– А ты не умеешь плавать. – Совсем не умею и боюсь глубины. Ты меня научишь. – Научу. Если ты научишь меня владеть шпагой. Она засмеялась. Я потер шею – локтевой захват у нее был будь здоров. – Ты разбил мне нос. Я угукнул, стягивая мокрую одежду. Не могу сказать, что утреннее солнце было слишком теплым. – Иначе ты утопила бы нас обоих. Она кивнула совершенно серьезно, она понимала. – Я скажу тебе спасибо, ты ведь спас мне жизнь. Спасибо, милый господин. Искреннее спасибо! Мордоворот – единственный живой из всей банды! – стонал и ползал по кругу, слепо загребая руками. Это только в кино про мушкетеров все враги умирают красиво и быстро от укола в брюхо. На самом деле такая смерть мучительная, долгая и может тянуться несколько суток. Амара смерила его взглядом и цокнула языком. – Ты что, никогда никого не убивал, Торнхелл? Я не стал врать: – Не пришлось. Она разыскала в траве мою шпагу и, примерившись, всадила острие в горло мордоворота. – Ну, всегда бывает первый раз. И с этими словами она принялась обирать трупы, наклоняясь и приседая. Я, хоть и трясся от холода, поймал себя на том, что пристально слежу за этим процессом, причем, когда она наклоняется, мой взгляд направлен точнехонько туда… ну, в общем, не важно. Тело у нее было великолепное, оспа, будто в насмешку, поразила только лицо и немного – плечи. Она ощутила, что я смотрю, выпрямилась с охапкой вещей в левой руке. – Черт, Торнхелл!.. Только не говори мне, что ты вдобавок еще и девственник! Глава 16 Мы выехали из леса в новый яркий, солнечный день и свернули на узкую проселочную дорогу, пиявкой присосавшуюся к Серому тракту. Я забрался под навес, развесив снаружи мокрую одежду, и кутался в одеяло, которое любезно оставили нам брай. Шпага в ножнах чувствовала себя теплее, чем я. К счастью, кости и суставы не болели после ночевки на жестком – как я уже говорил, Торнхелл был приучен ночевать в спартанских условиях. Но внутри тела прятался слабак или по крайней мере человек городской, мягкий – нюня, одним словом, у которого перед глазами то и дело вставала картина бойни на береговой круче. Я грыз хлеб с колбасой и мечтал о термосе с кофе, и наконец понял, что моя дрожь не от холода вовсе – это нервы. Амара восседала на облучке, и мне казалось, что ее затылок, прикрытый пышной короной волос, взирает на меня с насмешливой иронией. Безвременно утопший кинжал был заменен ею на меч каторжника. Купание же в ледяной воде никак не сказалось на самочувствии моей проводницы. Я спросил, кто на нее напал. Ответ был краток и беззлобен: – Крестьяне. – Крестьяне? То есть это не разбойники? – Сейчас многие крестьяне… шумят. Деревни разоряются, горят, крестьян закабаляют дворяне. Смута. Народ бежит из Санкструма. – Я дрался с мужчиной, у него на лбу было… – Клеймо. Да, он каторжник. Собрал вокруг себя банду. Хорошо, что ты прирезал главаря, – они растерялись, мне удалось расправиться с ними. Жаль несчастных. Я не поверил ушам – ее ведь хотели изнасиловать, а затем, как это бывает среди банд, скорее всего, убили бы, предварительно изуродовав! – Несчастных? – Они бараны, глупцы. Пошли за вожаком. У них семьи в окрестных селах. Мне жаль их всех. – Семьи? То есть… ты хочешь сказать, что убила обычных крестьян, у которых есть жены и дети? – Да, конечно. – И ты их… – Я имел в виду «оставила семьи без кормильцев», но вовремя заткнулся. Она оглянулась на меня резко, крылья носа дрогнули. – Есть некоторые вещи, милый господин, которые я никак не могу простить. Ну вот просто – никак! Я промолчал. Мысли метались в разных направлениях. Она резала их как… как баранов, что рискнули поиграть с волком… с волчицей, точнее. Только волки шуток не понимают. – Ты говорила, что разбойников… ну, и прочих злодеев рядом с капищем брай быть не может? Амара покосилась на меня с кривой усмешкой: – Брай ночью ушли. И это не разбойники, это несчастное тупое дурачье, которое шло промышлять на Серый тракт посреди леса. Дурачье? Шпана? Как же тогда выглядят настоящие разбойники? Но эту тему я не стал развивать. Очевидно, это укоренившийся стереотип – мол, разбойник выглядит как заросший диким волосом оборвыш. На самом деле, конечно, разбойник профессиональный – это хорошо вооруженный, следящий за собой и своим конем мерзавец. Скорее всего – в доспехах. И, наверное, с самострелом или луком. Будь у крестьян что-то стреляющее – над нами с Амарой уже бы мухи жужжали. – Да, кстати. Брай оставили тебе подарки. – Она протянула мне черный кожаный шнурок, к которому был привязан невзрачный глиняный шарик. На шарике красками был изображен любопытный и совсем нечеловеческий глаз – продольный зрачок навевал мысль об Оке Саурона, только был он небесно-голубого цвета и окружен весьма реалистичными кровяными прожилками. – Это?.. – Это дала Огма. Та, что разглядела в тебе крейна. Повесь на шею. Амулет от зубной боли, что ли? – Она сказала, что это защитит тебя от них и от ночных кошмаров. Более-менее защитит. Ядовитая хохма про зубную боль застряла у меня во рту. Откуда брай узнала, что Торнхелла преследуют кошмары? И ведь был кошмар, да только я не думал, что он будет повторяться. Я молча повесил «ловца снов» на шею. В моем мире подобные вещи – это игрушки для дураков, имеющие эффект плацебо – ну то есть, если ты веришь, то оно и работает, а нет – так не работает. Но здесь, в новом мире, магия, очевидно, и в самом деле функционирует, значит, и амулет этот – никакое не плацебо. Амара одобрительно кивнула: – Огма сказала, что они не смогут тебя извлечь, пока амулет на шее. По крайней мере, не смогут некоторое время. «Отдай душу! Отдай душу! Отдай душу!» Я содрогнулся. Кто это – они? И зачем требуют мою душу? Жаль, брай уехали, и я не могу поговорить с ними и узнать… Впрочем, может, еще один табор встретится нам по пути? Моя душа – мое богатство, я ее никому не отдам. Возможно, Белек, как индийский программист, что-то напутал с магическим кодом, когда исторгал душу Торнхелла и вселял на ее место мою? И теперь баги кода постепенно вылезают, и так будет, пока количество критических ошибок не вызовет глобальный сбой программы? Не значит ли это, что мою душу, если я сниму амулет, рано или поздно заберут? И куда ее поместят, хотелось бы знать? Переместят обратно на Землю? Но там-то я давно мертв… Значит, меня исторгнут в пространство, в небытие, скорее всего, то есть окончательно умертвят, а в тело вновь вернут душу Торнхелла – если такое, конечно, возможно по неизвестным мне вселенским законам. Удружил же мне Белек, старый склерозный хрыч! Ладно. Сразу после того, как обживусь на месте архканцлера, я найду сведущего мага и наведу справки о душах и межмирье. Узнаю, что и как делать, чтобы уберечь себя от гибели. Но вообще… Как бы количество проблем на моем пути не начало расти, словно снежный ком. Хотя что я говорю? Взяв мандат арханцлера, я как раз и буду… разгребать этот ком. Ну или чистить авгиевы конюшни. Нервная дрожь, слегка угасшая было, снова поднялась в теле. – Второй подарок тебе от баклера. Цыганский барон решил меня порадовать? – О… – Держи, сунь в карман штанов и всегда носи с собой. Так он сказал. На ладони Амары лежал видавший виды железный кастет. Я икнул. – Ну бери, бери! Баклер сказал – эта штука пригодится тебе больше, чем шпага. С которой ты управляешься, милый господин, хуже, чем крестьянин с вилами. Тебе и поросенка пока не заколоть. Еще бы – я никогда не колол поросят! Но убил человека. Картина убийства снова встала перед глазами. Я стряхнул ее усилием воли, взял кастет и, как заправский модник, примерил. Был он слегка великоват – у баклера лапища была пошире моей, – но сидел удобно, я бы даже сказал – дружелюбно сидел, хоть сейчас используй в дело. Жаль, что он не был со мной на речном берегу. Уж с его помощью я бы разобрался с толпой куда ловчее, чем со шпагой. И, возможно, тогда они остались бы живы…