— Где он работает? — Где придется. Я вспомнила, как однажды жарким днем он колол дрова для соседки, которая начала запасаться ими на зиму. Спустившись за чем-то в сарай, я залюбовалась им и долго смотрела тайком, как он замахивается топором и с легким гортанным звуком опускает его на полено. Мышцы на груди бугрились, кожа блестела в беспощадном свете жаркого дня, пот струился по ложбинке вдоль позвоночника, шорты промокли насквозь. — Жаль, что так получилось. — Что получилось? — Жаль, что он бросил школу, — произнесла Перилли. — Он уголовник! — раздался голос откуда-то сзади. Она подошла к парню, который прервал наш короткий разговор. — Хорошо, а если кто-то про тебя тоже скажет, что ты уголовник? — с вызовом спросила она. — Думаешь, я должна сразу поверить? После уроков я хотела пройти мимо Адрианы, но это было невозможно. Она ждала меня у ворот, радостно подпрыгивая. — В глаголах ты просто гений, учителя только про тебя и говорят. Я молча потащила ее за собой. Она всегда все знала, едва ли не раньше, чем это происходило: я до сих пор не нахожу этому объяснения. Она всякий раз оказывалась в нужное время в нужном месте, спрятавшись за дверью, за углом или за деревом, напрягая свой потрясающе тонкий слух. С годами она отчасти утратила этот талант. Она немного отстала, видимо, ее огорчило мое мрачное лицо. — Что я тебе сделала? — возмущенно спросила она, когда мы дошли до почты. Ей и в голову не пришло, что своим приходом она поставила меня в неловкое положение. Я решила не прогонять ее, потому что нас настигли два парня из моего класса, а я, как старшая сестра, должна была защищать Адриану. — Кто ваши родители — кролики? Сколько вас у них, считая Арминуту? Шестеро? Семеро? — с издевкой выкрикнул самый толстый из парней. — Наша мать, по крайней мере, делает детей с мужем, а не просто дает любому, кто попросит, — выпалила Адриана и приготовилась бежать. Легонько коснулась моей руки, приглашая последовать ее примеру, и мы удрали от них, воспользовавшись тем, что были легче и проворнее. Они даже не стали нас догонять, а мы, почувствовав себя в безопасности, вспомнили, как побледнел наш обидчик, и долго хохотали, сложившись пополам. — То, что ты ему сказала, — что это значит? — спросила я. — Мне не очень понятно. — Если останешься здесь, придется тебе выучить другие глаголы, на диалекте. 18 Однажды в октябре после нескольких дней отсутствия вернулся домой Винченцо: у него было незнакомое лицо и взгляд человека, который перешел черту. Новая одежда, свежая стрижка — только что от парикмахера, — лучше прикрывавшая причудливый шрам на виске. Он принес окорок и поставил его на стул в кухне так осторожно, словно это был почетный гость. Возможно, надеялся, что благодаря такому подарку его не накажут за очередной побег. Все неотрывно смотрели на свиную ногу с торчащей из вяленого мяса костью. Отец еще не пришел со своего кирпичного завода. — Давай начнем, — предложил Серджо, прервав всеобщее молчание. — Нет, подождем до ужина, — веско произнес старший брат. Он послал меня и Адриану в пекарню за свежим хлебом: мать всегда покупала вчерашний, потому что он стоил гораздо дешевле. Мальчишки не желали удаляться от окорока и остались караулить ужин, сгорая от нетерпения. Окорок стоял на стуле, вертикально выставив кость и бесстрастно глядя на них. Чем больше нам хотелось есть, тем сильнее мы чувствовали запах перченого сала, покрывавшего мясо. Винченцо то и дело украдкой рассматривал мое тело и лицо, сомневаясь, что такой подарок мог появиться в этой семье. Джузеппе ползал вокруг стула с окороком, чувствуя, что на этом предмете сосредоточено всеобщее внимание. — Может, отрежем немного, а? — нетерпеливо попросил Серджо. — Нет, он должен увидеть его целиком, — возразил Винченцо суровым тоном, совсем как отец, который все никак не возвращался. Наконец он пришел. Брюки были покрыты потеками от сырых кирпичей, пальцы загрубели и пропитались чем-то белым. — Сынок вернулся и принес вот это, — сказала ему жена, указывая подбородком на окорок. — Помойся, и пойдем есть. Он бросил небрежный взгляд на свой будущий ужин. — Где он его украл? — спросил он так, как будто Винченцо не сидел в метре от него, сжав кулаки и стиснув зубы. Идя в ванную, отец пнул стул, и окорок с тихим стуком шлепнулся на пол. Серджо, словно ждал этого, тут же подобрал ногу и положил на стол, потом взял нож и приготовился резать. Винченцо отобрал у него нож и подошел к двери в ванную. — Я вкалывал на бойне тут неподалеку, в городе, и босс, кроме тех денег, что я заработал, выдал мне премию, — сказал он отцу, когда тот вышел, помыв руки, и показал ножом на окорок, потом на мгновение приставил лезвие к шее отца. — Ты на свои деньги можешь купить детям только черствый хлеб, который пекарь сбывает за гроши, так о чем же ты говоришь? — прошипел он, и тот замер у двери, не в силах произнести ни слова. Винченцо поточил один нож о другой и начал резать окорок, кипя от ярости. Он выкладывал куски на тарелку, которую держала Адриана, поворачивая так, чтобы уложить мясо ровно, но братья тянули руки и хватали куски почти налету. Я любовалась ловкими движениями Винченцо, когда он маленьким ножом отделял кожу от жира, и чувствовала себя виноватой за то, что подозревала его, как и отец. Может быть, он действительно хотел испытать себя и приобрести какую-то профессию, возможно, и в прошлый раз он мне не солгал, и цыгане действительно расплатились с ним золотом. Слухи, бродившие по поселку, могли оказаться беспочвенными. — Хватит, так не годится, — сказал он братьям. — Ешьте с хлебом, жуйте как положено, вы за столом не одни. Мать поняла, что пора резать хлеб. Мы с Адрианой сделали бутерброды и раздали их штуки по три-четыре, начав, разумеется, с отца, который принялся за еду без малейшего смущения. Джузеппе сосал кусочек ветчины, глотая сопли, которые текли у него из носа, пока я не заметила и не вытерла его. Мы с Адрианой получили еду последними, вместе с Винченцо. Он накормил семью до отвала и теперь сидел рядом с нами, пока мы молча жевали, в то время как остальные, сытые и довольные, по одному уходили из кухни. — Тебе привет от Перилли, — сказала я ему в конце ужина. — А, от этой? Она не хотела, чтобы я бросал школу. — Знаешь, она советует тебе вернуться. — Ну да, конечно! Бородатый мужик будет сидеть над тетрадками. Детишки лопнут со смеху! — рисуясь, заявил он и слегка покраснел. — Учительница сказала, что ты очень умный. — Слушай, я ни за что туда не вернусь, у меня есть другие дела, — отрезал он, встал и аккуратно сложил куски окорока: его осталось немного. — Раз ты теперь работаешь в городе, значит, ночуешь у своих друзей? — спросила я его, подметая крошки, рассыпавшиеся по полу. — Ну и что? Разве это плохо? У моих знакомых цыган есть дом, они хорошие люди, совсем не такие, как о них думают. Твой карабинер наговорил тебе про них кучу всяких глупостей. В тот вечер луна не светила в окно, комната была погружена во мрак и тишину. Я не спала и, наверное, дышала слишком громко, а потому не услышала шорохов в комнате. Внезапно меня обдало горячим соленым дыханием. Наверное, он стоял на коленях на полу рядом со мной. Он отвернул край одеяла и протянул руку: я не думала, что она у него такая робкая и невесомая. Но это было только начало, иначе я могла испугаться и закричать. Я лежала неподвижно, но так только казалось: моя кожа покрылась мурашками, сердце заколотилось, слизистые увлажнились. Я словно видела со стороны свое незрелое тело, незнакомые желания боролись во мне с запретами, внушенными теми людьми, которые отправили меня сюда. Винченцо обхватил мою грудь, нащупал жесткий торчащий сосок. Я почувствовала, как сдвинулся матрас, и Винченцо сел рядом со мной, но не знала, в какой он позе. Он положил руку мне на лобок и сжал его, остановился, но скорее всего лишь на миг, и я не представляла себе, как долго смогу сопротивляться. Мы не привыкли к тому, что мы брат и сестра, и в глубине души в это не верили. Возможно, мы не были кровной родней, а значит, я защищалась от чужого мужчины. Мы задыхались, не решаясь совершить непоправимое. Адриана зевнула, и это нас спасло. Словно сонная кошка, она спустилась ко мне, чтобы провести остаток ночи у меня под боком. Она наверняка описалась там, наверху. Винченцо ушел стремительно и бесшумно, как животное, застигнутое врасплох. Сестра его не заметила. Я освободила для нее место на своей кровати, раскаленной от неведомой мне энергии, и мигом вспотела. Вскоре я скинула с себя одеяло, но еще долго не могла остыть. Я прислушивалась к звукам, доносившимся с той стороны, где стояла кровать Винченцо. Он некоторое время ворочался, потом все стихло. Скорее всего, он приехал только ради того, чтобы увезти меня. Как обычно, я встала на рассвете, чтобы сделать уроки за кухонным столом: во второй половине дня это чаще всего было невозможно. Он тоже поднялся рано, открыл кран у меня за спиной, подождал, пока потечет холодная вода. Я слышала, как он долго пил большими шумными глотками. Я склонила голову над книгой по истории и читала о какой-то войне, но не могла сосредоточиться. Он несколько минут стоял позади меня, и я не ощущала ни малейшего движения. Затем он подошел ко мне, отвел в стороны волосы и поцеловал меня в лоб. И исчез, ничего не сказав. 19 Утром пришло письмо в конверте, подписанном каллиграфическим почерком Лидии, сестры моего отца карабинера. В графе «Получатель» значились только мое имя, фамилия семьи, где я теперь жила, и название поселка. Точный адрес она, видимо, не знала, но и адрес отправителя тоже не написала. Хотя названия улицы не было, почтальон доставил письмо, и мать передала его мне, когда я вернулась из школы. — Может, я его тоже прочту, так что готовься, — сурово предупредила она. Она злилась на меня уже несколько дней, с тех пор как Перилли поговорила с ней на улице. Она сказала, что я блестящая ученица и что в следующем году мне нужно будет поступать в лицей в городе. Она как учитель будет следить за тем, какое решение на сей счет примет семья, и, если понадобится, известит социальную службу. Произнеся свою угрозу, она ушла, оставив мать перед почтовым отделением. — Она собирается заявиться в мой дом и командовать в нем, говорит, что я не умею воспитывать своих сыновей. Чтобы ноги ее здесь не было! — задыхаясь, выкрикнула мать. — Разве я виновата, что ты слишком умная? Между прочим, ты жжешь свет по утрам, когда зубришь свои уроки, а я молчу. После обеда она велела мне вымыть посуду, хотя сама я из нее не ела, а потом потребовала, чтобы я ее вытерла. Обычно тарелки сушились сами на раковине, но в тот день она нарочно тянула время, чтобы я подольше не могла открыть конверт. Лидия написала короткую записку. Из сложенного листка выпало несколько бумажек по тысяче лир. Ей сообщили о моем переезде, когда она позвонила, ей очень жаль, но я умная девочка, и она уверена, что мне удастся адаптироваться на новом месте. К сожалению, она очень далеко от меня и занята работой и семьей, иначе давно приехала бы посмотреть, как я живу с настоящими родителями. Ее успокоили, что они люди неплохие, это родственники ее и моего отца. Она знала, что я их дочь, но сочла, что лучше мне об этом не говорить, потому что у нее не было сомнений, что я останусь с ее братом и его женой. Но жизнь иногда приобретает неожиданный оборот. Далее она задавала мне вопросы, возможно не понимая, что, не указав адреса, она лишила меня возможности на них ответить. А в заключение написала, что планирует приехать ко мне летом, когда у меня будут каникулы. Деньги, конечно, могли мне пригодиться для личных нужд. Судя по всему, она беспокоилась только о моих приемных родителях, как будто не понимала, как я по ним тоскую. Я так и стояла, зажав листок в руках. Острый гнев волной поднимался из живота, словно изжога. Подошла мать: ее внимание привлекли разлетевшиеся купюры. Она собрала их и протянула мне, попросив дать ей хотя бы пару бумажек. Я бессильно пожала плечами, и она приняла это за знак согласия. В доме в это время больше никого не было. Она наклонилась, чтобы взять что-то в тумбочке под раковиной, где стояли мусорное ведро, полные и пустые бутылки, кучкой валялись дохлые тараканы и пахло плесенью. Она задернула шторку и повернулась. Я стояла перед ней, почти вплотную.