— Отсюда, — продолжил Белл, — она, очевидно, пошла прямиком в парк. — Ради всего святого, зачем ей понадобилось идти в парк? — вырвалось у Хойта. Белл вопроса будто не услышал. — Полицейский услышал у калитки парка какой-то шум, включил фонарик и увидел мисс Лоринг, открывающую калитку ключом. Он спросил, что она делает, но мисс Лоринг ответила, что живет на площади и имеет право ходить в парк даже в темную декабрьскую ночь. Констебль не стал ее задерживать, но не забыл о ней. Примерно через час он снова оказался у парка. Калитка была все еще открыта — он услышал, как она скрипнула. Он зашел за ограду и увидел ее на скамейке… там… возле первого поворота дорожки, примерно в пятнадцати футах от входа. Белл замолчал. Он явственно представил себе эту сцену: калитка, поскрипывающая на холодном ветру, тонкий, робкий луч света на ледяном теле и белой шелковой нижней рубашке, голова, свесившаяся со спинки, и ботинки на высоких каблуках с расстегнутыми пуговицами. — Почти вся ее одежда (шуба, платье, пояс для чулок, чулки) лежали рядом с ней и были сложены так, как, по утверждению ее служанки Генриетты Симмс, она всегда складывала свою одежду. В сумочку ее никто не заглядывал. Ключ от калитки парка с прикрепленной картонной биркой лежал на дорожке. После каждого предложения Белла Эдвард Хойт кивал. Белл подошел к дивану и взял трость. Верхняя часть ее значительно перевешивала нижнюю, потому что под никелированным набалдашником скрывалось полфунта свинца. — Ее убили, — снова заговорил Белл, — за той скамейкой. Земля там мерзлая, но на ней остались отпечатки ее каблуков и следы борьбы. Она не была слабаком. — Да, — подтвердил Хойт. — Этой тростью ей пробили череп за левым виском. — Белл взвесил трость на руке. — Наверняка именно она послужила орудием. На ручке обнаружены микроскопические следы крови и волосы, хотя крови из раны вытекло совсем немного. В нашей лаборатории установили, что… — Тут он неожиданно замолчал. — Прошу прощения, сэр, я не собираюсь устраивать допрос с пристрастием. Я просто принес эти вещи, чтобы проверить, не узнает ли их кто-нибудь. Хойт ответил со старосветской учтивостью: — А я прошу прощения у вас, инспектор. Для меня огромное удовольствие иметь дело с джентльменом. — Он встал с кресла и провел тыльной стороной ладони по рту. — Хорошо, что там не было крови, — добавил он. — Хорошо, что ее не… избивали. — Да. — Но разве такое возможно, инспектор? Чтобы рана, из которой вытекло так мало крови, оказалась смертельной? — О да. Тут главное — повреждение тканей мозга. Одного моего знакомого ударило дверью вагона, так он даже не подозревал, что с ним что-то случилось, пока не потерял сознание. — Тон Белла изменился, он произнес четко: — Итак, сэр, я рассказал вам, что известно об этом деле. Вы ничего не хотите добавить? — Ничего, разве что… — Да? Хойт заколебался. — Понимаете, я беспокоился о ней. Она в последнее время нехорошо выглядела. Боюсь, что у нее появились проблемы с перееданием. — На лице его появилось некое подобие улыбки, что выглядело довольно странно, учитывая его красные глаза. — Ho она говорила: «Пока я буду делать утренние упражнения, как тысячи моих последовательниц…» Она очень гордилась своим положением, инспектор. Это было не совсем то, чего ожидал Белл. — Я имею в виду, может быть, вам известны какие-то причины, по которым кто-то мог захотеть ее убить? — Нет. Клянусь. — Или с какой целью она могла раздеться перед убийством? Рот Хойта сжался, но ответить ему помешало появление тихой и спокойной, но подвижной женщины в роговых очках. Мисс Элис Фармер, секретарь мисс Лоринг, была похожа на существовавшее в былые годы представление о школьных учительницах. Слишком мягкие, хоть и не лишенные привлекательности черты лица, собранные в неряшливую прическу каштановые волосы; картину дополняли бумажные манжеты и туфли на плоской подошве. За шесть лет работы у Хейзел Лоринг она много раз доказывала свою преданность хозяйке. Теперь же у нее покраснели веки, и время от времени она просовывала под очки уголок носового платка, вытирая слезы. — Стервятники! — сказала она, крепко сжимая платочек. — Вампиры! Инспектор, я… Я знаю, тело несчастной Хейзел увезли, но разве вы не давали распоряжение, чтобы ни один из этих ужасных журналистов не прошел за оцепление? — Да, а что? — Просто дело в том, — она храбро выставила вперед подбородок, — что они прошли. Их видно из моего окна наверху. Двое. Один — мужчина с фотоаппаратом, а другая, представьте себе, женщина! Как уважающая себя женщина может опуститься до того, чтобы писать… — Лицо ее налилось кровью. — Репортажи! Я понимаю, когда женщины пишут что-то хорошее и доброе, это совсем другое! О боже! Вы ведь понимаете, о чем я? Инспектор Белл понимал, что его приказ был нарушен. Он сдвинул брови. — Вы уверены, что это журналисты? — Да вы сами посмотрите! Приятное лицо Белла зловеще помрачнело. Глубоко вдохнув в себя воздух, он взял со стула пальто и котелок. — Прошу прощения, я на минуту, — казенным голосом произнес он. — Сейчас я с ними разберусь. Белл стремительным шагом вышел из дома. Парковая калитка, расположенная на западной стороне площади, находилась почти напротив дома Хейзел Лоринг. Сама железная калитка, когда-то зеленая, а теперь ржавого цвета, была обращена к западу, где перед ней проходила гравийная дорожка. Возле калитки прохаживались невысокая девушка с золотистыми волосами, в шубе, и высокая, неряшливого вида фигура в макинтоше с фотоаппаратом в руках. Окликнув их, инспектор Белл встал у них на пути и заговорил. Генри Ашвин, фотограф, воспринял это спокойно, он всего лишь натянул шляпу на большие торчащие уши и с виноватым видом пожал плечами. Но безмерное изумление Жаклин быстро сменилось негодованием. Она искренне верила, что помогает расследованию, и не могла взять в толк, что нужно этому человеку. — Да не будьте вы таким верблюдом! — кричала она, пытаясь урезонить инспектора. — Вы ничего не понимаете. Я Дюбуа из «Дейли рекорд». А это мистер Ашвин из «Дейли рекорд». — Я знаю мистера Ашвина, — недружелюбно произнес Белл. — Последний раз вас спрашиваю, вы уйдёте сами или вас вывести силой? — Но вы же этого не сделаете! Белл удивился. — Почему вы так думаете? — И с представителями прессы вы тоже не должны так разговаривать. Это некрасиво, и у вас у самого будут неприятности. Генри, мне не нравится этот человек. Выбросьте его отсюда, и мы продолжим заниматься делом. — Ашвин, — промолвил Белл, — эта девушка совсем с ума сошла? — Извините, инспектор, — ответил Ашвин, — я сейчас все улажу. Послушайте, Жаки, у нас тут не Франция. Это я и пытался вам втолковать всю дорогу. В Англии журналистам не разрешается… — Так вы не сделаете этого? — Я не могу, Жаки. — Ну все, я рассердилась, — сказала Жаки и с видом холодного величия сложила на груди руки. — Черт возьми, я жутко рассердилась, и за это я не расскажу вам ничего о зацепке, которую я нашла. — Зацепке? — резко произнес Белл. — Ха! Теперь, значит, вам интересно со мной беседовать, да? — воскликнула Жаклин, качая головой из стороны в сторону. Но тут ее тон изменился, она заговорила робко, заискивающе: — Пожалуйста, поймите, я хочу быть хорошей и хочу, чтобы вы были хорошим. Я могу помочь вам, если вы не прогоните меня. Мне кажется, я знаю, что случилось здесь прошлой ночью. Как только я услышала, что ботинки мисс Лоринг были расстегнуты и что при ней были парик и очки… Белл быстро повернулся к ней. — Откуда вам известно, что у нее были расстегнуты ботинки? И насчет парика и очков? В газеты об этом не сообщалось. Сумерки сгущались над голыми деревьями парка. Ничто не нарушало темноту, кроме небольшого огонька такси, которое ездило по площади, шумно гремя мотором. Жаклин открыла сумочку и достала большой прямоугольный лист глянцевой бумаги. Это была фотография Хейзел Лоринг, снятая спереди с расстояния в несколько десятков футов. Тени находились за фигурой, поэтому отчетливо была видна каждая деталь: прямая спина, безжизненно опущенные руки, запрокинутая голова, мускулистые ноги и ботинки, на которых были четко видны расстегнутые пуговицы. — Откуда это у вас? — вскричал Белл. — Это мое, инспектор, — признался Ашвин. — Сегодня утром, до того, как там все убрали, я перелез через ограду. Если бы я вспышкой воспользовался, ваши люди меня сразу бы заметили, но в десять уже хорошо светило солнце, так что я просто сделал один снимок и убрался побыстрее. Маленькие глазки Ашвина блеснули из-под его поношенной шляпы. В парке уже стало так темно, что в его лице почти ничего нельзя было рассмотреть, кроме этого блеска да еще признаков того, что ему пора побриться. Если обычно он держался довольно развязно, то сейчас, напротив, всем видом излучал смирение, да к тому же стал обвинять Жаклин. — У меня в мыслях не было использовать эту фотографию, клянусь! — сказал он и, кивнув на девушку, продолжил с обидой в голосе: — Она ее у меня украла, хотя я даже не собирался ее показывать… — Ботинки! — настойчиво повторила Жаклин. Белл снова развернулся к ней. — Что ботинки? — Ботинки и есть зацепка, — просто сказала она. — Вы не спрашивать меня, как я получаю информацию. Про парик и очки я узнала, можно сказать, от служанки мисс Лоринг. Но я готова рассказать то, что поможет вам разобраться с этим делом, и провалиться мне на месте, если я вру. Белл заколебался. — Если это какая-то игра, — отрывисто произнес он, — кое у кого будут крупные неприятности. Я вас предупредил. Но если у вас есть что рассказать, говорите. Жаклин с довольным видом приосанилась. — Вы разве сами не видите, что по этим ботинкам можно определить, что здесь произошло? — Если честно, нет. — Ах, вот поэтому и нельзя расследовать убийства женщин без помощи женщин. Сейчас я вам покажу. Видите на фотографии, что у ботинок очень высокие каблуки? Видите?