстве, но Антон не вполне ясно представлял себе, что они означают применительно к данному виду спорта. Игорь Эдуардович Шнитов покровительствовал убитому тренеру Болтенкову… Как это происходит? В чем выражается? Может быть, именно в этих отношениях и вытекающих из них коллизиях и кроется мотив убийства? В Федерации Антону сказали, что Людмилы Всеволодовны сегодня не будет, она уехала на спортивную базу в Новогорск. Разумеется, номер ее мобильного телефона Сташису не дали. И разумеется, минут через десять он его раздобыл. Волынец ответила на его звонок далеко не сразу, дозвониться удалось только с четвертой или пятой попытки. Судя по тому, каким приглушенным почти до шепота голосом она разговаривала и как коротко и отрывисто произносила слова, Людмила Всеволодовна находилась на каком-то совещании. – Я буду в Москве через два часа, не раньше. Возможно, позже. В пять я должна быть в Сити. В три часа на парковке у ЭКСПО-центра вас устроит? Ровно в три часа пополудни Антон Сташис, показав охраннику служебное удостоверение, въехал на парковку. Людмила Волынец появилась спустя двадцать минут, даже не подумав извиниться за опоздание. Впрочем, при нынешней ситуации с трафиком двадцать минут опоздания – это, считай, человек раньше времени приехал. Рукопожатие у нее было крепким и энергичным. Антон не очень понимал, где Волынец собирается с ним разговаривать, но она словно угадала его вопрос и сама предложила побеседовать в машине. – Здесь в каждой башне полно всяких заведений, но в тех, где удобно разговаривать, цены просто-таки нечеловеческие, а там, где подешевле, не поговорить нормально – шумно и суетно, – усмехнулась она. – Да и время на переходы тратить не хочется. Антон молча кивнул и распахнул перед ней переднюю пассажирскую дверь своей машины. – Я так понимаю, вы по поводу Михаила Валентиновича хотите поговорить? Или по поводу Валерия Петровича? – спросила Людмила, когда он уселся рядом, на водительское место. Судя по ее интонациям, идея обвинения Ламзина ей не близка. Может, у нее есть какие-то свои соображения? – Меня, честно говоря, интересует и ваше мнение по поводу Ламзина, и один вопрос, который может показаться вам странным, но мне как дилетанту он непонятен. Какое влияние может оказывать Федерация на конкретного спортсмена? – А что же тут непонятного? – искренне удивилась Волынец. – Я не так выразился… Вот мне все говорят, что Игорь Эдуардович Шнитов покровительствовал Болтенкову и его спортсменам. Это так? – Конечно, это всем известно. – Но в чем смысл? В чем может выражаться это покровительство? Ведь чиновник из Федерации не может выполнить элементы за спортсмена, и если фигурист упал, Шнитов же не может сделать так, чтобы он не упал. Или я чего-то не понимаю? Волынец мягко улыбнулась. – Просто вы многого не знаете. Если бы знали, вы бы сразу все поняли. И начала рассказывать о влиянии чиновников на спортивные результаты и о важности поддержания хороших отношений с функционерами. – Видите ли, функционеры имеют большие возможности, они могут сильно пакостить и ставить палки в колеса не только тренерам, но и конкретным спортсменам, если они их невзлюбили почему-то. Например, вы слышали такой термин «посеяться»? – Никогда, – признался Антон. – «Сеять» – да, это понятно. А «посеяться»? Это что? – Этот термин пришел в фигурное катание из тенниса, и означает он «заявиться на правильные соревнования». Та-а-к… С каждым словом появляются все новые вводные. Антон внутренне поежился: сколько еще информации придется пропустить через свою голову, прежде чем отсеется ненужное и останется только то, что имеет значение для раскрытия убийства?