Начальник хотел спросить что-то еще, но передумал. Брунетти спокойно продолжал: – Альвизе просматривал записи с камер видеонаблюдения, установленных в паркинге, и ему удалось обнаружить человека, который, возможно, пытался убить маркиза д’Истриа. Наверное, он впервые в жизни произнес титул Фредди вслух. – Какие записи? Откуда они взялись? И как Альвизе получил к ним доступ? Брунетти скрестил ноги и спокойно рассказал, как они обратились за ордером на изъятие видеозаписей в магистрат и получили его. У комиссара уже вошло в привычку осведомлять начальство обо всех мало-мальски важных деталях, когда речь шла о запросах информации. – Вы сказали «возможно»? Означает ли это, что вы не уверены? – поинтересовался Патта, словно ожидал, что подозреваемый уже подписал признание. – Как-то пострадавший спустился в гараж по внутренней лестнице. Женщина вышла из той же двери, что и он, спряталась за колонной, понаблюдала за тем, как он садится в машину и уезжает, а потом тем же путем вернулась в здание, – пояснил Брунетти. – У ее поведения может быть другое объяснение? – Полагаю, да, – ответил комиссар размеренным, дружелюбным тоном. – Может, эта женщина искала, куда бы подложить бомбу, или хотела посмотреть, насколько этот паркинг просторен. Или же она туристка и приняла его за базилику Святого Марка. – И уже лишенным игривости тоном продолжил: – Эта дама шла следом за пострадавшим, спряталась, посмотрела, как он уезжает, а потом ушла. Если можете придумать другое объяснение всему этому, дотторе, я внимательнейшим образом к нему прислушаюсь. – Хорошо, хорошо, – проговорил Патта, взмахом руки давая понять, что согласен с ним. – Кто эта женщина? – Так далеко мы еще не продвинулись, синьоре, – ответил Брунетти. – Возможно, она француженка. Мы это выясняем. – Не затягивайте с этим делом, Брунетти. Пока она еще кого-нибудь не пырнула ножом, – сказал Патта. – Приложу максимум усилий, виче-квесторе, – любезно отозвался Брунетти, вставая. – Сейчас же этим займусь! Имитируя почтительность Альвизе к вышестоящим лицам, он отдал честь, повернулся и вышел из кабинета. Синьорина Элеттра, сидя за своим столом, разговаривала по телефону. Она прикрыла трубку ладонью и вопросительно вздернула подбородок. Брунетти указал пальцем на потолок и увидел, что секретарша кивнула ему в ответ. Она глянула на дверь в кабинет Патты и продолжила прерванную беседу. Прошло более получаса, прежде чем синьорина Элеттра вошла в кабинет Брунетти. Она закрыла за собой дверь, села у его стола и положила себе на колени стопку документов. Посмотрела на верхний листок, потом на комиссара, снова на листок и сказала: – Доктор Морис Лемье – химик, владелец компании, которая поставляет медикаменты французской национальной системе здравоохранения. Вдовец, имеет двух дочерей. Шанталь, тридцати шести лет, замужем за инженером, который работает на Airbus[83]; они проживают в Тулузе, у них трое детей. Анн-Софи, тридцати четырех лет, не замужем. Если не считать последних трех лет, жила вместе с отцом, никогда не работала, однако училась в консерватории, которую оставила, не закончив курс. – Ее специальность? – спросил Брунетти, заранее зная ответ. – Пение. Комиссар положил левую руку на живот, уперся в нее локтем правой и погладил лицо. Возле его губ обнаружилось пятнышко недобритой с утра щетины, и Брунетти осторожно потер его двумя пальцами свободной руки. – Я внимательно слушаю! – сказал он. Синьорина Элеттра аккуратно положила перевернутый листок перед ним на стол и, глядя на следующий лист, лежащий у нее на коленях, продолжила: – Три года назад доктор Морис Лемье добился судебного запрета, и с тех пор его дочери Анн-Софи нельзя менее чем на двести метров приближаться к нему, своей сестре Шанталь, ее мужу и детям. – По какой причине? – Анн-Софи обвинила отца в том, что он пытается рассорить ее с сестрой. Синьорина Элеттра посмотрела на комиссара, потом снова на лист бумаги. – Она заявила, что отец раздает вещи из своего дома, оставленные его женой в наследство дочерям в равных долях. Что доктор Лемье разрешил старшей дочери пользоваться этими вещами при его жизни, и та увезла их к себе, в Тулузу. – Ответ на следующий вопрос был у секретарши наготове, Брунетти не успел даже рта раскрыть. – Очень дорогие картины, редкий фарфор, мебель, драгоценности матери и другие предметы упомянуты в официальном обвинении, а также в завещании его покойной супруги. – Значит, Анн-Софи – пострадавшая сторона? – Брунетти постарался, чтобы его вопрос прозвучал бесстрастно. – Полиция решила иначе. Как и органы правосудия. – Что же случилось? Синьорина Элеттра отложила второй листок и сверилась с третьим. – Анн-Софи стала звонить отцу и обвинять его в предательстве и обмане. Когда доктор Лемье перестал отвечать на ее звонки, она принялась слать ему имейлы, сначала с обвинениями, потом с угрозами. Через год он обратился в полицию и подал жалобу на дочь, приложив копии полученных от нее электронных писем. Синьорина Элеттра словно читала вслух сказку. – Полиция изучила электронную переписку. Мсье Лемье представил документ от назначенного судом юриста, из которого следовало, что все объекты, перечисленные в заявлении истицы, до сих пор находятся во владении доктора Лемье, в его доме. Дело передали в магистрат, и начались слушания. Секретарша оторвала взгляд от листка и положила его на стол, поверх остальных. – Судебное решение было принято через год, – сказала она и добавила более оживленным тоном: – Звучит так, словно это могло случиться и у нас, правда? – Слишком скоро, – ограничился коротким ответом Брунетти. Синьорина Элеттра продолжила: – Это решение действует до сих пор: Анн-Софи должна держаться подальше от своих родственников. – Она его выполняет? – Кажется, да, – ответила синьорина Элеттра. – Или даже уехала из страны. В любом случае она не контактировала с ними больше года. – Знают ли они, где Анн-Софи сейчас? Секретарша покачала головой. – Я не связывалась с ее родственниками напрямую. В моем распоряжении были лишь полицейские файлы. Брунетти подумал о цветах, и об изумрудах, и о том, что Анн-Софи никогда не работала. – Это состоятельная семья? Синьорина Элеттра ушла от прямого ответа: – Одна из картин, которая, по предположению Анн-Софи, была отдана сестре, – Сезанн, вторая – Эдуард Мане. – А! – воскликнул комиссар. – Мать оставила дочерям деньги? Секретарша заглянула в свои записи, но Брунетти подумал, что на самом деле ей это было не нужно. – Каждая получила более двух миллионов евро. Парижанин, с которым я общалась, говорит, что упоминалась также и Швейцария. Те, у кого есть картины Сезанна, часто говорят о Швейцарии – это Брунетти знал наверняка. – У вас есть фотография Анн-Софи? – спросил он. Это уже перебор, ну правда! Синьорина Элеттра что, вживила чип ему в мозг и теперь читает его мысли? Следующий листок, который молодая женщина вытащила из стопки, оказался фотографией. Она протянула ее Брунетти со словами: – Анн-Софи – третья слева во втором ряду. Групповое фото девочек-подростков, судя по всему одноклассниц, сделанное на фоне высоких сугробов. Все одеты соответственно, в левой руке у каждой – лыжи. Третьей слева во втором ряду оказалась высокая девочка с широкой жизнерадостной улыбкой. Эта мадемуазель вполне могла бы быть сестрой любой другой девочки на фотографии, и вообще, создавалось впечатление, будто все они из одной семьи. – Когда и где был сделан этот снимок? – спросил Брунетти. – В Санкт-Морице, в Швейцарии. Лет двадцать назад. Они всем классом ездили туда на зимние каникулы. – Что это за школа? – поинтересовался Брунетти, вспоминая растрескавшиеся классные доски, потрепанные стулья и парты своего личео. – Тоже швейцарская. Частная. Дорогая. – Есть другие фотографии? Были еще семейные снимки, но Анн-Софи забрала их все с собой, когда уезжала из отцовского дома. – Неужели никто не сфотографировал ее, пока шло судебное разбирательство? Пресса обычно в восторге от таких историй, – сказал комиссар. – Фотографии есть, но либо ракурс на них неудачный, либо они сделаны издалека, – ответила синьорина Элеттра виновато, словно это было ее просчетом, и пояснила: – В отличие от нас, французы спокойно относятся к таким вещам. У них не каждый судебный процесс превращается в цирк. – Счастливые люди, – произнес Брунетти и, видя, что секретарша приберегла напоследок что-то важное, поинтересовался: – Что-нибудь еще? – Лет пять назад Анн-Софи попала в автокатастрофу и более двух месяцев провела в больнице. – Детали происшествия? – Она как раз пересекала перекресток, когда в нее врезалась другая машина, хотя и был красный свет. – Синьорина Элеттра посмотрела на Брунетти, помолчала, а потом продолжила, даже не взглянув на свои записи: – Вместе с Анн-Софи была мать. Она погибла. Водитель и пассажир из второй машины – тоже. Тут выдержка изменила Брунетти. – Кто видел, что они ехали на красный?