– Не говори так, пожалуйста. У нее очень тяжелая семейная ситуация. Я думаю, что ее брак расстроится. – Парень говорит так намеренно: он чувствует молодым сердцем, что эти два человека предназначены друг другу, поэтому им не нужно пытаться от этого бежать. Хамид меняет тему, потому что при разговоре о его любимой он по-прежнему испытывает боль: – Вернемся к твоим проблемам. Что теперь будем делать? У тебя приговор отсрочен, но, поверь мне, хранители чистоты и добродетели тебе этого не простят. Не говоря уже о твоей девушке… – Дядя, спаси нас! – впервые в жизни Омар просит опекуна о помощи. – Мы невиновны. Валлахи! Уже не владея собой, он кричит и рвет на себе волосы, а его глаза наполняются слезами. – Я по этой части не много могу сделать, но знаю кое-кого, кто, если захочет, вытянет вас из этого. Хамид задерживается около виллы соседа, которую охраняют вооруженные люди. Не покидая машины, саудовец звонит, представляется и просит о разговоре, не упоминая о существе дела. В арабской культуре это не принято, считается признаком дурного воспитания. Большие железные ворота открываются, и машина медленно въезжает внутрь. У дома их ждет высокий, красивый пожилой хозяин в традиционной бедуинской одежде – галабие и тюрбане на голове. – Привет, Хамид! – протягивает он ему руку в знак приветствия. – Рад, что ты пожелал меня проведать. – Салям алейкум, йа сабани,[83] Фейсал. Как здоровье? – Спасибо. В моем возрасте, если человек жив, то нечего и жаловаться. Мужчины входят в дом, приобняв друг друга. На едва поспевающего за ними Омара никто не обращает внимания. – Присаживайтесь, выпьем чаю, – старик показывает на удобное кожаное канапе. – Что слышно? Только теперь он бросает взгляд на юношу, хотя полумрак комнаты немного скрывает увечья парня. Хамид переходит к подробностям. – Случилось некоторое недоразумение, участником которого, к сожалению, был мой двоюродный брат. Выслушав историю любви молодых саудовцев, Фейсал в раздумье потирает себе бороду. – Это выглядит не самым лучшим образом. И что ты собираешься делать, молодой человек? – впервые обращается он к Омару. – Как это – что собираюсь делать? А что я могу? Ничего! Это все не зависит от меня! – Парень в отчаянии, и по впалым щекам катятся слезы. – Разумеется, можешь кое-что сделать. Судьба, и не только твоя, в твоих руках! – Фейсал похлопывает его по плечу и смотрит ему пристально в глаза. – Я наведу с этими псевдомутаввами порядок, и обвинение в отношении тебя наверняка будет снято. Но это не вернет честь твоей девушке. – Ну конечно, – всхлипывает юноша. – Поэтому возьми себя, черт возьми, в руки и прими решение: хочешь ли ты вернуть ей честь?! – восклицает Фейсал, так как ему хочется задать Омару трепку, как маленькому избалованному ребенку. – Что я могу сделать? – повторяет юнец, глядя на старшего с огромным уважением: он видит, что мужчина – высокопоставленный человек в иерархической лестнице стражей добродетели, а говорит как обычный человек, без религиозного пафоса. – Мою жену, Ретну, тоже изнасиловали. Это сделал ее спонсор, господин и владелец, который давал ей работу прислуги и не только. Ей присудили наказание в двести ударов плетью, которых она бы не пережила, – рассказывает о своей семейной тайне спокойным, ровным голосом пожилой мужчина. – Но все закончилось хорошо. Омар от удивления, что все так просто, таращит глаза и подскакивает, готовый бежать к любимой. – Значит, я мог бы жениться на Аиде? Ведь мы так и планировали! – Спокойно, парень, – усаживает его на место Фейсал. – Прежде нужно узнать, что планирует с ней делать семья, точнее сказать, махрам. – Мириам говорит, что это криптоортодоксы… – Влюбленный снова теряет надежду. – Даже самые отчаянные фанатики падки на деньги, – подключается к разговору Хамид. – А от больших денег никто не откажется. Я возмещу им все. Ведь в соответствии с нашим прекрасным законом шариата даже убийцу можно откупить от наказания. Расскажи мне все же, двоюродный брат, любишь ли ты эту девушку настолько, чтобы забыть о ее позоре. Сможешь ли ты без отвращения дотрагиваться до нее, смотреть ей в глаза, быть ей верным и преданным мужем? – Ну конечно, Хамид! Ведь это не ее вина! И даже если бы она была виновата в том, что не соблюдала глупый закон и средневековые правила, то я ее прощаю, – клянется Омар. Юноша вначале и не представлял, что после всего этого мог бы жениться на Аиде и всю жизнь у него перед глазами возникала бы картина, как ее насилуют чужие мужчины, а она стонет и кричит. Неизвестно, от боли или, может, немного и от удовольствия. Но уже через минуту он отбросил эти подлые мысли: ведь Аида – его самая большая любовь, чистая как слеза и беззащитная как голубица. «Не дай ее у себя отнять и не позволь еще больше обидеть!» – В таком случае мчитесь к ней домой и все уладьте, – при этих словах Фейсал выразительно смотрит на Омара, – а я позвоню и узнаю, что с ней. Нужно спешить: семья в гневе и сразу исполнит наказание за потерю чести, желая смыть с себя стыд и позор. – Валлахи! Быстрее! – Юноша без оглядки бежит к двери. На полпути он останавливается, опомнившись, возвращается, обнимает смущенного этим жестом Фейсала, целует в обе щеки и с надеждой в сердце направляется вперед. Хамид тоже взволнован. После искреннего признания молодого человека и его отважного решения жениться на изнасилованной, но любимой им женщине, он решает взять все в свои руки и любой ценой помочь им. – Девушку забрал сегодня утром ее брат, – через некоторое время сообщает ему по телефону Фейсал. – Наверняка днем с ней ничего не сделают, но нужно спешить. Аиду выпускают из тюрьмы после того, как ее махрам заверил, что фатва[84] и наказание за преступление чести будут исполнены. Исполнителем будет старший брат Ясем, которого в этот день девушка видит впервые с детства. – Где папа? – спрашивает она беспокойно, сидя полностью закрытая чадрой на заднем сиденье машины. – Поехал домой, – ворчит мужчина, не поднимая глаз. – Почему он за мной не пришел? Почему за меня не вступился? Почему меня не защитил?! Ведь он мой опекун?! – спрашивает Аида жалобным, полным слез голосом. – Мы живем не так далеко, чтобы он не мог прийти. В ее голосе звучит обида. – Теперь я твой махрам, девушка. – Но я тебя не знаю! У меня еще есть брат Абдул. Где он? – Его уже нет. Уехал. – Как это?… Мужчина вдруг останавливается и поворачивается к ней. Он хватает ее пятерней через тонкую ткань никаба за волосы и смотрит сумасшедшим, злым взглядом. – Заткнись, черт возьми! Еще одно слово – и я зарежу тебя тут, на месте! – хрипит он. У Аиды сжимается горло. Она ничего не понимает, но решает сидеть тихо как мышка. «Как только приеду домой, папа мне все объяснит, – пытается она успокоить себя. – Может, просто плохо себя чувствует, а мама ведь не могла меня забрать». – Папа! Где ты?! – вырывается она из рук палача, вбегает в дом и мчится к лестнице. В ответ – гробовая тишина, и она кричит уже в полный голос: – Мама! Мужчина догоняет ее и хватает за шею стальной хваткой: – Говорил же, что их нет! От удушья девушка хрипит: – Ты говорил, что они дома. – Да, дома – в Дамаске, в Сирии. Там их место. – Парень саркастично улыбается, а у Аиды при этих словах замирает сердце. Вся энергия и жажда жизни из нее уходят: она уже знает, что ее ждет. Она не выберется из этой ситуации, вокруг нее пустота. Отец и мать оставили ее на попечение садиста, который в двадцать первом веке придерживается средневековых обычаев. «Кто же они? Я так плохо их знала… Никогда такого от них не ожидала! Моя слепота меня погубила. Мои родители – это не современные люди, а косные примитивы! – злится она, разочаровавшись. – Ведь это я жертва, я пострадавшая, меня нужно жалеть, а не наказывать!» – убеждает она сама себя мысленно, но знает, что нельзя произносить эти слова вслух: больной, одурманенный жаждой мести брат и так не склонен менять план и проявлять милость. Она читала о наказаниях за преступления чести в книгах и прессе, но считала, что это вздор или что журналисты сгущают краски. Теперь же она видит, что это правда – страшная, ужасная. В центре гостиной она видит веревку и большой пустотелый кирпич. Она догадывается, что палач приготовил это для нее. Аида идет на верную смерть, покорная, как барашек. – Ты будешь жариться в пекле, ты ханзира! Шармута![85] – восклицает у девушки над ухом Ясем. – И твой любовник тоже! – Что? А он тут при чем? – спрашивает Аида, как будто очнувшись от забытья. – Захотелось ему девки, захотелось ему секса, так получит свое. Не уйдет от палача, – сообщает ей брат с выражением удовлетворения на лице. – Как это? За что? Этот мужчина в жизни меня не касался, даже не поцеловал. В чем вы его обвиняете? – дрожащая от возмущения девушка не верит собственным ушам. – А кто же тебя употребил? Вас сцапали на горячем, да еще в общественном месте. – Ложь, ложь и еще раз ложь! Ты прекрасно знаешь, кто это сделал, пройдоха! – После этих отважных слов Аида получает пощечину за пощечиной, но открытой ладонью, так как палач хочет, чтобы его жертва была в сознании в момент исполнения приговора. – Изнасиловали меня полицейские, защитники добродетели, такие же фанатики, как и ты, обсос! Аида уже не боится: чего бояться, если смерть стоит у нее уже за плечами? Под конец она, по крайней мере, покажет этому сумасшедшему, что не согласна с тем, что в преступлении обвинен порядочный человек. – Омар невиновен! – восклицает она снова. – Замолчи, грешница! Ты не будешь очернять моих благородных братьев! С этими словами Ясем начинает связывать девушку, затягивая на шее петлю.