Пряхин Поганец! Раб чеченский! Урод! Паскуда! Ты еще не знаешь, с кем решил поиграть. Я пошел к метро, забыв о Гере. Напарник догнал меня. – Ну, что, Петрович? Сорвалось? Я вызверился: – Никогда не говори мне этого! – Молчу, – отпрянул Гера. Мы приехали к Кириллу. Там был все тот же даунклуб: Корзун, Шепель… Гультяев доложил, что глаз не спускает с Эли. Телка нервничает, но никуда не заявляет. Боится. Правильно делает. Ей теперь здесь жить. – Для чего мы ее держим? Она – приманка. Ну, так давайте как-то выманим на нее, – предложил я. – Как? – спросил Кирилл. Я посоветовал ему подумать маленько своей бестолковкой. – Давайте устроим ей духоту по полной программе – она тут же позвонит Клаве, – предложил Корзун. После совещания мы, как всегда, расслаблялись. Закусон подавали новенькие морковки. Периодически мы уединялись с ними. Морковки умели всё. Когда успели научиться? Способная пошла молодежь. Я понемногу оправлялся от травмы, которую нанес мне Ванёк. В дверь позвонили. Это был Ярослав, пьяный в дупель. Никогда его таким не видел. Но за стол не сел. Попросил, чтобы ему помогли выбросить с балкона сейф. – А если кому на голову? – Тогда давайте отнесём на мусорку, – еле ворочая языком, сказал Ярослав. – Он мне больше не нужен. Я – нищий. Мне нечего в нём хранить. Я сказал, чтобы он успокоился. Еще не всё потеряно. – Ну, какой ты нищий? У тебя завод. – Завод, считай, уже не мой. – У тебя пятиэтажный дом в центре Москвы. – И дом уже не мой. Он на одном балансе с заводом. – А счета в банках? – Какие счета? Я всё поснимал. А потом снял эту девку. А она у меня всё сняла, – губы у Ярослава скривились, он часто заморгал. – Тогда отдай сейф мне, – предложил Кирилл. Ярослав долго смотрел на него, наконец, сказал: – Забирай! Не могу его видеть. Ребята перенесли сейф. Уходя, я строго-настрого велел Гультяеву присматривать за Ярославом, почаще к нему заходить. Что-то не нравится мне его настроение. Александр Сергеевич Волнухин Сидим с Гусаковым в его директорском кабинете. Договорились по телефону о встрече, и вот я здесь. С интересом рассматриваем друг друга. Что с нами сделало время, особенно со мной. Мы ровесники, но Ярослав выглядит намного моложе. Мы встречались пару раз у Ани. Но Гусаков не знает, что я отец Вани. И не должен знать. В принципе он согласен получить деньги и забрать заявление. Осталось обсудить детали. – А если Пряхин откажется закрыть дело? А он наверняка откажется. Что тогда? – спрашивает Гусаков. Я говорю, что ребята решили в любом случае вернуть деньги. Они хотели бы только получить расписку в получении. – Зачем они вообще взяли? – недоумевает Гусаков. Говорю про подругу Клавы. Если бы не деньги, она бы до сих пор была в рабстве. И еще не известно, что будет с матерью Клавы, с Анной Смирновой. Кто может поручиться, что бандиты не возьмут их в оборот? – Девчонка просто позарилась на больше деньги, а потом начала придумывать благородные оправдания, – говорит Гусаков. Я тоже так думаю, но поддержки от меня он не дождётся. – Хотя, как ни странно, у меня нет на неё зла, – неожиданно признаётся Гусаков. – Сам виноват. Мне вдруг приходит в голову неплохая идея. Расписка не поможет ребятам избежать уголовной ответственности. Но если написать в милицию заявление, что он, Гусаков, запамятовал, где спрятал свои сбережения, и только сейчас вспомнил… Тогда появляется надежда. – Не получится, – говорит Гусаков. – На ключах и на пачке юаней отпечатки пальцев этой Клавы. Меня снова осеняет: – А вы напишите, что давали ей подержать в руках ключи и деньги. Ну, не отправлять же девчонку в тюрьму! – Я подумаю, – обещает Гусаков. Теперь я должен сказать неприятную вещь. Я должен сказать, что Клава отдала за Элю сто тысяч долларов. В это трудно поверить, Гусаков может подумать, что Клава хочет оставить десятую долю у себя, но это не так. Она действительно выкупила подругу за сто тысяч. – Кому отдала? – спрашивает Гусаков. – Какому-то Гультяеву. Гусаков мрачно молчит. Я его понимаю: сто тысяч – тоже деньги. Но он не отказывается от обмена. Для встречи предлагаю ресторан «Арбат». Там меня знают официанты, парни крепкие, крутые. Если Гусаков устроит какой-нибудь фокус, в обиду не дадут. Договариваемся на одиннадцать утра. Клава Когда мы с Ваней сидели в кафе, позвонил Александр Сергеевич. Сказал, что договорился с Гусаковым. Надо было ехать за деньгами. Так не хотелось! Я не верила в затею с обменом. Я вообще не верю в честные сделки. В наше время кто-то кого обязательно кинет или сдаст. Мы забрали деньги из камеры хранения, вернулись на дачу, освободились от грима и пошли гулять. Неподалеку от дачи было несколько небольших прудов. Двое пенсионеров азартно ловили мелкого карася. Вода была гладкая, как зеркало. В воздухе стоял легкий звон от летающих насекомых. Квакали лягушки. Возле берега сыграла большая рыба. – Это бобёр, – сказал Ваня. Действительно, из воды показалась усатая мордочка и тут же исчезла. Я села возле воды. Ваня собрал букетик полевых цветов, протянул мне. На душе впервые за последние дни стало спокойно. Я не думала ни о том, какая я дрянь, ни о том, что нас в любую минуту могут убить. Мне впервые удалось прогнать эти мысли, я устала от них. Ваня попросил у пенсионера удочку и стал ловить карасей. Я спросила: – Может, все-таки не будем делать этот обмен? Ваня пожал плечами: – А как мы иначе развяжемся? Я сказала, что мы можем завязаться еще больше. – А что мы скажем отцу? – спросил Ваня. Я поняла, что спорить бесполезно, и ушла на дачу. Сказала, что готовить ужин. На самом деле мне нужно было подготовить сумку с деньгами.