– Ты должен им денег? Я ответил, что нет, ищут бесплатно, от широты душевной. – Значит, ты кого-то прирезал? Я покачал головой. – Дай угадаю – ты убил кого-то на честной дуэли? Я ответил, что нет, я не при делах и вообще невинная душа. Ну, почти невинная – про нечестный отъем повозки у монахов я, конечно, не сказал. Ну и еще, конечно, стоило бы добавить, что настоящий Аран Торнхелл был исторгнут из тела и душа его исчезла – и тому виной был я. – Поимел и бросил девчонку? Она понесла, тебя принуждали жениться, а ты сбежал? – Нет, я такими делами не занимаюсь. Ее глаза вспыхнули отраженным лунным светом, как у охотящейся пантеры. – Просто бежишь от какой-то бабенки? – Нет. – Черт! Может быть, ты, милый господин, вообще не любишь женщин? – Нет. Послушай, я люблю женщин, когда это взаимно и без лжи. Она фыркнула, как кошка, намочившая лапы. – То есть ты любишь женщин святых и непорочных. – Я бы так не сказал. – Загадками говоришь. Я мог бы сказать, что люблю женщин, но не таких, как она. По меркам прошлых веков Амара – старая дева. Тридцать лет – уже старость, замуж никто не возьмет, а если принять во внимание оспу и зубы… Средневековье – это не двадцать первый век, здесь зубы теряют навсегда, а о пластических операциях не стоит и говорить. – Значит, ты даже не знаешь, от кого бежишь? – Она смешно шепелявила, а иногда, когда говорила быстро, речь вообще становилась плохо различимой. Я сказал, что нет, не знаю. – А Белек знает? Я соврал, что да, знает, хотя был уверен – старое чудушко не смогло бы сказать наверняка, что за партия пустилась за мной в погоню. Белек, как и я, действовал на инстинктах. Подготовил запасной аэродром, чуя некий – неявный! – подвох. Амара кивнула: – Старик всегда помогал людям бесплатно и часто – тем, кому и не стоило бы помогать. – Она помедлила, и я понял, что слова насчет тех, кому не стоило помогать, адресованы мне. – Потому и нажил столько врагов. Нельзя делать добро просто так. Нельзя делать добро, если тебя не просят. Но он наивен во многих вопросах… Жизнь для него поделена на белое и черное… О, так ты думаешь, я мог окрутить старого мага, наивного простака? И почему же я уверен, что это именно он меня окрутил? Он сделал так, что я, оказавшись в теле Торнхелла, сбежал и нашел тебя, и теперь вояжирую в твоей не слишком приятной компании. Амара вдруг запрокинула голову и звонко расхохоталась. С момента, как она приняла решение меня сопровождать, ее щербатая улыбка возникала по поводу и без, тогда как ранее она, смеясь, прикрывала рот рукой. Теперь же она словно провоцировала меня, лыбилась с вызовом, подчеркивая дефекты внешности, кои многие на Земле, включая и меня, считали бы уродством. Однако я успел отметить, что остальные ее зубы в полном порядке – ими орехи можно дробить. Значит, передние у нее не вырваны, скорее – выбиты в драке. Даже я, дитя двадцать первого века, успел пару раз поучаствовать в драках по молодости лет и знаю, что при сильном точном ударе зуб выскакивает из десны, как пробка из бутылки с шампанским. – Странный ты все-таки, милый господин. Когда Белек сказал, чтобы я ждала увальня и не очень удивлялась его поведению, я думала, он шутил. Но ты и правда очень странный. Мне даже кажется, ты совсем ничего не умеешь – как младенчик. Пеленать-то тебя не надо, а? – И она снова мне улыбнулась. – Так, ладно – теперь правь ты, а я погрею свои руки. Не бойся, не в твоих карманах, милый господин, ха! Она бы еще назвала меня своей прелестью… Я вновь проклял желание путешествовать самостоятельно. Я – белая ворона, и это слабо сказано. Я оставляю следы даже тогда, когда не хочу этого – просто потому, что не понимаю законов, по которым живет этот мир, и, конечно, ничего или очень мало умею в глазах местных жителей. Вдалеке гулко закричал филин. Видимо, он, как и я, материл дождь и все происходящее вокруг. Лошади мерно постукивали копытами. Я правил, радуясь, что не могу уснуть на посту, так как этому здорово мешал холод. Хорош бы я был, если бы уснул, можно сказать, за рулем, когда рядом сидит пусть и уродливая, но женщина. Тоска по земной жизни навалилась, взяла в клещи. Может, не стоило мне заводиться с архканцлерством? Сдох бы себе на Земле, и забыли бы обо мне навсегда. Что я сделал такого, чтобы обо мне помнили? Да ничего, работал, пытался жить в свое удовольствие. Как все… А здесь придется не просто работать, о нет, здесь мне придется пахать по-черному, и хотя я люблю трудности, не окажется ли их слишком много? Если суммировать все, что я видел и слышал, могу сказать – на посту архканцлера меня ждет что-то невообразимое, беспросветное и унылое. – Дерьмо собачье! – Холодные пальцы Амары перехватили вожжи, она потянула на себя, останавливая повозку. Поперек дороги объемистым чревом вверх лежал труп. Я судорожно сглотнул. Во дела… Все-таки тут водятся чудовища. Амара соскользнула на тракт, подбежала к трупу и склонилась над ним. – Помоги мне, Аран Торнхелл, Феликс Круль или как там тебя. Не люблю, когда кости хрустят под колесами, а если колеса башку размозжат, это будет грязновато. Давай-давай – ты за одну руку, я за другую. Для меня одной он тяжеловат. – Разбойники? – спросил я, через силу делая несколько шагов вперед. – А? – Она взглянула на меня как на блаженного. – Ну какие тут разбойники… Разбойники промышляют там, где есть что взять. А здесь к тому же часто останавливаются брай, тут одно из их капищ… Лес чистый. Бедный и чистый. А этот старик… просто умер. «Просто умер»? Я ухватился за рукав плаща покойника. Лет ему было около шестидесяти, грузный, бородатый, лицо застыло в гримасе страдания. Открытые глаза неподвижно смотрят ввысь, и на них, как на маленькие стеклышки, падают дождевые капли. Просто умер. Шел, сердце прихватило или давление скакнуло – инсульт, все дела. И тут без разницы, где случился приступ – на лесной дороге или посреди людной улицы. «Скорой помощи» здесь нет. Занеможется тебе – ложись и помирай. При удачном стечении обстоятельств – оклемаешься. Может, если дело происходит в городе и у тебя есть деньги, лекарь поспеет к тебе раньше, пустит кровь, что известно тут как панацея от всех хворей, после чего можно уже не волноваться о выздоровлении. – А может, черный мор, но не похоже – лицо чистое… Да и потом, умри он от мора, его не стали бы обирать. – А его уже… Глаза пантеры взглянули на меня с усмешкой. – Конечно, я же проверила его карманы. И мы продолжили путь. Я молчал. Амара посматривала на меня, но больше не стремилась к разговору. Минут через десять она натянула вожжи и привстала на козлах. – Тш-ш… – Что? – Цыть, милый господин! – Она спрыгнула на тракт, стянула шляпу и припала ухом к камням. У нее было исключительно гибкое тело. – Едут, и много. Больше десятка коней. Это по твою душу, Аран Торнхелл. Так, говоришь, ты никого не бесчестил? Ни мужчин, ни женщин? Сквозь вспышку страха пробилась ярость. – Нет, и если ты еще раз об этом заикнешься, я надаю тебе по голой заднице ножнами вот этой шпаги, а потом… потом я тебя обесчещу, даю слово, да так, что навсегда запомнишь! Ее глаза распахнулись, крылья точеного носа расширились, тело превратилось в пружину, готовую распрямиться в смертельном прыжке. Пальцы нервно стиснули рукоять кинжала. А затем – с неуловимым для глаза переходом – она расслабилась и снова одарила меня щербатой улыбкой. – О Ашар! Да ты не рохля, милый господин. – Ничуть. Странный – может быть. Не знающий ваших обычаев – наверняка. Испуганный – да. Я взялся за дела, в которых пока мало что смыслю, и это бесит меня все больше. А ты взялась помогать мне, и при этом не бесплатно. А раз взялась – помогай, и желательно без лишнего трепа. Как далеко мои враги? Вместо ответа Амара вспрыгнула на место рядом со мной, отобрала вожжи и легко стегнула лошадей. – Нам нужно найти прогалину и спрятать повозку. Смотри направо, а я – налево. Как заметишь – скажешь. Нужно убраться с дороги как можно дальше. К счастью, у них нет собак, иначе пропали бы наши головы. Надеюсь, и мага тоже нет, иначе наши головы таки пропадут. Я содрогнулся. Насчет мага я не подумал: как-то забыл, что раз в этом мире есть Белек, то должны существовать и другие чародеи. Прошло минут пять, время утекало меж пальцев, и я чувствовал, что наши шансы на спасение становятся все призрачнее. Как назло, нормальной прогалины не попадалось. – Черт, вон там! Амара резко развернула шарабан, соскочила на землю и ухватила коней под уздцы. – Спрыгни, пожалуйста, дорогой господин! Двигай же своей прекрасной задницей, твою мать! О, она успела оценить красоту моей задницы? Я спрыгнул, и Амара повела шарабан в прогал между деревьями. Теперь уже не нужно было прикладывать ухо к тракту, чтобы услышать нарастающий грохот копыт. По мою душу – несомненно по мою! – пустился в погоню целый эскадрон. Почему-то вспомнилось прочитанное о том, как молодой Наполеон, потерпев на родной Корсике свое первое политическое поражение, три дня драпал оврагами и перелесками, будто вспугнутый заяц, обдирая о сучья свой тощий зад, а за ним гналась ватага корсиканцев от победившей партии. Корсиканцы, замечу, это классический тип горцев, которые могут прирезать за кривой взгляд. Бедняга Наполеон не жрал, не пил, не спал, поскольку его в любой момент могли настигнуть и взять за живое. В конце концов, его все же поймали, и, кажется, даже не один раз, и собирались вроде бы казнить, но он, ловкий, как и все пройдохи, сумел ускользнуть, сбежать в Париж, навсегда расставшись с детским пониманием политики. Я не Наполеон, конечно, но ситуация схожая. Сумею ли добраться до Норатора целым и невредимым? Полная луна просвечивала сквозь набрякшие влагой листья: зеленоватая, похожая на сыр с плесенью. На Земле у меня не было времени поднять голову и как следует ее рассмотреть, так что я понятия не имел – похожа местная луна на земную или нет. Я несся по жизни, как скоростной поезд, некогда было не то что посмотреть вверх, а вообще оглянуться по сторонам. Мы остановились среди густого кустарника. Лошади начали волноваться, фыркать, легонько ржать. Амара поочередно обхватила за морду каждую, что-то прошептала, и – чудо! – животные успокоились. – Держи их за нагрудные ремни, Аран, я сбегаю гляну, что да как. О Свет Ашара… ну ты младенчик: вот эти ремни, вот! – Ее руки показали мне нагрудные ремни упряжи. – Держи их крепко! Не бойся, лошади не будут кусаться! – И она исчезла среди кустов быстрее, чем я успел моргнуть. Стук и грохот копыт приближались. Мы отошли от дороги, наверное, метров на двадцать. Я, затаив дыхание, высвободил одну руку и стянул шляпу, зажал ее под мышкой и нервно начал сглатывать дождевую воду, обильно текшую с веток. Пальцы судорожно сжимали нагрудные ремни лошадей. Те вели себя спокойно, в полутьме блестели умные глаза. Грохот копыт достиг крещендо и постепенно затих. Буквально через минуту из тьмы соткалась Амара. – В Нораторе отдашь мне еще десять золотых, благородный господин… Простое путешествие? Так Белек говорил? По-моему, совсем не простое. Их там целый отряд, они злые как черти, скачут по мокрым камням, рискуя поскользнуться и угробить лошадей. Нет, ты все-таки сотворил нечто ужасное!.. Они на ежей похожи – столько у них мечей и кинжалов. Ты и правда не знаешь, кто они такие? От них воняет паленым. Они сожгли недавно что-то… или кого-то, потому что я слышу запах паленой плоти, черт тебя дери! Так что ты сотворил? Я покачал головой. Я мог бы ей сказать, что отряд этот сжег гостиницу, где я воплотился, устроив Белеку импровизированные «похороны викинга», но это было все, что я знал. Патриоты они или злодеи – мне уже было без разницы. Главное – они хотели, чтобы моя душа рассталась с телом. И мне действительно фиолетово – патриоты они или злыдни. По-факту – они мои враги.