Я остановил машину на обочине. – Прости, – прошептал я. – Я не знал. Я не знал, пап. Он кивнул. Потом вышел из машины и встал на самом пекле. Я знал, что он пытается собраться. Ему нужно было навести в душе порядок, как в неубранной комнате. Сначала я решил его не трогать, но потом мне захотелось побыть с ним. Может быть, – подумал я, – мы слишком часто оставляем друг друга в одиночестве. Что, если одиночество нас и убивает? – Пап, иногда я ненавидел вас с мамой за то, что вы делали вид, что он умер. – Я знаю. Прости, Ари. Прости меня. Прости меня. Прости. Тринадцать Когда мы доехали до Тусона, тетя Офелия уже умерла. На ее похороны пришло много народу. Было очевидно, что все ее очень любили. Все, кроме ее семьи. Из родственников были только мы – я, сестры и мама с папой. Незнакомые люди подходили ко мне и спрашивали: – Ари, это ты? – Да, я Ари. – Твоя тетя тебя обожала. А мне было ужасно стыдно. Стыдно за то, что я хранил воспоминания о ней на задворках своей памяти. Ужасно, ужасно стыдно. Четырнадцать После похорон мои сестры разъехались по домам. Мы с мамой и папой остались подольше – нужно было разобрать тетины вещи и закрыть дом. Мама точно знала, что делать, а потому мне сложно было представить, что когда-то она в самом деле едва не потеряла рассудок. – Ты весь день с меня глаз не сводишь, – заметила она однажды вечером, когда мы смотрели на грозовые тучи за окном, надвигающиеся с запада. – Правда? – Ты сегодня тихий. – Да я всегда такой, – заметил я, а потом спросил: – Почему никто не приехал? Другие дяди и тети? Почему их не было на похоронах? – Они не одобряли поведение твоей тети. – Почему же? – Она долгие годы жила с женщиной. – Фрэнни, – сказал я. – Она жила с Фрэнни. – Ты ее помнишь? – Да, смутно, но помню. Она была милой. У нее были зеленые глаза, и она любила петь. – Они были любовницами, Ари. – Ясно, – кивнул я. – Тебя это беспокоит? – Нет. Я ковырялся вилкой в тарелке. Потом поднял взгляд на отца, но он опередил мой вопрос. – Я любил Офелию, – сказал он. – Она была доброй и порядочной. – Вас не смущало, что она живет с Фрэнни? – Кого-то смущало, – ответил он. – Твои дяди и тети, Ари, – они просто не могли с этим смириться. – А тебя не смущало? На лице у папы возникло странное выражение, будто он пытается сдержать гнев. Я понял, что он злится на мамину семью, а еще ощущает бессмысленность этой злобы. – Думаешь, мы бы позволили тебе жить у нее, если бы это имело для нас значение? Он повернулся к маме. Она кивнула. – Когда мы вернемся домой, – сказала она, – я покажу тебе фотографии твоего брата. Договорились? Она наклонилась ко мне и вытерла мои слезы. Я не мог произнести ни слова. – Мы не всегда принимаем правильные решения, Ари. Но мы стараемся изо всех сил. Я кивнул, не в силах вымолвить и слова; слезы просто катились по моим щекам, будто внутри меня текла бескрайняя река. – Кажется, мы сделали тебе больно. Я закрыл глаза и перестал плакать. А потом сказал: – Кажется, я плачу от счастья. Пятнадцать Я позвонил Данте и сказал ему, что мы вернемся через несколько дней. Рассказывать ему о тете я не стал, сказал только, что она оставила мне свой дом. Он удивился: – Серьезно? – Ага. – Офигеть. – Это точно. – Большой? – Да, отличный. – И что ты будешь с ним делать? – Ну, вроде как друг моей тети хочет его купить. – А что будешь делать с деньгами? – Не знаю. Пока об этом не думал.