— Молодой? — За тридцать. Самый сок. — Жирный? — Не сказал бы… Но зад такой, что этот несчастный «Мерседес» стонет под ним, — парень сплюнул под ноги то ли от презрения к мордатому хмырю, то ли от презрения к самому себе — человеку, у которого нет ни «Мерседеса», ни бабы. — В порядке мужик, — добавил он, уставившись в пространство двора маленькими больными глазками. — С ним это… Лучше не заводиться. — Может, это для вас важно, — заговорил механик, терпеливо переждав крики парня. — Чуял Николай опасность, знал, что угроза подстерегает. И это… нервничал. Помню, сидим вот так же… — Да-да-да! — зачастил парень. — Точно! Ты слушай Михалыча, ты его слушай. Михалыч, давай! — Так вот, — невозмутимо продолжал механик, — сидим недавно вот здесь в этом же составе. Уже стемнело… Вдруг грохот — распахивается дверь подъезда и выскакивает Коля. Босиком. В руке — топор. И прожогом — за дом. Они живут на первом этаже, и мы подумали, что скорее всего кто-то к окну подобрался в темноте… Там кустарник, подобраться можно… Минут через пять возвращается. Вошел в подъезд, по сторонам не смотрит. Мы подумали — уж если выскочил босиком, с топором… И тихонько, кустами за дом прошли. Вдруг там кто-то с раскроенным черепом лежит… — А что! Запросто мог уложить! — нервно вскрикнул парень, видимо, все еще переживая увиденное. — Зря человек хвататься за топор не станет! А если схватился, то тут трудно удержаться, чтоб в дело не пустить. — Нет, — спокойно продолжал механик. — Все было чисто. Никого Николай не порешил в тот вечер. Да и вы в своей конторе уж знали бы. — Но хотелось, — протянул парень. — Видно было, что не прочь Коля топориком поработать. — Не поработал, — твердо повторил механик. — Зато над ним поработали! И как! Говорят, на три метра мужика отбросило! А! — Глазки парня горели от возбуждения, он, похоже, ярче других представил утреннее убийство. Пафнутьев помолчал, подумал, что неплохо бы записать услышанное, составить протокол, взять адреса мужичков, но отказался от этой мысли. После такой доверительной беседы переключиться на протокольный допрос будет непросто, да и не будут мужички уже столь откровенны и бесхитростны. Спросил только: — А сами здесь живете? В этом доме? — Да, если это можно назвать жизнью! — расхохотался парень, показав провалы в зубах. — Наверно, к себе пригласите? Показания будете снимать? — Да надо бы, — вздохнул Пафнутьев. — Может, попозже, не сейчас. А Лариса дома? — Только что прошла. Вон наши старухи высыпали, как мухи… Боялись пропустить ее возвращение, — пояснил спецовочный. — Теперь и мышь не пробежит незамеченной — круглосуточное наблюдение установили бабки. — «Мерседес» последний раз давно видели? — Да уж месяц прошел, не меньше… Чаще «семерка» заезжала, — ответил механик. — А за рулем в «семерке»? Тот же хмырь? — Не могу сказать. Не видел. Они, наверно, договаривались по телефону… Только машина подойдет, только остановится — уж и она из подъезда выходит. — Понятно. А теперь, если не возражаете, запишу ваши фамилии — вдруг уточнить что потребуется. Мало ли… Поначалу все насторожились, помялись, видимо, не чувствуя себя вполне чистыми перед законом, но согласились. Назвали и адреса, и телефоны. Пафнутьев старательно все записал в своем блокнотике, почувствовав удовлетворение, какое посещало его после удачно выполненной работы. Появились зацепки, версии, люди, которые могут опознать и «семерку» «Жигулей», и зеленый «Мерседес», и мордатого хмырюгу. Расследование наполнялось живыми людьми. Подходя к подъезду, Пафнутьев почти физически ощущал нестерпимый интерес старушек, занявших две скамейки вдоль прохода. Годы однообразного существования приучили их ценить самые незначительные события, а тут вдруг жизнь подбросила такое кошмарное происшествие. «Небось помолодели от волнения, — усмехнулся про себя Пафнутьев. — Ничего, бабули, мы еще встретимся, еще поговорим, и вы расскажете все, что томит ваши души…» Он шел между скамейками, и старушечьи лица, как подсолнухи за солнцем, поворачивались вслед за ним. Дверь квартиры Пахомовых отличалась от соседних — плотная обивка, перетянутая тонкими стальными струнами, создавала рисунок изысканный, ощущение добротности и недоступности жизни, протекающей в этой квартире. Соседние двери были просто выкрашены коричневой краской, казалось, строители лишь недавно ушли из подъезда. Нажав кнопку звонка, Пафнутьев прислушался. В квартире стояла полнейшая тишина, потом что-то прошуршало, он явственно почувствовал, что за дверью есть живой человек. Видимо, там колебались — открывать ли, не стоит… Но замок в конце концов щелкнул, и Пафнутьев увидел перед собой хозяйку. И сразу понял — да, это она, Лариса Пахомова. Она не выглядела слишком уж убитой происшедшим. Лишь бесконечная усталость была на ее сером лице. — Здравствуйте. Вы Пахомова? — Да. — А я — Пафнутьев. Следователь прокуратуры. Войду, если вы не возражаете. — Входите, — сказала она безразлично. И, не оборачиваясь, пошла по коридорчику, свернула на кухню — босиком, в длинном розовом халате, прошитом квадратами, отброшенные назад волосы плескались по спине. Пафнутьев осмотрелся. Квартира была довольно бестолково обставлена, но все вещи были хорошими. Мелькнула в комнате стенка, сверкнула искорками хрусталя люстра, в кухне высокий холодильник непривычного зеленого цвета. Хороший холодильник. Наверняка там найдется бутылочка минеральной воды… — Вы уж меня извините, — сказал Пафнутьев, останавливаясь на пороге кухни. — Понимаю, что некстати… — Да ладно… Ваши уже приходили, тоже извинялись… А потом повезли на опознание. — Опознали? — Да, все в порядке, — она улыбнулась, и Пафнутьев понял, что хозяйка слегка под хмельком. — Опознала, — она села на стульчик, втиснутый между стеной и маленьким столиком. Механически передвинула сахарницу, чашку. — Садитесь, чего стоять… В комнате полный бардак, лучше здесь посидим… Чаю выпьете? — Лучше водички, если, конечно, найдется. — Найдется. А как насчет водки? — Она в упор посмотрела на него, вскинув тонкие изогнутые брови. — Можно и водки, но как-нибудь в другой раз. Служба… Прошу простить великодушно. — Как хотите. А я с вашего позволения пригублю, — Лариса поднялась, вынула из холодильника бутылку нарзана, и Пафнутьев не смог сдержать внутреннего стона. Вынула и початую бутылку водки, и хорошей водки, отметил следователь, «Сибирской». В продаже такой нет и, наверно, уж не будет. Поднявшись на цыпочки, Лариса взяла с полки два тонких стакана. Пафнутьев заметил — кроме халата, на ней не было ни единой одежки. Откуда-то возникшим в ее руке ножом открыла бутылку нарзана — он завороженно смотрел, как под действием небольшого взрыва рванулись вверх мелкие пузырьки. Наполнив его стакан, Лариса почти столько же налила себе водки. Пафнутьев удивился, но промолчал. Вода оказалась холодной, острой, и он почувствовал, как что-то оживает в нем. Лариса выпила так же спокойно, до дна. И отставила стакан, немного помедлив, словно прислушиваясь к себе. — Пейте еще, — она поймала стыдливо брошенный на бутылку взгляд Пафнутьева. — Там такая жара… Пейте, я еще открою, если захотите. — Спасибо. Скажите, Лариса, как вы объясняете происшедшее? — Чушь какая-то. Не знаю, что и думать. — Пафнутьев внимательно посмотрел на женщину и согласился со всем, что сегодня услышал о ней. Действительно, во взгляде у нее была игра, которую можно было назвать и блудом. Но сейчас все было подавлено горем. Вспомнил слова Ерцева, странные слова… Когда ей сообщили об убийстве, то первое, что она произнесла, было — «убили все-таки…». — Может быть, у него завелись враги, недоброжелатели? — спросил Пафнутьев. — Да какие враги! Он же водитель. — Никто не угрожал ему? Возможно, были какие-то звонки, письма… — Мне об этом ничего не известно. — Знаете, о чем я подумал… Ведь для того, чтобы убить водителя, вовсе не нужно устраивать такой фейерверк в центре города. Он бывает в поездках, на дальних дорогах, в стороне от жилья… Там куда удобнее. А тут… Наши просто ошалели от такой наглости. — Вам виднее. — Лариса добавила себе «Сибирской». — Вам виднее. — И медленно выпила. Но заметил, все-таки заметил Пафнутьев настороженный взгляд, который она бросила на него поверх стакана. — Говорят, будто Николай Константинович написал какое-то письмо в милицию… — Письмо? — удивилась Лариса. — В милицию? Мне об этом ничего не известно, — повторила она уже знакомые Пафнутьеву слова. Он частенько слышал именно эти слова во время допросов от людей, которым было что скрывать. — Мы с мужем обычно не касались личной жизни друг друга. — Лариса снова добавила себе водки, сделала глоток. Пафнутьев начинал понимать — она хотела опьянеть. И весь разговор, все ее слова теряли смысл. Но пока Лариса держалась, отвечала внятно. Увидев на подоконнике тарелку с солеными молодыми огурчиками, Пафнутьев поставил их на стол, как бы предлагая закусить. — Спасибо, — сказала Лариса. — Вы еще что-то хотели? Торопитесь, а то я, честно говоря, устала… Вернее, опьянела. — Вы давно были женаты? — Лет десять… Что-то так. — Дети? — Дочка. На Украине, у бабки. — Школьница? — Да, пойдет в третий класс. Сейчас загорает на Азовском море, там мои родители. Чего ей здесь делать? Здесь стреляют прямо на улицах, — Лариса усмехнулась, отвернулась к окну и вдруг заплакала. — Как же мне паршиво, — проговорила она сквозь слезы, — как же мне паршиво, если бы кто знал… Такое чувство, будто я его убила… — Почему вы так думаете? — насторожился Пафнутьев. — Не успокаивайте, я знаю, что говорю… Я всегда знаю, что говорю, даже после «Сибирской». — Она выплеснула в стакан остатки водки и тут же выпила, вытерев губы рукавом халата. — Две вот такие дыры в груди, — она показала свой кулачок. — Какие сволочи, какие сволочи… Разве так можно… — Что же нужно натворить, чтобы с тобой так поступили? — проговорил Пафнутьев сочувствующе, но в то же время ожидая, что Лариса как-то откликнется. — На такое можно пойти, только спасая собственную жизнь, — проговорила она, а Пафнутьев никак не мог понять, к кому относились ее слова — к убийцам или к их жертве. — Ах, Коля, Коля… Я же тебе говорила, я тебя предупреждала… Дурак, какой дурак… Из-за такой чепухи… Лариса подняла голову и увидела Пафнутьева. Поморгала, пытаясь, видимо, вспомнить — кто этот человек и как он здесь оказался? — Знаете, мне плохо, — проговорила она невнятно. — Я, похоже, совсем опьянела… Мне очень плохо… Хочу прилечь, помогите добраться до дивана… Пафнутьев осторожно провел Ларису в комнату, уложил на диван, целомудренно поправил халат, соскользнувший с ее бедер, под голову положил подушку. Лариса вела себя послушно, не пытаясь ни противиться, ни возражать. — Спасибо… Все хорошо… Я скоро приду в себя… — Не беспокойтесь, — утешил Пафнутьев. — Вам надо отдохнуть, хорошо выспаться. И все станет на свои места. — Да-да, конечно, — бормотала женщина заплетающимся языком. Мягкий диван, удобная поза, подушка под головой делали свое дело — она засыпала прямо на глазах. А когда Пафнутьев набросил на нее теплое мохнатое одеяло, Лариса тут же заснула. Он отошел в сторонку, сел в кресло. Прошло всего несколько минут, и лицо Ларисы разгладилось, исчезло напряженное выражение. Ровное дыхание не оставляло сомнений — женщина крепко спала. — Вот и хорошо, — пробормотал Пафнутьев, поднимаясь. В комнате ничто не привлекло его внимания, он лишь еще раз убедился — все вещи были явно повышенного качества. Если здесь жил водитель, то довольно необычный. Семейная кровать в залитой солнцем спальне вообще озадачила следователя — белая, с золотыми резными завитушками, покрытая желтой шелковой накидкой с громадными золотистыми розами, посверкивающими в солнечных квадратах от окна…