Все это потому, что я простужен, думал он; ему не было бы так худо, если бы не эта чертова простуда; нечего и думать быть на высоте, когда ты болен (он-то тут причем?). «И чего они сегодня ждали от него, чтобы он сплясал им и спел?» – гневно бросил он в лицо воображаемым хулителям своего нынешнего невнятного состояния. Вновь потянувшись за отсутствующим платком, Джеймс ругнулся и решил купить где-нибудь бумажные салфетки. На противоположной стороне некогда оживленной площади он увидел освещенные окна грошовой лавчонки, все еще открытой в этот поздний час. Вот и еще один кандидат на скорый вылет из дела, подумал Джеймс, пересекая площадь; мысль эта принесла ему удовлетворение. Внутри магазинчика горели все огни, несколько усталых продавщиц дежурили за безлюдными прилавками, патефон скрипел ради засевшего в углу одинокого апатичного покупателя. Музыка приглушила раздражение в голосе Таггерта: он попросил принести бумажные салфетки таким тоном, словно продавщица-то и была виновна в его простуде. Девушка потянулась к находившемуся позади нее прилавку, но тут же обернулась и бросила быстрый взгляд на его лицо. Взяв было, упаковку, она остановилась и принялась уже с откровенным любопытством разглядывать покупателя. – A вы, случайно, не Джеймс Таггерт? – спросила она. – Да! – рявкнул он. – А вам-то что? – Ой! – охнула она, как дитя при виде фейерверка, и поглядела на Таггерта так, как, по его мнению, можно смотреть только на кинозвезд. – Сегодня утром я видела ваш портрет в газете, мистер Таггерт, – быстро залопотала она, слабый румянец мелькнул на лице и погас. – Там было сказано, какое это великое достижение и что именно вы сделали всё, только не захотели, чтобы про вас стало известно. – Ну… да, – проговорил Таггерт. Он уже улыбался. – А вы совсем такой же, как на снимке, – проговорила она с глупым удивлением, a потом добавила: – Надо же, подумать только… вы вошли сюда, собственной персоной!.. – Разве это так уж невероятно? – осведомился он, вдруг почувствовав себя несколько неловко. – Ну, я хотела сказать, что все говорят об этом, вся страна, и вы это сделали – и вот вы здесь! Мне еще ни разу не приходилось встречать такого человека. И я никогда не оказывалась рядом с чем-то важным, ну, то есть так, как будто сама попала в газетные новости. Джеймсу еще не доводилось чувствовать, чтобы его присутствие буквально озаряло место, где он появился: усталость разом оставила девушку, как если бы магазинчик вдруг превратился в сцену свершения чудес и высокой драмы. – Мистер Таггерт, а это правда – то, что о вас написали в газетах? – И что же они там написали? – О вашем секрете. – Каком секрете? – Ну, там говорили, что когда все протестовали против вашего моста, не знали, выстоит он или нет, вы не стали спорить с ними, просто продолжили строительство, потому что не сомневались в том, что он выстоит, хотя никто-никто этого не думал. Так что линия была проектом Таггертов, и вы были ее тайным вдохновителем, но хранили свой секрет, потому что вам было безразлично, кого будут за это хвалить. Джеймс уже видел копию пресс-релиза своего отдела по связям с общественностью. – Да, – промолвил он, – в самом деле. Девушка смотрела на него так, что он и сам чуть не поверил в свои слова. – Какой удивительный поступок, мистер Таггерт. – А вы всегда помните то, что читаете в газетах… так подробно, в таких деталях? – А что, да, наверно так… все интересное. Важное. Мне нравится читать об этом. Со мной-то ничего значительного не происходит. Она сказала это бодро, даже весело, без жалости к себе. В голосе и движениях ее сквозила бесцеремонность юности. Голова ее была вся в каштановых кудряшках, на курносом носу, между широко расставленных глаз, цвело несколько веснушек. Таггерт подумал, что такое лицо вполне можно назвать привлекательным, если только заметишь его, однако причин замечать его не усматривалось. Казалось бы, вполне заурядное девичье личико, если не считать бойкого, полного интереса взгляда, способного обнаружить нечто волнующее и неожиданное буквально за каждым углом. – Мистер Таггерт, а как это – чувствовать себя великим человеком? – А как это – чувствовать себя юной девицей? Она рассмеялась. – По-моему, чудесно. – Ну, тогда вам живется лучше, чем мне. – Ну как можно говорить такие… – Думаю, вам даже повезло в том, что не приходится соприкасаться с важными событиями, о которых пишут в газетах. Кстати, что вы называете важным событием? – Ну… важное. – А что бывает важным? – А это уже вы должны объяснить мне, мистер Таггерт. – Ничего важного на свете не существует. Девушка недоверчиво посмотрела на него: – И это именно вы говорите такие слова в такой вечер! – У меня вовсе не празднично на душе, если вам хочется это знать. Никогда в жизни у меня не было более скверного настроения. К огромному удивлению Таггерта, девушка взглянула на него с такой озабоченностью, какой он еще не встречал. – Вы утомлены, мистер Таггерт, – искренним тоном проговорила она. – Пошлите их всех к черту. – Кого? – Тех, кто заставляет вас унывать. Это несправедливо. – Что несправедливо? – Что вам приходится чувствовать себя таким вот образом. Вы пережили нелегкие времена, но победа осталась за вами, и вы можете сегодня наслаждаться ею. Вы заслужили это. – И как, по-вашему, я должен это делать? – Ох, этого я не знаю. Но, по-моему, у вас сегодня должен быть праздник, прием, чтобы к вам заявились всякие знаменитости с шампанским, чтобы вам подносили всякие вещи… ну, вроде ключей от города – настоящая шикарная вечеринка, – а не так вот, когда вы, один, бродите по городу и покупаете всякие дурацкие бумажные носовые платки! – Кстати, дайте мне их, пока вы еще помните, – проговорил Таггерт, подавая ей монету. – A что касается шикарной вечеринки… вам не приходило в голову, что сегодня я могу не хотеть никого видеть? Искренне задумавшись, девушка сказала: – Действительно. Я не подумала об этом. Но теперь я понимаю, почему так получилось. – Почему же? – На этот вопрос у него самого ответа не было. – Потому что все вокруг хуже вас, мистер Таггерт, – ответила она совсем просто, не пытаясь польстить, просто констатируя факт. – Вы действительно так думаете? – Я не слишком люблю людей, мистер Таггерт. По большей части. – И я тоже. Я не люблю их совсем. – Я думаю, что такому человеку, как вы, не может быть известно, насколько подлыми они могут быть, как они пытаются растоптать тебя или проехаться на твоей спине, если ты им это позволишь. Я думала, что большие люди всегда могут избавиться от них, а не терпеть все время блошиные укусы, но, может быть, это не так. – А что вы имеете в виду под «блошиными укусами»? – Ну, я просто всегда говорю себе, когда мне приходится туго: тебе надо пробиться туда, где не придется терпеть разные там булавочные уколы и гадости, – но, наверно, так обстоит повсюду, только вот блохи крупнее. – Куда крупнее. Девушка умолкла, о чем-то задумавшись. – Забавно, – проговорила она в ответ на какую-то свою мысль. – Что забавно? – Когда-то я читала книжку, где было сказано, что большие люди всегда несчастны, и чем они больше, тем несчастнее. Мне это показалось непонятным. Но, наверно, так оно и есть. – Сказано много точнее, чем вы думаете. Девушка отвернулась, на лице ее проступило волнение. – Но почему вас так волнуют великие люди? – спросил Джеймс. – Или вы просто привыкли почитать героев? Девушка повернулась к Таггерту, и он заметил на ее все еще серьезном лице отсвет улыбки – настолько красноречивого, обращенного лично к нему взгляда ему еще не приходилось видеть, но ответила она тихим, почти обреченным тоном: – Мистер Таггерт, а на кого же еще смотреть? В помещении вдруг раздался скрежещущий звук – не звонок и не зуммер, а что-то еще – он хрипел с действующей на нервы настойчивостью. Девушка вздрогнула, будто возвращаясь к реальности, а потом вздохнула. – Все, время вышло, мы закрываемся, мистер Таггерт, – произнесла она полным сожаления голосом.