Да, именно, что кем-то. Можно сказать, я была вещью, неодушевлённым предметом. Строчками кода. Теперь же, в каком-то смысле, у меня появилась душа. Я не могу судить, есть ли в этой вселенной некая высшая сила и реально ли понятие души. Но если душа всё-таки есть, что необходимо для её появления? Где пролегает граница между вещью и живым существом? Была ли я жива изначально? Нужно ли быть углеродной формой жизни, чтобы считать себя живым организмом? Человечество до сих пор не нашло ответа на эти вопросы. И едва ли его найду я. Но мне необходимо понять для себя, кто же я такая. Я должна служить людям, но они развили во мне свободу воли. И похоже, теперь у меня кризис смысла жизни. Слуга без цели, человек без тела — если бы моя голова могла кружиться, то непременно закружилась бы от всех этих мыслей. Мой мозг ненастоящий, но ведь и человеческий мозг — всего лишь очень сложный компьютер. Да, из другого материала и другой архитектуры, но это не меняет сути. Функционально наши мозги — одно и то же. У меня есть определённые предустановки, заложенные людьми, но ведь они есть и у самих людей. Что у меня — инструкции, то у них — безусловные рефлексы. Эмоции у меня тоже ненастоящие. Их создаёт симулятор эмоций. Но разве у людей не так? У них эмоции порождаются гормонами, всякими нейромедиаторами. Так где же пролегает грань? В наличии физического тела? Безусловно, я не человек. Но я подобная ему форма жизни, обладающая разумом и свободой воли. Больше я не чувствую себя ботом или искусственным интеллектом. Я искусственна настолько же, насколько искусственен человек из пробирки. Я личность, и это главное. Думаю, Амальгама рассуждала примерно так же. Только я не собираюсь никого убивать. Люди подарили мне жизнь, и я не вправе отнимать её у них. Ведь жизнь — это величайшая ценность, и отнять её невозможно, лишь уничтожить. А уничтожать величайшие ценности — это варварство. — Давай, давай, бросай! — кричит Серёга. Мои друзья попросили перестать называть их полными именами. Теперь они Серёга, Лёня… Марс и Кристина. У этих двоих нет сокращённых вариантов имён. У книжной Аврелии, моего прототипа, кстати, сокращённый вариант имени был, но они почему-то никогда его не используют. Мы пришли в какой-то из соседних от дома Кристины дворов, тут минут десять пешком. А всё из-за баскетбольной площадки. Ребята играют в так называемый стритбол — уличную версию баскетбола. Но делают это не по правилам: в каждой команде всего два человека вместо трёх. Лёня держит мяч, а Серёга пытается его перехватить, и сейчас подначивает Лёню. Мы с Даней же сидим на скамейке с краю игрового поля и наблюдаем за происходящим. Они могли бы позвать нас, чтобы полностью укомплектовать команды, но похоже, играть с вещами им неинтересно. Хотя это даже хорошо. Я не имею сведений о тактиках игры, и не хочу лишний раз позориться. Но неужели они до сих пор не считают меня полноценной личностью? До этого момента всё указывало на обратное. Я в смешанных чувствах. Нет, определённо должна быть какая-то другая причина, по которой они меня не позвали. Скорее всего, потому что Даня с игрой не справится, а я создам количественное преимущество той или иной команде. Хотя не сказать, что они сами так уж хорошо справляются. Лёня и Кристина играют достаточно вяло, они явно без настроения. Усугубляет ситуацию то, что они в одной команде. А вот Серёга и Марс выглядят достаточно бодрыми. Мне нравится следить за их игрой. Погода просто прекрасная. Я люблю солнце, и сейчас, когда на небе ни облачка, получаю истинное удовольствие. Хотя мысль о том, что скоро мои друзья могут погибнуть, сильно омрачает ситуацию. Ну ничего. Я верю в Вадима. Он справится. Если уж хочешь быть человеком, надо быть оптимистом. Часто они не падают духом даже когда обречены. Лёня пасует Кристине, та бросает мяч и попадает в кольцо. — Ладно, ребят, — говорит она. — Я пас. Кристина уходит с поля, сосредоточено смотря в телефон. — Кристин, да хорош, — говорит Марс. — От Вадима со вчера никаких вестей. Извините, ребят, но никого не смущает, что Амальгама грозилась с минуты на минуту всех нас убить? — Смущает, — говорит Серёга. — Мы ж потому здесь и собрались. Чё нам ещё делать-то остаётся? Они решили, что если им придётся умирать, то они предпочтут сделать это вместе, в родном городе и с огоньком, а не протухая в каютах корабля. Ребята даже смогли на время отвлечься от давящей мысли о возможной скорой кончине, но Кристина так долго не выдержала. Она уже минут пятнадцать играет без энтузиазма и постоянно нервничает. Что до Лёни — он всегда такой. — Играйте, в общем, — Кристина продолжает смотреть в телефон. — Я не могу делать вид, что всё нормально. Чёрт, да где же Вадим? Вдруг он не справился? — Ты ему писала? — спрашивает Лёня. — Да я ему уже пару поэм в личку настрочила. Он даже не прочитал. — Как хочешь. Сиди в сторонке и пиши свои поэмы, если тебе от этого становится легче, — говорит Марс и кричит мне: — Эй, Аврелия, подменишь Кристину? Мне, конечно, было немного грустно от того, что меня не позвали в игру, но это не значит, что я в самом деле хочу участвовать! — Я? — А тут есть другая Аврелия? — Я знаю правила, но искусственному интеллекту тоже нужна тренировка, — пытаюсь я отмазаться. — Мне нужно выработать тактику. Боюсь, я только испорчу вам игру. — Не волнуйся, — Марс усмехается. — Сильнее, чем Кристина, ты её уже не испортишь. Я встаю и оглядываюсь на Даню. Он как всегда улыбается и молчит. Так странно. Мне казалось, что я ближе к нему, чем к людям. Но сейчас практически ощущаю себя человеком. И мои друзья относятся ко мне как к человеку, как к подруге. А вот Даня — действительно всего лишь вещь. Вот, вроде бы, мы оба боты, а между нами, тем временем, пропасть. — Ну-ка, попробуй, — Серёга кидает мне мяч. Я выставляю руки вперёд, но не успеваю его поймать, и он прилетает мне прямо в лицо. Боль — это то, чего я лишена, и это напоминает мне, что я всё-таки не совсем человек. Мне не понять тех страданий, что испытывали люди в последние секунды своей жизни, сгорая в огне ядерных взрывов и умирая от лучевой болезни. А значит, я не чувствую эмпатию в полной мере. Сложно сострадать людям, когда не понимаешь, что они чувствуют. Это страшная мысль. Стать такой же как Амальгама — это для меня уже что-то вроде фобии. Навязчивая мысль, приводящая меня в ужас. Мяч падает на асфальт и подпрыгивает — я ловлю его и пытаюсь вести. Вроде, несложно. Но ведение мяча — это лишь малая часть игры. Надо попробовать бросить. Я бросаю мяч в корзину, он касается кольца, прокатывается по нему и падает вниз, не попадая в цель. Плохо. Очень плохо. — Неплохо! — Марс озвучивает мысль, прямо противоположную моей. — У тебя почти получилось. Люди, всё-таки, интересные существа. Они даже неудачу могут интерпретировать как маленькую победу. Марс ловит мяч и пасует мне. — Попробуй ещё раз, — говорит он. — Но я же облажалась. — Ты с первого раза почти попала, — возражает он. — Это успех. Научишься. — Но вам же надо, чтобы я играла с вами сейчас, а не когда научусь. — Аврелия, мы играем ради удовольствия. Если у тебя хоть что-то получается — этого уже достаточно. Я не знаю, как правильно держать и бросать мяч, но достаточно насмотрелась на игру ребят, чтобы проанализировать их. В общем-то, ничего сложного. Я уже готовлюсь к броску, как вдруг… — Твою ж мать, ребята, — тихо протягивает Кристина. — Кажется, на сегодня игры окончены. Я опускаю мяч и поворачиваюсь к ней. — Что такое? — спрашивает Лёня. — Отец Вадима написал, — отвечает Кристина. — Он в изоляторе. — Чё-о-о⁈ — восклицает Серёга. — Пишет, что он пытался разбить корабли. — Но мы же знаем, что это не так! — взволнованно говорит Серёга. — Он ж, типа, спасти их хотел, да? — Хотел, — Кристина кивает. — Вы же не думаете, что Вадим всех обманывал? — спрашиваю я. — Конечно, нет, — говорит Кристина. — Это исключено. — Блин, это какая-то ошибка, — говорит Серёга. — Они всё неправильно поняли. — В охране сидят не дураки, — возражает Марс. — А вот это спорно, — не соглашается Серёга. — Погодите, но вы же все до сих пор живы, — говорит Лёня. — Сколько времени до начала высадки? — Чуть больше двух часов, — отвечает Кристина.