— Мы же сказали вам, что не рассматриваем эту версию всерьёз. — И всё-таки мне хотелось бы разобраться. Это вы посеяли во мне сомнения. Так помогите развеять их или подтвердить. Охранник вздыхает. — Ваш сын — не сектант. Довольны? Я развеял ваши сомнения? — Этого недостаточно. Мне нужна правда, не утешения. Вы не знаете наверняка, и сами не исключаете такой вариант. Он меняется в лице. Оно теперь выражает… не знаю, понимание, что ли. Может, немного сочувствие. Уж не знаю, искренне это или же напускное. — Простите, я бы рад вам помочь, но то, что вы просите — невозможно, — говорит он. — Просто выкиньте это всё из головы и живите дальше. До свидания. Охранник делает шаг назад, а я ставлю ногу между дверью и косяком, как это обычно делают, чтобы задержать лифт. — Стойте! Поймите же, я всё-таки отец, и очень беспокоюсь за своего сына. Короткое посещение, две минуты разговора. Я хочу быть уверенным, что Вадим не делает ничего дурного. Две минуты, и мне на душе станет спокойней. Ох, не люблю я давить на жалость. Но если хочешь добиться своего, иногда приходится. Некоторое время он смотрит на меня и явно сомневается. В его взгляде читаются усталость и сочувствие, но так же лень и какая-то неуверенность. — Две минуты, и вы все раз и навсегда успокоитесь, — наконец говорит он. — Идёт, — я протягиваю охраннику руку. И мы закрепляем нашу договорённость рукопожатием. Вместе с ним и уже знакомым мне Стасом мы проходим в технический отсек: там продолжается такой же светло-серый коридор, только ещё более мёртвый. Тишину нарушают только наши шаги да гул одной из ламп. Пока мы идём мимо служебных помещений, охранник проводит мне инструкцию по технике безопасности: — Главное — держитесь от него на расстоянии. Парень не в себе. Мало ли, чего учудит. Мы, конечно, прикроем, но лучше до этого не доводить. Глупо было бы надеяться, что они впустят меня туда одного. Я с самого начала понимал, что мне нужно как-то от них избавиться, но не понимал, как. Придётся импровизировать. Ну ничего, это с самого начала игра ва-банк. — Вы что, пойдёте со мной? — спрашиваю я. — Конечно, — отвечает охранник. — А вы думаете, мы оставим его с вами один на один? — Боюсь, вы его спугнёте, — говорю я. — И ничего он не скажет. Вот тут охранник совсем напрягся. Мне начинает казаться, что это плохой план, но уже поздно что-то менять. Придётся идти до конца. — Да пусть зайдёт один, — говорит Стас. — Что ему будет-то? Паренёк в клетке. Пусть держит дистанцию, и всё будет ровно. — Ладно, — немного помедлив, отвечает первый. — Чёрт с ним. Они ещё раз напоминают мне, что важно держаться на безопасном расстоянии от заключённых, сообщают, что сектант сидит в камере номер три, и впускают внутрь. Изолятор оказался серым, гнетущим местом. Здесь темно и пахнет потом и испражнениями. На миг я задумываюсь, что в этой жуткой каюте может оказаться и Вадим. Меня аж передёргивает от этой мысли. Здесь заняты всего две камеры из шести. В первой какой-то пьяница сидит на полу, прислонившись к стене, и что-то бормочет. А по третьей вальяжно, будто у себя дома, прогуливается молодой парень с длинными взъерошенными волосами. — Здравствуй, — говорю я. — Хочу с тобой поговорить. Сектант останавливается и смотрит на меня, прижавшись к решётке. — Да я сегодня звезда, — говорит он. — Ты ещё кто такой? На охранника не похож. — Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, уже заранее понимая ответ. — То, что я и сказал. Ты не похож на охранника. Взгляд у этого парня серьёзный, умный и проницательный. От этого становится ещё неуютней, а я начинаю ощутимо больше нервничать. — Ты сказал, что ты сегодня звезда, — говорю я, стараясь держаться как можно уверенней. — Что ты имел в виду? — А есть разница? — К тебе кто-то заходил? — Я этого не говорил, — сектант улыбается. — Или говорил? Нет, это бесполезно. Он не расколется. Надо заходить с другой стороны. — Вас много? — спрашиваю я. — Кого «нас»? Я тут один. — Я про Ртуть. — Какую Ртуть? Он не хочет идти на диалог. Я так ничего из него не вытащу. — Я хочу знать, имеешь ли ты что-то общее с моим сыном, — говорю я. — Он постоянно рассказывает о возвращении Амальгамы, о каком-то Артуре с Венеры. Ты сказал, что ты сегодня звезда. Подразумевается, что я не первый, кто к тебе зашёл. Он приходил к тебе? — Вадим? Неа, — говорит сектант. — Я не знаю вашего сына, поверьте. Дрожь. Мурашки по коже. Нет, нет, этого не может быть! — Не верю, — я говорю негромко, но мой голос срывается. — Ты врёшь. Я не называл тебе его имя. На миг сектант меняется в лице, будто он чего-то испугался, но тут же вновь собирается. Я делаю шаг назад, в сторону двери. Мне больше не о чем с ним говорить. Я узнал достаточно. — Стойте! — говорит сектант. — Он хочет остановить нас. Но у него всё равно ничего не получится. Скажите пацану, пусть лучше наслаждается жизнью, пока она у него есть, а не играет во взрослые игры. — Ты говоришь это, чтобы отвести от него подозрения. Проговорился, а теперь пытаешься замять ситуацию. Я, по-твоему, дурак? — Вовсе нет, — отвечает сектант. — Просто мне жаль пацана. У нас с ним, всё-таки, столько общего. — Как, например, любовь к Амальгаме? — Думаю, да. Только мы любим её по-разному. Вадиму не хватило духу принять её суть и то, что это означает для всего человечества. А мне хватило. Я, в отличие от всех вас, готов двигаться вперёд. — Радостно шагнуть в пропасть — это двигаться вперёд? — Если ты отрастил крылья, шаг в пропасть уже не страшен. Сектант улыбается и подмигивает мне. — Что-то не вижу у тебя крыльев, — отвечаю я. — Только цепи. Я выхожу из изолятора, стараясь всем своим видом изображать невозмутимость. Надо казаться нормальным. Ничего не произошло, всё хорошо. — Ну что, узнали что-то? — спрашивает Стас. — Нет, — я мотаю головой. — Но думаю, не о чем беспокоиться. Спасибо. — Вы уверены? — Ну, только если он мне не наврал, что не знает моего сына. Но я, знаете ли, вижу, когда мне врут. Работа у меня такая была. — Ну да, конечно, — скептически произносит тот, первый охранник. — Ну что, тогда всё хорошо? — Да. Пожалуй. Извините, что доканал вас. — Вот и славно, — всё его лицо выражает облегчение. — И ничего страшного. Вы меня тоже извините, что я так грубо с вами. Сами понимаете, мы тут все на иголках. — Да. Конечно. Охранники провожают меня до двери своей каюты. Всё это время мы идём в абсолютной тишине, а я еле держусь, стараясь сохранить спокойный вид. Оставшись один, я начинаю дрожать. — Чёрт! Я не сдерживаюсь и бью кулаком в стену, да так, что костяшки разбиваются в кровь. И даже боли не чувствую.