– Дежурный передал, что у вас есть какие-то сведения по поводу пропажи Семена Ойстраха. Внимательно вас слушаю. Мы с Глебом сели на стулья. – Анатолий Петрович, – начала я, – все дело в том, что я знакома с возможным свидетелем. – Свидетелем чего? – напрягся Носочук. – Я расскажу. Мой знакомый видел несколько дней назад на набережной двух мужчин, между которыми завязалась драка. Произошло это тем же вечером, когда в отеле SCOBEL, находящемся неподалеку, был торжественный вечер. Знакомый утверждает, что видел, как один мужчина ударил и столкнул в воду другого. Этот второй по описанию очень напомнил ему Семена Ойстраха. Следователь перевел взгляд с меня на Глеба. Потом обратно. Рассматривал нас так пристально, словно пытался угадать, кто кого привел за руку в этот кабинет. – Когда это было? – переспросил он. – В тот самый вечер, когда в отеле проходил грандиозный праздник, – повторила мысль я. – Тогда отмечали двадцатипятилетие со дня открытия отеля. – И во сколько же ваш знакомый увидел этих двух? – Примерно в полночь. – Понятно. А знакомый – это вы? – обратился он к Глебу. Тот замахал руками. – Нет-нет, что вы, – рассмеялся он. – Я психолог. Детский. Носочук на мгновение сузил глаза, таким образом дав нам понять, что видит нас насквозь и что-то в нас ему очень не понравилось. Я понимала следователя, на его месте я бы тоже напряглась: пришли к нему два человека в одинаковых красно-белых спортивных костюмах и несут какую-то ересь. И при чем тут детский психолог? – Мы не с того начали, – сказала я. – Моему знакомому всего двенадцать лет. И я ему никто. Просто знакомые попросили присмотреть за мальчиком, пока они сильно заняты. – Чем же они заняты? – спросил Носочук. – Работой, – быстро ответила я. – Это хорошая семья, там нет проблем, вы не подумайте. Они меня давно знают, мальчик часто бывал у меня в гостях. В жизни такое случается. Носочук кликнул компьютерной мышкой и всмотрелся в экран. – Назовите имя мальчика, – потребовал он. – Артем Кормухин. – Двенадцать лет… – пробормотал Носочук. – Так точно. – Не тот ли это Кормухин, который делал ложный вызов и заставил скататься опергруппу на несуществующее место преступления? Глеб кашлянул. Теперь пришла моя очередь смотреть на следователя с подозрением. – Да, это он, – произнесла я. – И ему никто не верит. – Знаете, – откинулся на спинку стула Носочук, – а ведь в полиции не дураки работают. Если бы там что-то было, они бы это обнаружили. – А они искали? – вдруг спросил Глеб. Следователь посмотрел на него очень недовольно. – А вы как думаете? – усмехнулся он. Глеб принял расслабленную позу, изобразив полную уверенность в своих словах. Только я сидела с прямой спиной, сложив руки на коленях. – А я думаю, что никто не стал как следует осматривать место преступления, – сказал Глеб. – С чего вы взяли? – прищурился Носочук. – О, у меня есть причина так думать, – не растерялся Глеб. – Представим следующую ситуацию. В полицию приходит ребенок и заявляет, что стал свидетелем преступления. Он настойчиво пытается описать доблестным представителям правоохранительных органов случившееся. Но что же видят в этот момент полицейские? Они видят того, о ком принято думать следующее: «Он слишком мал для того, чтобы относиться к его словам серьезно». Но на вызов они отреагировать обязаны, все-таки полиция. Также они могут связаться с родителями ребенка, но почему-то не делают этого. И едут туда, куда он их зовет, не известив его родных. Беглый, именно беглый, поверхностный, осмотр места совершения преступления, разумеется, не приносит никаких результатов – он ведь проводится по наводке ребенка, которого сложно воспринимать всерьез. Однако Артем не врал и не развлекался. Он приехал на набережную с ними и, видя, что происходит, попытался добиться своего, уговорить смотреть внимательнее, на что получил отказ и удостоился еще большего недоверия. Он же слишком мал для серьезного к себе отношения. И потом, чтобы снять с себя ответственность за потраченный бензин, парни в погонах наносят телефонный визит отцу мальчика, угрожают и штрафуют за ложный вызов. Так вот, мой вывод таков: ребенка проигнорировали. В общении с полицией имело место психологическое и моральное насилие. Это я вам как практикующий психолог говорю. Место происшествия осмотрели плохо, к своим обязанностям отнеслись халатно. Нарушили правила обработки поступившего заявления, затем попытались повесить собственный промах на того, кто младше и слабее. Уверен, так и было. Попробуйте меня разубедить. Анатолий Петрович выдержал паузу. Я сидела, как мышь подполом. Глеб же даже позу не поменял. Как сидел на стуле, широко расставив свои ноги в красных кроссовках, так и продолжал сидеть. – Послушайте… – произнес Носочук и снова замолчал. – Если я резко высказался, то прошу прощения, – поднял Глеб руки. – Не хотел. Даже мысли не было обидеть, оскорбить и прочее. Но признайте, Анатолий… – …Петрович, – тихо напомнил Носочук. – Анатолий Петрович, – улыбнулся Глеб. – Признайте, что исчезновение Семена Ойстраха произошло примерно в то же время, о котором говорил Артем. – Мы не знаем, когда он пропал, и пропал ли вообще, – уверенно ответил Носочук. – Нет тут никаких совпадений. – Артем, возможно, единственный, кто мог бы помочь вам с этим разобраться, – заключил Глеб и указал пальцем в сторону компьютера. – А теперь представим: вдруг его видели? Тот самый человек, который избил и сбросил в воду якобы Ойстраха, заметил слежку. Тогда парню грозит опасность. Пока что условно, но все может быть. Или будем ждать, пока и он исчезнет? Анатолий Петрович достал пачку сигарет. – Надеюсь, не только я тут страдаю от вредных привычек? – спросил он. – В здании нельзя курить. – На улице точно найдем место, – кивнул Глеб и повернулся ко мне. – Ты идешь? * * * Сразу за углом здания обнаружилась облезлая лавочка, на которую никто из нас не решился сесть. – Случай с вашим Артемом довольно показателен, – признался Носочук. – Шутников в полицию обращается много. Иногда такие идиоты не понимают, к чему могут привести их шутки. Уверен, что Артем нарвался именно на тех сотрудников, которые уже пострадали от подобного. Есть вероятность, конечно, что они действительно не восприняли слова мальчишки всерьез, но, скорее всего, следов преступления на месте они действительно не нашли. – А есть протокол осмотра? – осмелела я. – Есть, но не у меня. Мне его могут выслать по запросу, если понадобится. Какое-то время мы молча смотрели на дорогу, по которой один за другим пронесли несколько байкеров. – Я бы поговорил с мальчиком, – наконец сказал Анатолий Петрович. – Информацию нужно проверить еще раз. Тщательно и досконально. Глеб покачал головой. – Тут дело тонкое, – ответил он. – Артем – это знакомый Жени, она не является законным представителем ребенка и не имеет права приводить его на допрос. – А его родителей я бы вмешивать не хотела, – призналась я. – Артем попытался поделиться с ними, но в итоге вышла ссора. – Тоже не поверили, – догадался следователь. – Вот ведь как «везёт» парню. – Это был серьезный конфликт, – вставила я. – Кормухины – дружная семья, Анатолий Петрович, если появляются проблемы, то они решают их сообща. Но к таким траблам[4] они не привыкли. – Значит, поболтать с ним не получится, – пробормотал Носочук. – Ладно, можете тогда мне передать его рассказ дословно? Я хотя бы факты сопоставлю. – Я попробую, – согласилась я. – Спасибо. И пусть нарисует план местности, где видел драку. Вы уверены, что он видел именно Ойстраха? – Он узнал его по фото, выложенным в Интернете. – Вот ведь… Глеб затушил сигарету о край чугунной урны. Носочук досадливо покачал головой. – У меня две дочки, – вдруг сказал он. – Сейчас им семнадцать и двадцать один. А когда они были маленькими, то врали так, что не подкопаешься. Ложь – это очень серьезная проблема, нужно пресекать на корню. – Артем говорит правду, – уверенно ответила я. – Он что-то видел. – Проверим. Но только в том случае, если он сам захочет сотрудничать. Если не захочет, то не давите. Просто на словах передайте мне его рассказ, и все. Глеб расстегнул спортивную куртку. Под ней оказалась белоснежная футболка. – Вы знаете, – обратился он к следователю, – дети ведь не просто так говорят неправду. Они боятся последствий, а это, как правило, наказание. От простого игнорирования со стороны взрослых до рукоприкладства или лишения чего-то любимого. Я предполагаю, что если Артем изначально выдумал страшную историю, то он вряд ли бы обратился в полицию. Для этого все-таки нужна определенная смелость, даже отчаяние. Парень изо всех сил старался достучаться до всех, но получал одни возражения. На его месте многие бы сломались, мальчик же не замкнулся и продолжал. Это я не воспитываю сейчас вас. Я думаю, и совершенно искренне, что он в самом деле владеет какой-то информацией. Следователь сделал шаг в сторону управления. Мы поняли, что нам пора прощаться. – Я вас понял, – сказал Носочук, протягивая Глебу руку, – но и вы меня поймите. Пропал человек. Персона известная, знаменитость. А тут сваливается на голову какой-то ребенок, который утверждает, что он знает подробности пропажи. Как бы вы поступили на моем месте? А на месте тех полицейских, которые сочли вызов ложным?