– Ладно, – говорю, – тогда я звоню адвокату. Достаю мобильник, набираю номер. Адвокат обещает приехать минут через двадцать. Он появляется через час – попал в пробку. Вникает в ситуацию, о чем-то советуется с Пряхиным. Подходит ко мне: – Вам придется дать подписку о невыезде. Я заметил за собой слежку. Это, должен сказать, так неприятно. Следит напарник Пряхина. Тот, что был с ним в ресторане. Ваня называл его Герой. Гера открыто водит меня на своей «Ладе-приоре». То ли считает лохом, то ли Пряхин велел давить на психику. Еду к Анне. Пусть Пряхин убедится, что мы с ней знакомы. Стараюсь не думать о том, что теперь пострадает моя безупречная репутация. Я должен помогать сыну во что бы то ни стало. То, что он будет думать обо мне, важнее того, что обо мне будут думать другие люди. Сейчас всего главнее – Ваня. Надо избавить его от этой Клавы. Она может завести его слишком далеко. Анна готовит кофе, ставит на стол запеканку собственного приготовления. Её запеканки – объеденье. Рассказываю, что произошло. – Кажется, эта Клава только делает вид, что хочет выпутаться. Анна хочет что-то сказать, но не решается. Наконец, говорит: – Это у неё наследственное. Ярослав всегда был жуликоват. Но всегда умел найти своей жуликоватости убедительное объяснение. Я ошарашен: – Ты хочешь сказать, что она – его дочь? А сам Ярослав знает? Почему не скажешь ему? – Боюсь, не поверит. Подумает, что хитрю. Ты же знаешь, как мужики относятся к таким сообщениям. Как говорят шпионы, отрубаю «хвост», приезжаю на дачу. В глазах Вани немой вопрос: как прошёл обмен? В глазах Клавы – страх и немного стыда. Совсем чуть-чуть. – Зачем ты это сделала? – спрашиваю, стараясь смягчить интонацию. Прежде чем ответить, она ставит условие: – Сначала расскажите, как было дело. – Какое это имеет значение? – Очень большое. Вы ведь договаривались с Гусаковым, что возвращение денег будет проходить без свидетелей. Он приехал один? – Нет, не один. – Вот видите. Кто с ним был? Мы поменялись ролями. Теперь она меня допрашивала. – С ним был Пряхин и его люди. Неловкость в глазах Клавы пропала. Глаза её светились торжеством. – Вот видите! Не выдерживаю: – А ты подумала, в каком я окажусь положении. Клава вздыхает: – Извините, Александр Сергеевич. Но вы так настаивали на обмене. Я не могла вас переубедить. Нет, я должен был уличить эту дрянь. Пусть Ваня видит, с кем связался. – Клава, ты можешь сказать, зачем ты выгребла из сейфа деньги? – По-моему, я уже объяснила. – Я помню. Ради подруги, ради мамы, ради мамы Вани. Но я не перестаю удивляться, как ты могла так быстро сообразить. Клава хитро улыбнулась: – Мне сегодня ночью пришло в голову: а может, в сейфе и не было никакого миллиона? Может, Гусаков придумал. Потерпевшие почти всегда преувеличивают размер ущерба. Ладно, предположим, в сейфе был миллион долларов. Может ли владелец небольшого завода честно заработать такую сумму? Нет, Александр Сергеевич, не может. Обычно такие заводы еле-еле сводят концы с концами, задерживают зарплату, прибыли почти никакой. Значит, Гусаков нажил эти деньги незаконно. Скорее всего, недоплачивал рабочим. Значит, это ворованные деньги. Почему я должна их возвращать вору? Лучше вернуть государству. Но это не всё. Я не просилась в гости к этому Гусакову. Меня заставили. Он меня купил, снял. Ему было глубоко фиолетово, что я при этом чувствую. С его стороны это было преступление. Только это преступление не было доведено до конца, появился Ваня. И что? Я должна была уйти просто так? А как насчет возмещения морального ущерба? Сейчас, если меня поймают, будет следствие, суд. Но если я скажу, что Гусаков меня домогался, никакого следствия и тем более суда над ним не будет. Смешно даже говорить об этом. Разве это справедливо, Александр Сергеевич? Я спросил осторожно: – Всё, что ты говоришь логично, правильно, справедливо. Но неужели не чувствуешь при этом никакой неловкости? Клава осенила себя крестным знаменем: – Христом Богом клянусь, у меня даже мысли не было присвоить эти деньги. – Ну, правильно, – пробормотал я. – А если не было умысла, то нет и вины. Это еще в римском праве было записано. Только как ты это докажешь? Клава подошла к Ване, положила руки ему на плечи, склонила голову на его грудь. – Не хочу об этом думать. Мне оставалось сказать самое главное. Но прежде я хотел кое-что понять. – Клава, а что ты чувствовала, когда была рядом с Гусаковым? Девушка поняла, что я не просто так задал этот вопрос, смотрела лукаво и в то же время настороженно. – Я уже говорила Ване. Мне его жаль, неплохой дядечка. Богатенький, но какой-то несчастливый. Я объявил почти торжественно: – Этот дядечка, Клава, твой отец. Глава пятая Клава У меня сейчас странное состояние. Хотела узнать, кто отец. Ну, узнала. Раньше думала, это будет самый радостный миг в жизни. Ничего подобного. Не знаю, как назвать своё состояние. Жуть. Меня трясёт. В голове крутятся картинки. Вот захожу в его квартиру, вот сажусь за стол, вот он увивается… А ведь он сейчас тоже прокручивает… Не звоню ему. Боюсь, не поверит. Об этом ему должна сказать мама. Звоню ей, стараюсь уморить: – Мама, нашлась наша пропажа. Мама не понимает: – Какая пропажа? – Папочка нашёлся. Мама вздыхает: – Кто тебе сказал? Анна Дмитриевна? Ваня? Господи, какое это имеет значение! – Мама, дать тебе телефон отца? – Зачем?