Часть 22 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я всегда все теряю, – сказал он, объясняя свои действия.
Туман мелкого дождя муслиновой завесой висел в воздухе. Заметно похолодало. Виктор искренне радовался, что паб оказался близко. Район Вршовице представлял собой несколько длинных улиц, рассеченных паутиной узких переулков с высокими заборами, за которыми скрывались мастерские и склады. Жили здесь в основном чехи, но среди них было немало немцев. В то время как судетских немцев, живших в деревнях, частенько пренебрежительно называли скопчаками, в больших городах, таких как Прага, немецкое население в основном формировало городскую элиту. В рабочем квартале Вршовице это было не так ощутимо, но все же и здесь на руках немецких рабочих было меньше мозолей: в основном они были хозяевами мастерских или фабричными мастерами.
Паб, в который они пришли, имел немецкое название. Заведение располагалось в подвале, попасть в него можно было, спустившись по крутой лестнице. Низкие арочные окна на уровне тротуара напоминали глаза плывущего бегемота. В пабе было шумно и жарко, пахло солодом и мокрой одеждой. Посетители, как показалось Виктору, в основном были рабочими. По речи он понял, что среди них столько же немцев, сколько и чехов. У барной стойки Виктор почувствовал себя не в своей тарелке: ему казалось, что дорогой костюм, галстук, шляпа и пальто привлекают к его персоне чересчур много внимания.
Он заказал по пиву себе и другу, решив, что этого достаточно, но Филип попросил еще две рюмки яблочной водки. В углу освободился стол, и Филип направился к нему, кивком предложив Виктору следовать за ним.
Они сидели, пили и беседовали. Виктор пытался выудить хоть какие-нибудь подробности об увольнении Филипа из университета – ему хотелось понять, есть ли у друга шанс вернуться, – но Филип уклончиво уходил от ответов. Было видно, что его гнетет что-то еще, кроме увольнения. Так и оказалось.
– Мы расстались с Еленой, – признался он в конце концов, с притворным безразличием пожимая плечами.
– Мне жаль это слышать, – сказал Виктор. – Она была хорошей девушкой. Вы были хорошей парой.
– Нет, не были. Не была. Она была сукой. П*****. Нет, хуже, она была немецкой п*****, – свирепо и неожиданно громко сказал Филип. Настолько громко, что двое мужчин за соседним столом обернулись. Виктор, потрясенный вспышкой ярости друга, нервно улыбнулся и извинился перед ними. Мужчины недовольно отвернулись.
– Они все суки. Все женщины. – Лицо Филипа потемнело. – Они лгут и изменяют направо и налево, но при этом хотят, чтобы мы были в их власти. Они думают, что могут делать все что захотят. Но я скажу тебе кое-что. Тот парень, который их потрошит, – ты знаешь о ком я, его прозвали Кожаным Фартуком, – наставит их на путь истинный. Пусть он и маньяк, но он единственный, кто знает истинную цену женского отродья.
– Очнись, Филип, ты же так не думаешь.
– Ну почему же? – Он вызывающе посмотрел в глаза Виктору, и вдруг гнев покинул его так же внезапно, как и охватил; он поник, плечи его опустились. – Конечно же нет, я так не думаю. Ох, не знаю, что со мной не так. Во мне столько злости в последнее время… Я злюсь на всех, даже на близких людей, на тех, кто мне небезразличен, таких как ты. Из-за этого меня уволили. – Он вздохнул. – Честно говоря, шансов вернуться на работу в Карлов университет у меня нет. Как, впрочем, и устроиться в любой другой университет. Я ударил Ференца, главу нашего факультета.
– Ударил?!
Филип кивнул.
– Я вышел из себя, не рассчитал силы и выбил ему два зуба. Вызвали полицию. Я провел за решеткой четыре дня, но старик Ференц в конце концов смягчился. Он снял обвинение, взяв с меня обещание, что духу моего не будет в университетских коридорах. На мой взгляд, это справедливо.
– Боже, Филип… – Виктор покачал головой. – Поэтому и Елена ушла от тебя?
– Нет. Мы разругались задолго до этого. Не сошлись в политических взглядах, так сказать. Я был наивен, потому что думал, что можно доверять немке. Я был вдвойне наивен, потому что думал, что могу доверять женщине. Ты же знаешь, что Елена родом с севера, из Либереца, там живут в основном немцы. Добрые малые, уравновешенные, большинство из них члены чешско-германской социал-демократической рабочей партии. Ну, ты в курсе, они против присоединения к Германии, но за само управление в федеральной Чехословакии и все такое прочее. Но Елена не из них. Она печатала прокламации для Конрада Генлейна[35] и Судетонемецкой партии. Эта глупая сука не понимала, что творит. Она вообще не понимает, что творит. Как я ни пытался ей объяснить, она даже не хотела понять, что собираются делать эти ублюдки. – Филип вновь разозлился.
Виктору становилось все более и более не по себе. Он понимал, что многие посетители паба говорят по-немецки, а его друг продолжал:
– Через десять лет, нет, через пять или даже меньше, наша маленькая республика исчезнет. Я говорил ей – да, я не раз говорил ей, – что и у нее, и у Генлейна, и у многих из них вскоре не останется ничего, они будут в туалет ходить по разрешению, потому что ими будет управлять этот маленький австрийский эгоист, этот Гитлер.
– Хорошо, Филип, давай потише… – Виктор видел, как двое за соседним столом снова обернулись, а еще один, за другим столом, молча и многозначительно с ними переглянулся.
– Что? Разве двое друзей не могут поговорить? Разве люди не могут обсуждать политику? – снова чересчур громко воскликнул Филип, словно обращался не к Виктору, а ко всем собравшимся вокруг.
Виктор наклонился вперед, поставил локти на стол и сказал тихо и спокойно:
– Конечно, могут. Но всему есть время и место. А сейчас не то время, и мы не в том месте. В наши дни о политике нужно говорить осторожно, Филип, а не публично.
– Да клал я на это, – выругался Филип, снова повышая голос. – Они должны слышать об этом. Каждый должен слышать. Им нужно знать, к чему нас приведет эта маленькая австрийская сволочь и его судетские шавки.
В этот момент мужчина за соседним столом что-то сказал своим приятелям, после чего все трое резко встали и подошли к столику Виктора и Филипа. В их глазах не было ничего, кроме жажды крови.
Филип вскочил.
– Что? – крикнул он. – Какого черта вам надо?
Выплеснув на каменный пол остатки пива, он начал размахивать пустой кружкой перед лицом самого крупного из троих. Отсутствие страха и явная готовность к драке заставили мужчину сделать шаг назад. Виктор воспользовался этим и встал между ними.
– Тише, тише, господа, – подняв руки, сказал он тем же успокаивающим тоном, какой использовал в работе с пациентами. – Мой друг расстроен и слишком много выпил. Вот и все. Я сейчас отвезу его домой, и он больше вас не побеспокоит. Прошу прощения за причиненные неудобства. – Он сунул руку в карман и положил на стол скомканные банкноты и гость монет. – Пожалуйста, купите себе выпить. Мы сейчас уйдем.
Он повернулся к Филипу. Лицо друга еще пылало от гнева. Виктор положил руку ему на плечо и сказал тихо, но твердо:
– Ради бога, Филип, ты смерти нашей хочешь? Пойдем отсюда сейчас же. Я отведу тебя домой.
Расцепив пальцы Филипа, он забрал у него кружку и поставил ее на стол, затем собрал пальто и шляпы. Филип все еще сверлил взглядом мужчин через плечо Виктора, но позволил проводить себя к выходу.
– Gute Nacht, die Damen[36], – уже в дверях сказал мужчинам Филип.
Как только они оказались на улице, он резко встряхнулся, чтобы освободиться от хватки Виктора.
– Мне не нужна твоя помощь. Я просил о помощи? Кто ты такой, чтобы разыскивать меня и совать нос в мои дела? Я ни о чем тебя не просил. Я не один из твоих психов. Я не твой псих.
– Нет, Филип, – спокойно произнес Виктор. – Ты мой друг. Ты мой друг, и я беспокоюсь о тебе. И больше всего меня беспокоит то, что ты заранее знал, что это немецкий паб. Ты решил пойти туда, чтобы во что бы то ни стало ввязаться в неприятности, я угадал? Тебе нужно взять себя в руки, дружище.
Гнев Филипа начал утихать, но он все еще казался взбудораженным.
– Отпусти меня, Виктор. Оставь меня в покое. Я как-нибудь сам разберусь со своей жизнью, а ты вернешься к своей. Возвращайся, строй карьеру, планируй будущее. Разве ты не понял, что от меня стоит держаться подальше? У меня проблемы, я знаю это. Я провоцирую хаос. Вот почему я отстранился от тебя. Если бы ты только знал… – Филип запнулся на полуслове.
– Если бы я знал что? – Виктор вгляделся в лицо друга. В слабом свете уличных фонарей он выглядел еще более бледным и хрупким, словно был призраком, тенью прежнего Филипа. Как будто его и не было.
– Не обращай внимания, – сказал Филип. – Помнишь, мы шутили, что мы с тобой разные стороны одной монеты, аверс и реверс. Это не так. Мы разные монеты, отлитые из разных металлов. Ты хороший, я плохой. Вот и все, что нужно знать. Ты не сможешь предотвратить то, что со мной происходит, но если будешь рядом, это может испортить тебе жизнь, твое будущее. Ты должен отпустить меня, оставить меня в покое.
– Ты мой друг, Филип, вот что я тебе скажу. Я не собираюсь…
У Виктора не было возможности закончить мысль. Они дошли до того места, где узкая улица упиралась в транспортную развязку. В этот момент из-за угла вышли трое и остановились, освещенные тусклым лучом уличного фонаря.
2
– Так когда же вы планируете отправиться в Орлиный замок?
– Что, простите? – Смолак повернулся к доктору Бартошу, сидевшему рядом с ним. Он вызвался отвезти Бартоша домой, после того как они завершили все бумажные дела в участке. Оба устали после долгого рабочего дня, сказывалось также эмоциональное истощение, которое совершенно не зависит от того, как часто приходится по долгу службы сталкиваться с насильственной смертью. К смерти не привыкнешь.
– Я спросил, когда вы планируете поехать в клинику. Если вы, конечно, не возражаете, я бы поехал с вами.
– Но зачем? – спросил Смолак.
– Вы сами знаете, капитан, – устало вздохнул Бартош. – Вам прекрасно известно, что именно там находится Доминик. Ни для кого не секрет, по крайней мере, в пражской муниципальной полиции, что мой брат – один из «дьявольской шестерки».
– Да, – кивнул Смолак. – Я знаю это. И поэтому вы хотите поехать со мной.
– Просто я подумал, раз уж вы собираетесь туда, то, вероятно, поможете мне организовать встречу с братом. Я был бы благодарен, если бы вы пригласили меня составить вам компанию. Глупо, но я боюсь встречи с ним. Прошло пять лет, но каждый раз, когда я думаю о том, что нужно навестить Доминика… – Бартош снова вздохнул. – Мне всегда казалось, что при встрече с братом лицом к лицу я столкнусь и с тем, что он сделал.
– Понимаю, – кивнул Смолак.
Конечно же он знал о Доминике Бартоше, блестящем физике, ставшем убийцей. Как сказал доктор, в пражской муниципальной полиции об этом знали все. А некоторые, в том числе Смолак, даже предполагали, что Вацлав Бартош выбрал карьеру полицейского врача, чтобы загладить преступления, совершенные его братом.
– Буду рад помочь, постараюсь устроить для вас эту встречу, – сказал Смолак. – Да и компания в дороге мне не помешает.
Оба замолчали. Ночная Прага скользила мимо окон «праги пикколо» угловатыми тенями и причудливыми барочными силуэтами, напоминавшими геометрию экспрессионистов. Наконец они подъехали к дому Бартоша.
– Не хотите ли выпить немного шнапса? – спросил доктор, наклоняясь к окну Смолака, перед тем как зайти в дом.
– Нет, спасибо, доктор. Сегодня был очень долгий день. – Это была правда, к тому же Смолак видел, что не менее уставший Бартош пригласил его из вежливости.
Получив отказ, доктор с облегчением выпрямился.
– До скорой встречи, поговорим еще. Спасибо, что подвезли. – Он на мгновение сделал паузу. – То, что мы видели сегодня… То, что он сделал с этой женщиной… Это неспроста, в этом есть особый смысл.
– Да?
– Это эскалация. Он явно вдохновлен Джеком Потрошителем, но, боюсь, что он хочет пойти дальше.
– Что вы имеете в виду?
– Он хочет стать не просто таким же знаменитым, как лондонский убийца, а более известным. Он хочет, чтобы его слава затмила память о Джеке Потрошителе. Вы понимаете, что это значит.
– Что жертв будет больше, чем в Лондоне. Что он не остановится. Он будет продолжать убивать, пока мы его не поймаем.
Бартош кивнул.
– Настоятельно рекомендую вам спросить экспертов в Орлином замке о том, что они думают о Кожаном Фартуке. Спокойной ночи, капитан.
– Спокойной ночи, доктор.
Смолак проследил, как маленький полицейский врач зашел в парадную. Ему нравился Бартош, но его беспокоило, что брат известного серийного убийцы так тонко понимал мышление преступника.