«Что же произошло? — не переставал задавать себе вопрос Пафнутьев. — То, что они перегрызлись, что наружу вылезли какие-то концы, это наверняка. Неужели я их так расшевелил? Но у меня не так много успехов, я не мог прижать к стене ни Заварзина, ни Голдобова… Уж не сам ли он избавился от своего подручного, а тот сумел предупредить своих… Нет, больно плотно пошли события. Если Голдобов убрал Заварзина, то его самого прибрали бы к рукам не сразу, его подоить было бы не грех, данью обложить… Тут другой механизм сработал… Фырнин? Его появление, конечно, ускорило процессы. Но — только ускорило. Не более. А может, в самом деле чистая автомобильная авария? Чего не бывает… Но как оказался угнанный грузовик на глухой трассе в блатном дачном поселке? А ведь он уже ехал оттуда! Грузовик ехал не из города! То есть речь идет не о пьяной безрассудной гонке. Самый простой вывод может быть таким… Грузовик действительно угнали, уехали за город, затаились в уютной рощице и выжидали. С помощью нынешних радиосредств нетрудно предупредить о приближении цели… Водитель заводит мотор, выезжает на дорогу, а тут навстречу собственной персоной мчится Илья Матвеевич… Здравствуйте, Илья Матвеевич! И все. После этого водитель протирает руль и рычаги, чтобы не оставить отпечатков пальцев, и спокойно идет на дорогу, где его поджидает другая машина. И вопрос заключается только в одном — оставят ли в живых этого удачливого исполнителя?» Войдя в кабинет, Пафнутьев попал на самое интересное — Дубовик допрашивал красивую подружку Заварзина. Молодой женщине было неуютно в этом маленьком помещении, заваленном следами прошлых преступлений, стул тоже для нее был маловат, он скрипел, шатался, зажатый между батареей и сейфом, но в глазах Дубовика, в его знаменитом носе, налитом какой-то таинственной силой, было столько искреннего сочувствия, что вряд ли бедная красавица замечала бытовые неудобства помещения. Замечательный психолог, Дубовик перед важными допросами всегда на видном месте небрежно оставлял высохшую человеческую руку — он давно заметил, что, глядя на нее, врать почти невозможно. — Боже, — стонал Дубовик, заглядывая женщине в глаза снизу вверх, — неужели все произошло при вас? Как же вы вынесли?! — В этом месте женщина зарыдала, уже не сдерживаясь. — Тебя все время добивается какой-то молодой человек, — сказал Дубовик. — Он не назвался? — Нет… Но сдается мне… Не тот ли это парнишка, которого ищет вся милиция города. — Да? — изумился Пафнутьев. — Обещал еще звонить? — Не обещал, но, думаю, позвонит. — Ну что ж, — Пафнутьев в задумчивости посмотрел на человеческую руку, от которой безуспешно пыталась отодвинуться заварзинская красотка. — Ну что ж, буду ждать. Он снова попытался состыковать происшедшие события в какую-то связную цепочку. Убийство Пахомова… Тут все ясно. Человек вынес сор из избы, в которой сам долго жил и кормился. Он мешал. Его нужно было убрать. Все правильно, так и должно быть. Исход мог быть иным, но суть не менялась. Идем дальше — с перепугу прокалывается один жидковатый боевичок. Он называет фамилию, произносить которую вслух не стоило. И здесь смертельного исхода могло не быть. Посоветовали бы ему исчезнуть на годик — этого было бы вполне достаточно. Но, видимо, какая-то нервозность охватила банду… Нервозность? Пафнутьев вскинул брови, склонил голову к одному плечу, к другому. Из-за чего? Следователь, который ведет дело, то есть я, Пафнутьев, можно сказать, выключен. У меня, правда, появились кое-какие подозрения… Но для них это не очень опасно. Мало ли какие мысли появляются у кого… И вдруг загадочное убийство Заварзина. Неужели эта красавица так нехорошо с ним поступила? Вряд ли. Не верю. Ей в таком случае не было надобности вызывать «Скорую» и милицию, достаточно запереть дверь и выйти. И никто бы месяц ни о чем не догадывался, пропал Заварзин и пропал. А по ее вызову «Скорая» приехала, когда он еще остыть не успел, то есть где-то через пятнадцать минут. Она сказала, что слышала грохот… — Скажите, — неожиданно обратился Пафнутьев к женщине. — Эта табуретка в комнате… Она всегда там стояла или ее время от времени заносили? — Табуретка? — Она удивленно посмотрела на Дубовика. — Не знаю… — Может быть, он пользовался ею, когда забирался в шкаф, там у него высокие полки… Или на антресолях что-то брал… Или лампочки в люстре менял… Вспомните? — Знаете… Мне кажется, — медленно заговорила женщина, так медленно, что Дубовик уже решил было перебить ее, но Пафнутьев успел приложить палец к губам. — У меня такое впечатление, что Саша забирался на табуретку, когда курил… — Она преданно посмотрела на Пафнутьева. — Это интересно! — воскликнул он с воодушевлением, хотя ничего не понял. — Получается, что курить он мог только на возвышении? А сидя, лежа, стоя не мог? — Мог, конечно, — с облегчением улыбнулась женщина. — Но дело в том, что я запрещала ему… Ну, в смысле, просила не курить в комнате. Не переношу дыма. У каждого бывают свои заскоки, у меня вот такой. Саша покурит в комнате, а я прихожу через день и не могу в комнату войти… Воняет. — А что менялось, когда Заварзин забирался на табуретку? — Менялось. — Женщина была, видимо, довольна тем, что сможет доказать свою правоту. — Он в форточку дым выпускал. Затянется, а дым выдыхает на улицу. Становится на табуретку, отодвигает штору, открывает форточку… — Мне кажется, в протоколе нужно очень подробно записать этот рассказ свидетельницы — как курил Заварзин, куда забирался, какую такую штору отодвигал в сторону. — Но кто-то должен был знать об этой его привычке, — с сомнением проговорил Дубовик. — И у кого-то было много времени, чтобы дождаться, пока Заварзин решит закурить, пока заберется на табуретку, отодвинет штору в сторону… В этот момент раздался телефонный звонок. Пафнутьев поднял трубку. — Да! — сказал он. — Слушаю! * * * Андрей чувствовал, что все больше теряет самообладание, он словно бы впал в какую-то странную истерику, когда каждый поступок оказывался неожиданным и непредсказуемым, когда личная безопасность уже не имела значения, даже наоборот — то, что он подвергался опасности, словно в чем-то оправдывало его, снимало с него часть вины. Он с утра искал Свету, нигде не находил, уже наверняка зная, что она похищена, и все еще боясь поверить в это. Воспаленное воображение рисовало картины одну ужаснее другой — он видел ее заплаканное лицо, видел совершенно обнаженную, ее били, прижигали сигаретами груди, насиловали… Убедившись, что ее нет у подруги, он позвонил Подгайцеву, Махначу, Феклисову. Тех не было дома, никто не знал, где они, их не видели двое суток. Пренебрегая опасностью, на бешеной скорости рванул в гараж. На ржавых воротах висел замок, прикрепленная рядом бумажка объясняла заказчикам, что ремонтная мастерская закрыта по техническим причинам. Так же лилась вода из крана, так же воняло маслами и бензином, но людей здесь не было. Не веря в это и веря одновременно, Андрей перемахнул через забор, вышиб окно и проник в контору. Пройдя ее всю до последней кладовки, убедился — пусто. Вернувшись в город, он позвонил Пафнутьеву, но не застал. Андрей и не надеялся его застать, он знал, где тот — расследует убийство. Уже в полной истерике он сделал круг на мотоцикле по самому центру города. За спиной раздавались милицейские свистки, кто-то рванулся в телефонную будку, кто-то пытался встать на дороге, но мотоцикл был послушен, как никогда, и он уходил, уходил, въезжая во дворы, скрываясь в беспорядочных зарослях, среди мусорных ящиков, доминошных столов. Увидев между двумя пятиэтажками телефонную будку, он позвонил следователю. — Да! — услышал Андрей. — Слушаю! Это был Пафнутьев. И сразу вся его истерика словно бы улеглась, отступила и пришла трезвость, четкость, ясность мысли. — Здравствуйте, — сказал Андрей. — Добрый день, — услышал он доброжелательный голос, готовый говорить с ним долго и о чем угодно — такое настроение собеседника чувствуется сразу. — Простите, как вас зовут? — Павел Николаевич, если позволите. А вас? — Андрей. Я был у вас недавно… Вы передавали мне повестку для Заварзина. Помните? Николаев моя фамилия. — А как же, Андрюша! Прекрасно помню! Ты сейчас далеко? — Неважно. — А то зашел бы, поговорили… У нас есть о чем, а? — Как-нибудь в другой раз. Павел Николаевич… Дело вот в чем… Случилось несчастье… У меня есть хорошая знакомая… Светлана… Ее похитили. Улица Плещеева, восемь, это ее адрес. — Не понял. — Ее выкрали и куда-то увезли. Может случиться все, что угодно. Если вы ее найдете, если вы ее вовремя найдете… Я приду к вам в любое время. Понимаете? — Подожди, Андрей! Это твоя девушка, правильно? — Да… И даже больше. Они предупреждали меня. Я ее спрятал, но они нашли… Она была совсем в другой квартире, в другом районе города… — Кто предупреждал, что с ней что-то может случиться? — Заварзин. — Но ее похитил не Заварзин. — Я знаю! — выпалил Андрей и тут же спохватился. — Что ты знаешь? — вкрадчиво спросил Пафнутьев. — Откуда ты можешь знать, что ее похитил не Заварзин? — Мне так кажется. И потом, я знаю, кто это сделал. Они в нашем гараже работают, у вас есть их данные. — Знаешь, я обещаю тебе, что сделаю все возможное. Но ты не можешь ставить условия. Ты приходишь, мы подробно беседуем, я записываю и начинаю действовать. Договорились? Андрей некоторое время молчал, прекрасно понимая, что предлагает следователь. Тот предлагал ему сдаться. — И оформляем наилучшим для тебя образом, — неосторожно добавил Пафнутьев. — Явку с повинной? — Вот видишь, ты и сам все понимаешь. И тут Андрей не сдержался. Вся истерика, которая накапливалась в нем эти дни, вдруг прорвалась тяжелой, неуправляемой злостью. — Слушай, ты! — закричал он в трубку. — Ты хоть знаешь, почему похитили Светку?! Потому что я, понимаешь, я отказался стрелять в тебя, мудака! Ты сидел на скамейке в сквере?! Так вот знай, что ты сидел под моим прицелом! Оптическим! Как последний дурак, сидел на солнце и обмахивался своей вонючей папкой. Из дома напротив на тебя уже был нацелен ствол! И мне сказали… Не сделаешь — со Светкой будет плохо. Понял?! А ты после этого предлагаешь оформить меня наилучшим образом?! — Что же ты хочешь, Андрюша? — Я хочу, чтобы ты спас Светку. — Как? Не выдержав, Андрей разрыдался, не сдерживаясь, и только через некоторое время догадался повесить трубку. Он отошел в кусты, сел под мотоцикл и еще некоторое время содрогался в рыданиях, стараясь и остановить их, и в то же время упиваясь ими. Кто-то прошел мимо, кто-то заглянул к нему, шло время, и он постепенно успокаивался. Он был даже рад, что сорвался. Боль осталась, но терпимая, она позволяла поступать разумно. И он снова направился к телефонной будке, вспомнив, что у него есть еще один номер, по которому можно позвонить. До этого дня он запрещал себе даже думать об этой возможности, но сегодня запреты потеряли силу, наступил час, когда все можно, когда нет ничего, что могло бы остановить. Он нашел в маленькой затрепанной книжечке телефон Ларисы Пахомовой. Несколько раз он приезжал к ней с поручениями от Заварзина — то записку передать, то коробку, то взять что-то. И Андрей знал — Лариса связана с ними. Да, убит ее муж, да, убил его именно он, но теперь это не имело значения. — Здравствуйте. Это Андрей… Может быть, помните, я несколько раз приезжал к вам от Заварзина… На мотоцикле… — Помню. — Простите, я хотел зайти к вам на пару минут… Если вы не возражаете? — Что-то срочное?