— Своей матери. — Она погибла при апокалипсисе? — Нет. Год назад от рака. Забавно, да? Космолёты строим, базы на Венере, уже программу терраформирования начали, создали все эти нейроинтерфейсы, научились спин элементарным частицам задавать, а рак так и не можем победить. Лиза сильнее прижимается ко мне. — Ох, Костя… Соболезную тебе. Но главное, что вы есть друг у друга, верно? — Есть ли? Голос разума уже орёт во мне: «Что ты делаешь, дебил⁈ Ей и без твоей боли плохо, замолчи!» Но я очень хочу выговориться. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Лиза. Ну всё, теперь точно не получится свернуть эту тему. — Когда умирала моя жена, Вадим повёл себя с ней не очень хорошо. Знаю, ему ещё пятнадцати не было… Но я не могу его простить. Пытаюсь простить, заново полюбить… Но не получается. Кажется, мой сын погиб вместе с ней. — Костя, не говори так. Что бы там ни произошло, вы должны держаться вместе, а не отдаляться. Она права. Безусловно, она права, я и сам это понимаю, но как можно заставить себя полюбить? В уме простить легко, в душе — намного сложнее. Мне с этим даже психотерапевт не смог помочь, а сейчас ещё одного, наверное, уже и не отыщешь. А если зарыться в проблему ещё глубже, то можно окончательно с ума сойти. Да так, что любая Амальгама покажется образцово адекватной. Понятно, когда я разлюбил Вадима. Главный вопрос, который мучает меня всё это время, который мучил меня ещё до смерти Сони: когда я разлюбил её? Когда я вообще разучился любить? У меня не погиб любимый человек, нет. Погибла часть меня. В какой-то момент — уже не помню даже, в какой — я понял, что больше не люблю Соню. Я просто осознал это, вспоминая былое. То, как нам было хорошо друг другу когда-то раньше. Я понял, что больше не испытываю ничего такого. На смену любви пришло что-то несоизмеримо большее. Привязанность, общность. Мы стали единым целым, и ни за что не смогли бы расстаться. Это разъедает изнутри многие семьи, когда они сваливаются в бесконечные скандалы и склоки. Но это был не наш случай. У нас всегда всё было хорошо. Но мы друг друга не любили. Наши отношения держались на Вадиме и огромным опыте совместной жизни, на пройденном вместе пути. И от этого ещё больнее. А самое грустное и смешное, что после смерти Сони я вновь её полюбил. Моя посмертная любимая… И вот это уже просто нестерпимо больно. Теперь я прижимаюсь к Лизе, кладу свою голову на её. — Лиза, что мне делать? — Жить. Жить и любить. Заставлять себя, если не получается. Как я себя заставляю. — Я бы с радостью. Но не могу. Я уже почти не вижу в Вадиме своего сына. Ну то есть вижу, но… всё меньше и меньше. Когда говорю эти слова, сам себя говнюком чувствую. Что же думает она? Что ж, зато выговорился. Только вот не пойму, стало ли мне от этого легче. Лиза отстраняется от меня. Какой же я всё-таки жалкий. — Я думала, ты серьёзный волевой человек. Но из-за своих обид лишать сына отцовской любви, когда у него и так всё плохо? Что ты за отец такой? Меня будто холодной водой обдаёт. Это она мне сейчас знатно так по голове влупила. Фигурально выражаясь. — Мне пора идти, — говорит Лиза холодным голосом. — У меня встреча с подругой в виртуальности. Она уходит, а я так и остаюсь среди космической пустоты наедине со своими заморочками. Я столько всего в этой жизни сделал! Внедрил новейшие технологии, которые сам и разработал, был одним из людей, которые вновь сделали Россию передовой космической державой, построил этот долбаный корабль, что несёт нас на Венеру… А собственную жизнь смог лишь поломать. И правда, что я за отец? Что я за человек вообще? Наверное, никогда не поздно измениться. Я поговорю с Вадимом. А потом познакомлю его с Лизой. Мы обретём дом, и всё наладится. Может, я даже снова могу полюбить. Как раньше, когда трава была зеленее, когда быт и опыт ещё не убили мой идеализм окончательно. Когда я грезил космосом, пусть даже знал — вернее, наивно считал — что никогда в нём не окажусь. В новом мире у человечества всё будет хорошо. Мы любую беду переживём. #004 // Реальная опасность // Вадим Я открываю глаза. Вот блин, а отца-то в каюте нет. Это не очень на него похоже. Я ожидал, что он снова будет пялиться в иллюминатор. Походу, со своей новой женщиной зависает. До последнего я надеялся, что папа будет здесь. Можно было бы обсудить ситуацию с ним, прежде чем идти в охрану. Конечно, я просто хочу переложить ответственность. Так что даже хорошо, что он ушёл. Пора становиться взрослым. Я решу эту проблему самостоятельно. Подхожу к зеркалу, рассматриваю себя. Волосы немного растрёпаны. Я, конечно, не так зациклен на своей внешности, как батя, но перед охранниками надо выглядеть хорошо. Тянусь за расчёской на столе, и… стоп. Что это? Сотейник с водой? Бать, ты что тут мутишь? Ладно, неважно. Это даже хорошо. Я смачиваю ладонь в воде, приглаживаю рукой волосы. А то они у меня не очень послушные. Можно было бы ещё приодеться, но вариантов у меня особо-то и нет. Только майка с брюками, которые отец успел захватить из дома, да халат из стандартного комплекта. И тут в каюту входит папа. Ну и что теперь? Рассказывать ему? Пожалуй, да. Совет мне всё же не помешает. Взрослый, самостоятельный — ну да, ну да. — Привет, Вадим, — кисло кидает отец. — Привет, — говорю я и киваю на сотейник. — А это чё? — Утюг. — Оу. Понятно, значит папа всё-таки налаживает личную жизнь. Глядишь, так и нормальным человеком снова станет. — Слушай, мы можем поговорить? — спрашиваю я. — Что-то случилось? Мы усаживаемся друг напротив друга, и я начинаю рассказывать. Про остановку ботов, про Артура, про Амальгаму. Алису решаю не упоминать, конечно: не готов я с ним пока эту тему обсуждать. Отец то хмурится, то удивлённо приподнимает бровь. — Вот как-то так, — заканчиваю я рассказ. — Думаю обратиться в охрану. Как считаешь? Папа вздыхает и утыкается взглядом в пол. — Даже не знаю. Мне кажется, тебя дурачат. — Это ещё почему? — Во всём этом нет никакого смысла. Чего Амальгама может добиться в виртуальной реальности? — У неё должен быть какой-то план. Она может взаимодействовать через виртуальность с людьми, которые сейчас на корабле, а это уже какой-никакой шаг. К тому же, Артур, кажется, весьма серьёзен. — Хорошо. Почему именно ты? Почему он обратился к тебе, а не к кому-то ещё? — Ну я, типа, это… молодой гений. — Гений, да уж. Типа, это. Знаешь, да, может быть, он тебя не дурачит. Возможно, он просто параноик. Мало ли их на свете? — А бомба? — Да любой хулиган мог это сделать. С точки зрения Амальгамы поступок вообще бессмысленный. — Запугивание. — Да уж, страшно до невозможности. Ясно, от отца совета ждать бессмысленно. Но всё же я решаюсь на последнее слово. — Я думаю, надо всё-таки перестраховаться. Хуже не станет. Отец встаёт с кровати. — Перестраховаться? Перестрахуйся. Только я уверен, что в охране тебе всё то же самое скажут.