– Тогда у нас нет выбора. Останемся тут! – сказала она, с явным неудовольствием направляясь к малогабаритному пианино у стены напротив. – А почему не на сцене? – спросила женщина. Флавия, которая была готова к этому, надеялась на это, желала всеми фибрами души, отозвалась вопросительно: – Что, простите? – Сцена. Почему бы нам не пойти на сцену? – Потому что… – начала Флавия. – Но ведь там… – И, словно любопытство все же победило и для нее самой это стало откровением, она воскликнула: – Ну конечно! Конечно! Там же никого сейчас нет. И мы сможем там позаниматься. Певица посмотрела на женщину с улыбкой, которую тут же попыталась скрыть, словно не желая быть с ней слишком дружелюбной. Действительно, как такая чудная идея могла прийти в голову любителю, в то время как она, знавшая театр как свои пять пальцев, совсем не подумала об этом? – Куда идти, мне известно, – сказала женщина, делая два шага к двери. Потом передумала, подошла к Флавии, левой рукой взяла ее за правое запястье, и певица оценила ее хватку: в конце концов, незнакомка была сильнее ее и выше на голову. Несмотря на то что на Флавии был шерстяной свитер, от прикосновения незнакомки у нее мороз пробежал по коже – выражение, которое раньше казалось ей довольно глупым. На что это вообще может быть похоже? Ответ оказался прост: когда внутри тебя все холодеет и хочется отдернуть руку, как при соприкосновении с какой-нибудь отвратительной субстанцией. Не то чтобы эта женщина хотела причинить ей боль. Она просто крепко держала ее, и это было… омерзительно. Флавия старалась не отставать от незнакомки и вскоре обратила внимание на ее странную походку. В то же время певица гадала, где могут быть Брунетти с коллегой, чье имя она забыла, впереди или сзади? И как им удается не выдавать своего присутствия в незнакомом здании? «Заговаривай ей зубы, разиня! Заговаривай! Так нужно!» – Вы уже репетировали Vissi d’arte? – спросила Флавия, казалось, с искренним интересом. Сколько бы она ни исполняла эту арию, с самой первой студенческой попытки и до сегодняшнего вечера, – Господи, как же давно это было! – Флавия ненавидела ее. Ненавидела жалобную неторопливость музыки и то, как Тоска бесконечно, скорбно жалуется, торгуясь с Творцом: я дала Тебе то, значит, дай мне это. – Это одна из красивейших арий Пуччини. – Мне трудно дается замедленный темп, – отвечала незнакомка. – Да, – задумчиво отозвалась Флавия, – это одна из проблем. Особенно если работаешь с дирижером, который нарочно замедляет его, словно растягивает во времени. – Сейчас она сама пыталась замедлить каждое слово, чтобы они тянулись подольше, чтобы Брунетти услышал ее и понял, что они идут к нему или, наоборот, удаляются. – Хотя, мне кажется, на сцене, – певица повысила голос, – это сделать легче. Женщина остановилась и резко развернула Флавию к себе лицом. – Я же сказала, что хочу поработать над последней сценой, не над Vissi d’arte. – Она придвинулась к певице очень близко, и та впервые рассмотрела ее глаза. – В этой арии слишком много эмоций. Потрясенная этим замечанием, Флавия молча кивнула и, потеряв над собой контроль, отшатнулась. Тиски тут же сомкнулись у нее на запястье – незнакомка то ли нарочно, то ли случайно прижала нерв к кости. Но так ли уж это важно? «Она хочет причинить мне боль? – недоумевала Флавия. – Или лучше не замечать этого?» – Третий акт, – задумчиво проговорила она. – С какого места? – Когда они поднялись наверх, – последовал ответ. Флавия хмыкнула. – Там много криков, музыка очень напряженная, и придется перекрывать все это голосом. Подумав, она решила рискнуть. Почему бы не тот эпизод, когда солдаты выбегают на крышу? – Тоска говорит всего лишь: Ах! Мертвый!.. Мертвый!.. Мертвый! Мой Марьо умер… Ты… зачем? Скажи мне, зачем? Скажи мне, за что? Флавия часто использовала этот трюк на вечеринках и званых застольях: резко входила в образ, от нормального голоса к певческому, причем в полную силу. Тиски сжались сильнее, и незнакомка притянула ее ближе. Как мышь, к которой подбирается кот, Флавия пару мгновений смотрела на нее, потом глянула вниз, на свою стиснутую руку. Чья-то чужая рука с ножом медленно приблизилась к ней, и лезвие легонько скользнуло по коже Флавии – стальная ласка, после которой осталась тонкая красная черточка. – Ни к чему столько шума, – сказала женщина, убирая нож. – Пока мы не выйдем на сцену. Флавия кивнула, глядя на то, как крошечные капли появляются у нее на коже и сливаются вместе, словно брызги дождя на окне движущегося поезда. «Которая из них сорвется первой?» – поймала себя на мысли певица. Незнакомка потянула на себя красную противопожарную дверь, и они ступили на сцену. 28 Брунетти и Вианелло затаились в боковом «кармане», за занавесом, – так, чтобы их не было видно со сцены. При этом сами они прекрасно видели освещенное софитами пространство. Бутафорская крыша замка Сант-Анджело была сконструирована так, чтобы ее можно было разглядеть с любой точки зала, и это сыграло полицейским на руку. У них на глазах Флавия вышла через противопожарную дверь на сцену и резко остановилась, когда шедшая следом за ней женщина дернула ее за руку. В полумраке их лиц нельзя было разглядеть, но страх Флавии угадывался по неловкости ее движений и по тому, как она вздрагивала, стоило той, другой, шевельнуться. Полицейские замерли и, кажется, даже перестали дышать, пока высокая незнакомка увлекала Флавию через сцену к лестнице, ведущей наверх, на крышу. Архангел Михаил парил над ними со своим мечом, и Брунетти подумал, что не отказался бы сейчас от его помощи. Женщина с ножом толкнула упирающуюся Флавию на первую ступеньку, но певица заупрямилась и дерзко помотала головой. Незнакомка грубо развернула ее к себе лицом, приставила нож к животу и наклонилась, чтобы прошептать что-то, чего Брунетти, конечно же, не расслышал. Лицо Флавии окаменело от ужаса, и комиссару показалось, будто он уловил ее шепот: «Пожалуйста, нет!» Флавия опустила голову и как-то разом сникла, словно ее уже ударили ножом, потом слабо кивнула два или три раза и повернулась к лестнице. Поставила ногу на первую ступеньку и, крепко держась левой рукой за перила, медленно взобралась наверх. Женщина с ножом все это время держалась справа от нее. На последней ступеньке Флавия замерла – еще шаг, и она оказалась на том самом месте, откуда меньше часа назад ее героиня прыгнула навстречу смерти. К демонтажу декораций еще не приступали, и на крыше до сих пор валялся забытый впопыхах синий солдатский плащ, которым накрывали труп Марио. К стене возле лестницы кто-то прислонил бутафорское ружье. Из-за забастовки работы были прекращены, и этот замок простоит до тех пор, пока все не уладится… Флавия между тем уже подходила к плащу. Женщина, словно репей вцепившаяся ей в руку, остановила певицу и что-то сказала. Брунетти хлопнул Вианелло по плечу и указал на лестницу, затем – на себя, а после подвигал двумя пальцами, изображая ходьбу, и осторожно зашагал вправо. Если появиться на сцене с этой стороны, женщины его не заметят, зато сам он не упустит их из виду ни на мгновение. Стоило комиссару зайти за занавес, как стали слышны их голоса. Но он не мог разобрать слова, пока не подошел к лестнице вплотную. – Вот место, с которого вам предстоит петь. Помните: надо стоять лицом к залу, иначе зрители вас не услышат, – напряженным тоном поясняла Флавия. – Вот, я поворачиваюсь… – проговорила она, и ее голос действительно стал тише, – и меня слышно гораздо хуже. Демонстрация получилась очень убедительной. – Стоит помнить также и об оркестре. В нем более семидесяти музыкантов! Если петь недостаточно громко, музыка полностью заглушит ваш голос. – Может, мне встать с другой стороны от трупа? – спросила женщина. – Да, хорошая идея. Так вы естественным образом окажетесь лицом к аудитории и будете видеть лестницу. Наверх можно подняться только по ней; оттуда прибегут люди Скарпиа, чтобы схватить вас. Брунетти подумал: Флавия говорит это в надежде, что он ее услышит, – так бросают в море бутылку с запиской, авось дойдет до адресата. Где-то раздались шаги, и Брунетти воспользовался этим моментом, чтобы начать подниматься по ступенькам. Когда звуки стихли, замер и он – на середине лестничного пролета. – Позвольте, я встану между вами и лестницей, чтобы понять, достаточно ли силы у вашего голоса, услышит ли вас зритель. – И через секунду певица произнесла: – Я не пытаюсь убежать. Так мне будет лучше вас видно и слышно и я получу представление о полетности вашего голоса. – И устало, без оттенка иронии, Флавия добавила: – Тем более что деваться мне все равно некуда. Разве вы не видите? Если ей и ответили, Брунетти этого не услышал. – Хорошо. Начинайте с Марио, вставай же! Идем! Брунетти про себя обрадовался, что Флавия говорит уверенно, как и положено учителю. Выйти из роли жертвы, изменить мизансцену… Но удастся ли ей это? – Нет, наклонитесь ниже, почти к самому его лицу! Вы наклоняетесь, как если бы он был жив, и когда поете Ну, встань! Марио!, ваш голос должен быть радостным, и это встань поется, а не проговаривается. Вы только что всех обхитрили и теперь убегаете с любимым – далеко, в Чивитавеккью, где сядете на корабль. И будете счастливы во веки веков! Флавия умолкла, и нетрудно было догадаться, о чем она сейчас думает. Люди могут жить счастливо, многие так и живут, и с ней самой, бесспорно, бо́льшую часть времени было так же. Но быть счастливым «во веки веков» – нет, это невозможно. Как невозможно жить вечно. Брунетти поднялся на две ступеньки – еще немного, и его голову можно будет увидеть с крыши. Он опустился на одну ступеньку и присел. Женский голос, чужой, не Флавии, пропел громко: Марио, вставай же! Идем! – резкий, начисто лишенный эмоций и красоты, и тут же заговорила Флавия: – Нет, нет, не так! В вашем голосе должна быть радость. Вы принесли ему добрую весть. Он цел, и вам обоим уже ничто не угрожает. Вы оба будете жить. Если бы ее голос не оборвался на последнем слове, Брунетти решил бы, что она – гениальная актриса. Пытаясь скрыть оплошность, Флавия заговорила громче: – Теперь попробуйте спеть фразу: Ах, мертвый! Мертвый! Вложите в нее всю душу! Тоска уже знает, что Марио умер, и у нее хватило ума понять, что она тоже умрет, и очень скоро. – Покажите, как это должно звучать, – попросила женщина спокойно. – Я не понимаю. – Ах, мертвый! Мертвый! – послышался прерывающийся голос певицы. – Скажи мне, зачем?.. Скажи мне, за что?.. Бедная Флавия! От этих звуков кровь стыла в жилах. Она знает, что обречена, близится ее час… Все лучшее – прожито. Марио умер, и она вот-вот умрет. Пистолет был у Брунетти с собой, однако с этой позиции он не мог полагаться на свою меткость. Комиссар пропускал тренировочную стрельбу – напрасная трата времени, – и вот результат: он так близко к потенциальной убийце и не может ей помешать! А если он выскочит на крышу, эта сумасшедшая с равной степенью вероятности может ударить ножом Флавию или броситься на него. – Ее имя Флория, а не Флавия, – поправила наставницу женщина с ножом. – Да, конечно, – согласилась певица, то ли всхлипывая, то ли икая. – И тогда она видит солдат, да? – спросила женщина. – Да. Они бегут вверх по ступенькам. Сигнал? Просьба? Или банальное описание действия? По голосу Флавии этого нельзя было понять. – И она заскакивает на парапет? – Да. Вот тут! Парапет довольно низкий. Его всегда делают низким, чтобы удобно было на него вскакивать. Но из зрительного зала он кажется выше.