– Значит, мы имеем дело с подменой, которая произошла два месяца тому назад. Как вы это объясните? – Такого быть не могло. – И что же нам теперь делать? Пребывая в некоторой растерянности, судья повернулся к обвиняемому и ободряющим тоном сказал: – Итак, подсудимый, не могли бы вы нам объяснить, каким образом и когда вы попали в тюрьму? Благожелательный тон, очевидно, подействовал на беднягу, он стал доверчивее и захотел говорить. Во всяком случае, сделал такую попытку. В конце концов благодаря мягкому тону и наводящим вопросам удалось вытянуть из него несколько фраз, из которых стало ясно: два месяца тому назад его задержали и привезли в участок, там он провел ночь и день. В кармане у него обнаружилось всего семьдесят пять сантимов, и его отпустили. Когда он шел по двору, два полицейских взяли его под руки и отвели в тюремный фургон. С тех пор он и живет в камере № 24. Он не жалуется: кормят хорошо, спать можно сколько хочешь. Он всем доволен. Картина выглядела вполне правдоподобной. Судья закрыл заседание среди смеха и оживления публики. Дело было отправлено на дополнительное расследование. В результате выяснилось следующее: в списке задержанных два месяца тому назад числился Дезире Бодрю, задержанный на сутки, он был освобожден и покинул участок в два часа дня. В этот же день Арсена Люпена привезли на последний допрос, после которого отвезли обратно в Санте. Способны ли были охранники допустить ошибку? Могли они, обманувшись отдаленным сходством, взять и по халатности посадить в тюремный фургон вместо одного заключенного другого? Могли, будь они дуболомами, растяпами и разгильдяями, но, конечно, о таком и помыслить было невозможно. Подмену подготовили заранее? Но в таком случае Бодрю должен был выступить сообщником Люпена, сознательно дать себя арестовать, а потом занять его место. Но сколько случайностей должно было тогда совпасть! Каким чудом мог осуществиться план, построенный на невероятном везении одной из сторон и чудовищных ошибках другой? Сняли антропометрические данные Дезире Бодрю. В картотеке он не числился. Однако другие его следы обнаружились без труда. Его знали в Курбевуа, Аньере, Леваллуа, он собирал там милостыню, а ночевал у старьевщиков и мусорщиков, облюбовавших для своих лачуг заставу Терн. Но вот уже год, как его там не видели. Неужели его нанял Арсен Люпен? Трудно было в это поверить. Но даже если знаменитый заключенный нанял Бодрю, история не становилась яснее. Невероятное оставалось невероятным. Побегу пытались найти объяснение, но он оставался необъяснимым. Неопровержимым был только сам его факт, остальное по-прежнему окутывал туман, что не давало покоя не только правосудию, но и широкой публике. И еще одно выглядело неопровержимо: побег не был случайностью, его тщательно готовили. Хитроумный замысел последовательно вел к успешной развязке, позволяя Арсену Люпену гордо заявлять: «На суде я присутствовать не буду!» После месяца тщательных расследований загадка оставалась столь же таинственной. Но нельзя же было вечно держать в тюрьме несчастного Бодрю. Предъявить ему было нечего. Следственный судья подписал освобождение, и Бодрю вышел на свободу. Однако шеф уголовной полиции распорядился пристально за ним следить. Слежку за Бодрю вели по предложению комиссара Ганимара. По мнению комиссара, бедняга не был ни сообщником Люпена, ни счастливым для него случаем – всего лишь орудием в руках хитреца, который использовал его с исключительной ловкостью. Бодрю бродяжничал на свободе, и через него к Люпену и уж, без сомнения, к кому-то из его банды поступали сведения. Для слежки в помощь Ганимару отрядили инспекторов Фоланфана и Дьези. Туманным январским утром тюремные ворота распахнулись, и Дезире Бодрю вышел на свободу. Поначалу он был в явной растерянности, потоптался и побрел куда глаза глядят, явно не имея определенной цели. Прошел по Санте, потом по Сен-Жак. Остановился у лавки старьевщика, снял с себя куртку и жилет, продал жилет за несколько су, надел куртку и побрел дальше. Перешел на другой берег Сены. На площади Шатле поравнялся с омнибусом. Решил в него сесть. Мест не оказалось. Кондуктор посоветовал ему заранее купить билет, и Бодрю направился в зал ожидания к кассам. Ганимар срочно подозвал к себе помощников и, не сводя глаз с дверей зала ожидания, поспешно распорядился: – Наймите экипаж… Нет, два… Чтобы не привлекать внимания. Я сяду с кем-то из вас. Поедем за омнибусом. Помощники отправились выполнять задание. Бодрю не появлялся. Ганимар заглянул в помещение: ни души. – Идиот! – обругал он себя. – Забыл про второй выход! Из касс через коридор можно было выйти на улицу Сен-Мартен. Ганимар бросился туда и, на свое счастье, успел заметить Бодрю на империале омнибуса, который заворачивал за угол улицы Риволи, направляясь в сторону Зоологического сада. Омнибус он догнал, но лишился помощников. Теперь ему придется справляться одному. В ярости Ганимар готов был без лишних церемоний снова арестовать негодяя, который, притворяясь придурком, своим хитроумным маневром разлучил его с подручными. Он взглянул на Бодрю. Тот дремал, сидя на скамье. Голова у него покачивалась из стороны в сторону, рот был приоткрыт, и на лице застыла такая непроходимая глупость, что Ганимар со вздохом признал: не такому противнику обводить старого комиссара. Досадная случайность, ничего больше. На перекрестке «Галери Лафайет» Бодрю быстренько сменил омнибус на трамвай в сторону Ля-Мюэтт и покатил по бульвару Осман и улице Виктора Гюго. Вышел Бодрю только на конечной Ля-Мюэтт и ленивой походкой углубился в Булонский лес. Бодрю переходил с одной аллеи на другую, возвращался, потом шел дальше. Он что-то искал? Бродил с какой-то целью? Он слонялся так не меньше часа и, похоже, очень устал. И, действительно, заметив скамейку, уселся на нее. Скамейка стояла у небольшого озерца за деревьями, отсюда было рукой подать до Отей, и вокруг никого не было. Потерпев с полчаса, Ганимар решил затеять с Бодрю разговор. Он подошел и уселся рядом с бродягой. Закурил, нарисовал на песке тростью загогулину и сказал: – Однако не жарко. Тишина. И вдруг в тишине послышался смех, счастливый, радостный детский смех. Кто-то хохотал, не в силах удержаться. У Ганимара волосы зашевелились на голове – этот смех был ему знаком! Он знал, кто так смеется! Ганимар схватил и притянул к себе соседа, он жадно вглядывался в него, куда упорнее и пристальнее, чем в зале суда, и, действительно, это был не тот человек, которого он там видел. Вроде бы тот и в то же время не тот. От жадного внимания комиссара не ускользнул взгляд, теперь полный жизни. Ганимар различил настоящий цвет лица и поддельные прыщи, настоящий рот и поддельный шрам, а главное, узнал выражение этого лица – насмешливого, умного, живого и молодого. – Арсен Люпен, Арсен Люпен! – пробормотал Ганимар. И в приступе неудержимой ярости он вцепился ему в горло, стараясь повалить. В свои пятьдесят лет полицейский обладал недюжинной силой, а его противник был явно не в лучшей форме. Поимка Люпена – какая это будет победа! Схватка оказалась короткой. Арсен Люпен как будто и не защищался, но Ганимар отступил с той же поспешностью, с какой атаковал. Его правая рука повисла бессильной плетью. – Если бы на набережной Орфевр обучали джиу-джитсу, ты знал бы прием удэ-хишиги, как он называется по-японски. Еще минута, – холодно продолжил Арсен Люпен, – и я сломал бы тебе руку, что стало бы заслуженным наказанием. Как мог старинный, уважаемый мною друг, которому я открыл свой маскарад, злоупотребить моим доверием? Стыдно… Ну да ладно. Что там у тебя? Ганимар молчал. Он винил себя за побег Люпена – это он, комиссар, сделал сенсационное заявление, это он ввел в заблуждение правосудие. Побег преступника – позорное пятно на беспорочной службе. Слеза скатилась к седому усу комиссара Ганимара. – Господи! Ганимар! Не вини себя! Если бы не заговорил ты, я бы постарался, чтобы заговорил кто-то еще! Не мог же я допустить, чтобы Дезире Бодрю осудили! – Так там был ты? И здесь тоже ты? – прошептал Ганимар. – Да, я, только я и там и здесь. – Но это невозможно. – Возможно, и не надо быть магом и волшебником. Достаточно, как сказал уважаемый судья, тщательно готовиться добрый десяток лет, и ты будешь готов к любым передрягам. – Но лицо? Глаза? – Я не из любви к искусству проработал полтора года у доктора Альтье в больнице Святого Людовика. Тот, кто в один прекрасный день будет иметь честь именоваться Арсеном Люпеном, не пожелал подчиняться примитивному закону неизменной внешности. Внешность? Ее можно менять по собственной прихоти. Укол парафина под кожу, и вы получаете припухлость в нужном вам месте. Пирогалловая кислота сделает из вас смуглого могиканина. Сок чистотела украсит язвами и лишаями. Найдутся химикаты, чтобы подействовать на рост бороды, волос, изменить голос. Прибавьте к этому двухмесячную диету в камере № 24 и упорные тренировки, чтобы именно так кривить рот, именно так горбиться и держать голову. И, наконец, пять капель атропина, чтобы взгляд стал рассеянным и невидящим. Все сработало. – Но как не заметили охранники… – Я менялся постепенно, они не могли за этим уследить. – А Дезире Бодрю? – Он существует. Бедняга ни в чем не повинен. Я познакомился с ним год назад. Он и в самом деле немного похож на меня. И я поместил его в безопасное место на случай возможного ареста, потому что в жизни все может быть. Я постарался понять, чем отличаются наши лица и как мне изменить мое лицо, чтобы походить на него как можно больше. Друзья позаботились, чтобы он провел ночь в участке и оказался во дворе примерно в одно время со мной. Установить совпадение при помощи ваших книг не составило труда. Наша встреча была необходима, чтобы сразу стало ясно, кто я. Правосудию всегда в первую очередь нужен ответ, и я нисколько не сомневался, что оно за него уцепится. Я представил Бодрю, и все признали, что произошла подмена, хотя осуществить ее было практически невозможно. Но всегда лучше иметь ответ, чем признаться, что найти его не можешь. – Это точно, – вздохнул комиссар Ганимар. – У меня к тому же был еще один козырь, и я заручился им заранее: все знали о моем побеге, все ждали его с нетерпением. В партии, которую разыгрывали закон и я и на кону которой стояла моя свобода, вы, его представители, допустили большую ошибку. Ту же самую, что и в случае с бароном Каорном. Вы сочли мое заявление о побеге похвальбой, сочли, что у Арсена Люпена голова закружилась от успехов. Это у меня-то! Разве Арсен Люпен юнец-желторотик? Точно так же, как в деле барона, вы не задумались, не спросили себя: «Если Арсен Люпен начал кричать со всех крыш, что он убежит, зачем ему это надо?» Черт побери! Да мне для того, чтобы убежать… еще когда я находился в тюрьме, нужна была вера в мой побег, твердая уверенность в его осуществимость, он должен был стать неотвратимым, как восход солнца. Я постарался, и вера возникла. Арсен Люпен убежит! Арсен Люпен не будет присутствовать на собственном процессе! Когда ты встал и сказал: «Подсудимый не Арсен Люпен», в зале не было ни одного человека, кто бы тебе не поверил. Но если бы кто-то усомнился, если бы кто-то хоть на одну секунду предположил: «А может, это все-таки Арсен Люпен?», то я бы проиграл. На меня надо было смотреть с одной-единственной мыслью: это не Арсен Люпен, как ты и смотрел. Мысль, что, возможно, я все-таки Арсен Люпен, сделала бы меня узнаваемым, несмотря на все мои ухищрения. Но я был спокоен. Подобная мысль не могла возникнуть ни у кого – ни логически, ни психологически. Люпен взял комиссара Ганимара за руку. – Признайся, Ганимар, после нашей встречи в Санте ты ждал, что через неделю в четыре часа я появлюсь у тебя, как обещал. – А побег из тюремного фургона? – произнес Ганимар, не пожелав ответить на вопрос. – Ложный ход! Друзья починили списанный фургон и подменили им настоящий, хотели попытаться мне помочь. Но я знал, что понадобится слишком много счастливых обстоятельств, чтобы мне действительно удалось убежать. Однако я довел дело до конца и позаботился об огласке. Удача первого обеспечивала успех второго. – Значит, сигара… – Да, я вложил в нее записку, и в нож тоже. – А записки? – Написал сам. – А таинственная помощница? – Тоже я. Я умею писать разными почерками. Ганимар задумался, потом спросил: – А почему никто не заметил, что антропометрия Бодрю точь-в-точь совпадает с антропометрией Арсена Люпена? – Потому что антропометрии Арсена Люпена не существует.