Я покачала головой, возвращая его к интересующему меня предмету. — Сегодня днем я поняла, что задняя дверь квартиры Тимберлейков открывалась прямо на лестницу. Я подумала, что она могла легко использовать улицу наверху, как место рандеву с парнями, с которыми она крутила. Вы никогда не видели ее здесь? Он обдумал возможность, роясь в памяти. — Нет, не думаю. Это так важно? — Ну, это может быть. Если кто-нибудь видел Джин, он мог также видеть и парня, с которым она встречалась. — Если подумать, я иногда видел здесь машины ночью. Мне никогда не приходило в голову, что это может быть кто-то, ждавший Джин. Мне нравятся плохие вруны. Они так стараются, и усилия так очевидны. Я сама хорошо умею врать, но это дается только годами практики. Даже после этого, у меня иногда не получается. Этот парень даже близко не стоял. Я сидела и смотрела на него, давая время изменить свою позицию. Он озабоченно нахмурился. — Кстати, что за история с матерью Энн? Миссис Эмма звонила час назад и сказала, что Бэйли подменил лекарство. Не могу в это поверить… — Извините, можем мы сначала вернуться к Джин Тимберлейк? — О, простите, я думал, что мы закончили, и я ужасно волновался за Энн. Это невероятно, через что ей пришлось пройти. В любом случае, продолжайте. — Вы трахали Джин? Слово было правильным, грубым и конкретным. Он издал недоверчивый смешок, как будто не расслышал меня верно. — Что? — Да ладно. Колитесь. Просто скажите правду. Я действительно хочу знать. Он снова засмеялся, тряся головой, как будто желая очистить ее. — Боже мой, Кинси. Я директор школы. — Я знаю, кто вы, Дуайт. Я спрашиваю, что вы делали. Он уставился на меня, очевидно, раздраженный моей настойчивостью. — Это просто смешно. Девочке было семнадцать. Я ничего не сказала, просто посмотрела с таким скептицизмом, что его улыбка увяла. Он поднялся и налил себе еще бренди. Он направил бутылку в мою сторону, молча спрашивая, хочу ли я еще. Я помотала головой. Он снова сел. — Я думаю, мы должны перейти к чему-то более продуктивному. Я хочу помочь, но не собираюсь с вами играть ни в какие игры. Теперь он был сугубо деловым. Встреча должна протекать, как положено, и мы должны быть серьезны. Больше никакой дурацкой чепухи. — Я должен был сойти с ума, чтобы связаться с ученицей, — продолжил он. Что за идея. Он повел плечами. Я услышала хруст сустава. Он хотел убедить меня, но слова звучали неубедительно. Я опустила взгляд на стол, передвинув свой пустой бокал. — Мы все способны удивить себя, когда дело касается секса. Он молчал. Я намеренно сфокусировалась на нем. Он переложил ногу на ногу. Теперь это он не смотрел на меня. — Дуайт? — Я думал, что влюблен в нее. Осторожней, подумала я. Заботливей. Момент ответственный, и его доверие хрупко. — Это должно было быть тяжелое время. Карен поставили диагноз «рассеянный склероз» примерно тогда, да? Он поставил бокал и его глаза встретились с моими. — У вас хорошая память. Я молчала. В конце концов, он заговорил. — Она еще обследовалась, но мы уже знали. Это потрясающе, как что-то подобное влияет на тебя. Сначала она страдала. Отстранилась от всего. В конце, она переживала все легче, чем я. Я не мог поверить, что это происходит. Потом оглянулся, и там была Джин. Молодая, страстная, неистовая. Он замолчал. Я ничего не говорила, давая ему высказаться. Он не нуждался в подсказках, он знал эту историю наизусть. — Я не думал, что Карен выживет, потому что начальный период был острый. Казалось, за ночь из нее уходили все силы. Черт, я не думал, что она доживет до весны. В подобной ситуации ваши мысли прыгают вперед. Вам хочется выжить. Помню, я думал: «Эй, я могу это сделать. Семейная жизнь, все равно, не была такой прекрасной.» Мне всего-то было, сколько? Тридцать девять? Сорок? У меня было много лет впереди. Я мог жениться еще раз. Почему нет? Мы двое не были идеальными. Я даже не уверен, что мы хорошо подходили друг другу. Рассеянный склероз все изменил. Когда она умерла, я любил ее больше, чем когда-либо. — А Джин? — Ах, но Джин… — Он потряс головой. — Я был сумасшедшим. Должен был быть. Если бы об этих отношениях стало известно… ну, это бы разрушило мою жизнь. И Карен тоже… то, что от нее осталось. — Ребенок был ваш? — Я не знаю. Возможно. Я бы хотел сказать нет, но что делать? Я узнал об этом только после смерти Джин. Не могу представить, какие могли быть последствия… Вы знаете… если бы о беременности заговорили. — Да, незаконные сексуальные отношения, вот что это такое. — Господи, не говорите этого. Даже сейчас мне плохо от этой фразы. — Вы убили ее? — Нет. Я клянусь. Тогда я был способен на многие безумства, но не на это. Я наблюдала за ним, чувствуя, что он говорит правду. Я слушала не убийцу. Он мог быть в отчаянии. Он мог понимать, в каком опасном положении находится, но я не слышала рационализма, характерного для убийц. — Кто еще знал о беременности? — Я не знаю. Какое это имеет значение? — Я не уверена. Вы не знаете точно, что ребенок был вашим. Возможно, был кто-то еще. — Бэйли знал об этом. — Кроме него. Не мог кто-нибудь еще слышать? — Да, конечно, ну и что? Я знаю, что она пришла в школу очень расстроенной и пошла прямо в офис консультантов. — Я думала, что консультанты занимаются только вопросами успеваемости и подготовкой к колледжу. — Бывают исключения. Иногда мы рассматриваем личные проблемы и направляем детей на профессиональные консультации. — Что было бы, если бы Джин попросила о помощи? — Мы бы сделали, что могли. В Сан Луисе есть социальные агенства для подобных вещей. — Джин сама не говорила с вами? Он покачал головой. — Я бы хотел, чтобы она поговорила. Может быть, я бы сделал что-нибудь для нее, я не знаю. У нее была своя сумасшедшая сторона. Она бы не согласилась на аборт. Она бы не отказалась от ребенка, и она бы не стала молчать. Она бы настаивала на женитьбе, не смотря ни на что. Я должен вам сказать — знаю, что это звучит ужасно, но я должен — я почувствовал облегчение, когда она умерла. Огромное. Когда я понял, как рисковал… какие были ставки… Это был подарок. После этого я был чист. Я никогда больше не изменял Карен. — Я вам верю. Но что меня беспокоило? Я чувствовала, как проклевывается идея, но не могла понять, что это. Дуайт продолжал.