— Интересная позиция, товарищ майор. — Понимаешь, порядочный человек не идет в политику. А если и хочет попробовать, то его не пускают… его же принципы. В политике грязно все… Шофер кивнул: — Я согласен. Как в общественном туалете, в котором дышать не хочется… Лично я никогда бы не пошел в политику… Гораздо интересней бандитов ловить. Тут все ясно: вот ты, а вот бандит… А в политике попробуй разбери, где друг, где враг: все тебе улыбаются, все тебе руку жмут, обещают с три короба… Нет, не пошел бы я — определенно… Две «девятки» одна за другой уже неслись по Кольцевой. Не было на них никаких специальных знаков и отметин; их уже лет пять как прекратили ставить на скрытое патрулирование. Секретные знаки, которыми раньше их помечали, в сегодняшней разудалой Москве становились известны преступникам едва ли не быстрее, чем своим — постовым. Преступники научились покупать информацию, научились находить тех, кто не прочь был ее продать, и не жалели на это средств. Так что и толку от знаков не было никакого, сплошная «засветка». Бондарович иронически скривился: — Дима, брось болтать чушь! Кому мы с тобой нужны в большой политике? Ты смотри лучше за дорогой. Разговорился… — Дорога у меня под полным контролем, товарищ майор, — молодой водитель в гражданской одежде с бессильной злостью посмотрел вслед новенькой «Тойоте», лихо перестроившейся из ряда в ряд перед самым его носом, потом вернулся к предыдущей теме. — Я вот все о генной инженерии… Ну понятно: тутовый шелкопряд, овца… А представляете себе, как сразу десять Володей Ульяновых подрастают тут и там, на пятерки в гимназии учатся. Растут этакие примерные мальчики, рафинированные интеллигентики. Да Карла Маркса вечерами почитывают, да Георгием Валентиновичем интересуются, то бишь Плехановым… Вот бы страху натерпелись демократы и новые русские, а? — парень от души рассмеялся. — Вы правы, кое для кого это будет настоящая катастрофа!.. Бондарович внимательно поглядывал за окно: — Баламут ты, Дима. Никак не дождусь, пока повзрослеешь… — А никогда! — засмеялся Дима. — Я где-то читал, что настоящий мужчина — до самой смерти мальчишка… Бондарович посмотрел на него насмешливо: — По-моему, ты чересчур много читаешь. Тебе это не на пользу… — он кивнул за окно. — Остановишься, не доезжая квартала до места, — голос майора Бондаровича стал по-деловому серьезным и каким-то сухим. — Останешься дежурить возле машин; посматривай вокруг и одну машину держи открытой — наготове. Надеюсь, инструкции еще не позабыл? Со своей генной инженерией… Лейтенант Дима Морозов обиделся: — Товарищ майор, почему я должен опять машины сторожить? Неужели у вас есть лишние люди для проведения операции? — Обида была далеко не притворная. — У меня новая сигнализация стоит, в конце концов; уже давно никаких угонов не было… Разрешите с вами! Ведь каждый человек на счету!.. — Отставить разговоры, лейтенант, — хмуро осадил его Бондарович. — Поворачивай свою колымагу и паркуйся возле того двора. Дима Морозов подчинился. Он знал, что с Бандой спорить бессмысленно… Машины остановились, пятеро мужчин покинули их и по одному, по двое двинулись вдоль по улице. Куртки на всех были расстегнуты, чтобы без задержки вытащить из наплечной кобуры свои «стечкины», чтобы скрыть «полноту» от бронежилетов. Взгляды, незаметные для окружающих, — цепки и сосредоточенны. Движения — осторожные. Предстояло задержать серьезную фигуру, и сделай это было желательно безо всякого шума. Однако с уголовной «братвой» ничего предугадать нельзя. Эта публика — труднопредсказуемая. Кто знает, что или кто в момент задержания окажется в квартире. Деньги, «порошок», оружие, кто-то из «сгоревших» — находящихся в розыске… Уголовники способны на самый дикий фортель. В любом из случаев дело может окончиться отчаянной пальбой, как в вестерне. А этого допустить никак нельзя, это уже — грязная работа, недостойная профессионалов. Оставленный возле машин Дима Морозов, чьи рвение и энтузиазм сегодня вряд ли могли найти себе выход, с тоскливым выражением на лице обходил «девятки», пинал покрышки, на кои налип мокрый снег, закуривал наконец, усевшись на капот. Мысленно сетовал на свою незадачливую и негероическую судьбу. Парень прекрасно понимал, что никакой оперативной необходимости в дежурстве возле машин боевого офицера нет и быть не может. Все просто было до смешного… Год назад, еще работая в РУОПе (оставаясь однако агентом ФСБ — так называемые параллельные дела), майор Бондарович попал в нелепую и неприятную историю. Оставив служебный автомобиль на улице, он поднялся в квартиру жены некоего Тарасова, чтобы взять у нее какие-то показания. Совершенно неожиданно он застал дома самого Тараса — известного «солнцевского» рэкетира, ударившегося в бега. После короткой схватки Банда зло и с удовлетворением тащил преступника, закованного в наручники, к машине… и не обнаружил ее на месте. В те пять минут, за которые он геройски в одиночку брал бандита, московские «умельцы» успели взломать замок, отключить сигнализацию и угнать машину. Отыскать ее доблестная ГАИ так и не смогла. По всей видимости, уже через час «семерку» разобрали на запчасти; кузов и все ненужное, разумеется, вывезли на металлолом. Собирать ее теперь оставалось разве что по кусочкам на авторынках в Солнцево да у платформы Северянин.. Что — понятное дело — нереально. Ясно, что в родном управлении этот обидный случай надолго, если не навсегда, запомнился; майор Бондарович, несмотря на свой героический поступок — задержание рецидивиста, стал предметом насмешек и подколок сослуживцев. Да и получение новой машины было процессом долгим и неприятным. Больше всего пострадала гордость опытного оперативника. В прежние добрые времена угонщики и помыслить не могли бы похитить машину, принадлежащую доблестным органам. Впрочем, в тот раз они могли ни о чем и не догадываться… Стоял себе чей-то автомобиль — ну и стоял!.. Единственное, что смягчило ситуацию буквально через день, — было похищение новенькой служебной «Волги» из-под окон начальника РУОПа генерала Рушайло. Тут не могло идти и речи об ошибке — угон был демонстративным и даже издевательским: мол, вот вам, «рексы», ловите… Генерал рвал и метал. В тени его гнева история с «семеркой» Бондаровича утратила свою остроту. С тех пор, уже вернувшись в ФСБ, перейдя в службу с неудобоваримой аббревиатурой СБНВФБ (Служба по борьбе с незаконными вооруженными формированиями и бандитизмом), майор Бондарович старался никогда не оставлять машины без присмотра. Ожегшись на молоке, дул на воду. Человек он был самолюбивый и насмешки всегда воспринимал болезненно… Так что приходилось лейтенанту Морозову топтаться во дворе, покуривать на свежем воздухе, вздыхать и поплевывать в ноздревато-черный снег, оставшийся под деревьями и у бордюров, — покуда ребята производили задержание опасного преступника Севы Могилевчука… * * * Дом был примерно пятидесятых годов постройки, совсем не престижный, хотя и не стандартный, основательно обветшавший. Неприметный дом… Сева Могилевчук знал, где прятаться. С его миллионами он мог бы найти себе что-нибудь и получше — но хитер был; будучи в бегах, удовлетворялся малым. В подъезде стоял неистребимый запах борща и кошачьей мочи. Стены изрисованы, исписаны, — не одно поколение прыщавых подростков отметилось тут; ступени — пообкололись. Почтовые ящики — помяты и исцарапаны… Обычный совковый дом обычных совковых обывателей. Несмотря ни на какие государственные реформы, тут еще пару десятков лет ничего не изменится — разве что сами обыватели возжаждут перемен и обретут стремление к совершенству. Но это — маловероятно, это из области фантастики; поскольку стремление — это постоянное усилие, а постоянное усилие — не для ленивого человека… Действовали по заранее оговоренному плану. Пятеро оперативников расположились выше и ниже по лестничному пролету — так, чтобы их не было видно в дверной глазок. Толик Медведев поставил возле мусоропровода «мыльницу» — переносной двухкассетник. С несколько злорадной ухмылкой нажал на кнопку… В утренней тишине подъезда загремела музыка. Рок. Очень тяжелый рок — то, что нужно! Толик постепенно добавил звук, пока музыка не начала оглушать. Стекла подрагивали в окнах подъезда, штукатурка потихоньку посыпалась со стен… Толик Медведев улыбался. Он хотел еще прибавить звук, но ручка громкости уже была вывернута до отказа. Ждать пришлось недолго. Откуда-то с верхнего этажа послышался возмущенный голос: — Офигели там внизу? Толик, что вполне естественно, никак не прореагировал. Сверху рявкнули: –..мать! Что, с ума рехнулись? Я вам сейчас балалайку вашу об стену разобью!.. Однако никто сверху спускаться не торопился. Может быть, одевался, только что проснувшись, а может быть, не решался перейти от угроз к действиям, не зная, с кем имеет дело. Риск, действительно, был. Уж коли кто-то «врубил» свою «мыльницу», значит, — был тип достаточно дерзкий и самоуверенный. Дерзнул «врубить» — надеется и отбиться. В квартире рядом слегка приоткрылась дверь. На лестничную площадку осторожно выглянула женщина с бигуди; но, увидев группу вооруженных мужчин, один из которых, нахмурив брови, приложил палец к губам, хозяйка немедленно скрылась. Сообразительная попалась. Наконец шум в подъезде потревожил и обитателей квартиры направо. Ее жильцы явно чувствовали себя гораздо увереннее, нежели остальные, а потому выглядывать в щелку и глотку понапрасну драть не стали. Дверь открылась широко, и на площадке внезапно появился заспанный дюжий парень, на котором, кроме трусов и татуировок, ничего не было. Парень был без сомнения из олигофренов — с низким лбом и бритым скошенным затылком; из тех, кого в изобилии можно встретить сегодня на рынках с мобильными телефонами в руках или возле пунктов обмена валюты, в компании других таких же парней, твердящих на разные голоса одну едва ли не сакраментальную для них фразу: «Доллары, марочки… покупаю».. Парень-олигофрен был сейчас без сотового телефона, что для таких, как он, не очень характерно. Он сделал уверенный шаг вперед, желая найти и наказать виновников шума, но не успел даже среагировать на вооруженных незнакомцев, как его дернули за руку вниз, очень профессионально сделали подсечку и зафиксировали в весьма неудобном положении (заспанной опухшей мордой к полу), открывая путь в квартиру тем, кто стоял наготове на лестнице сверху. Медведев, майор и третий оперативник мгновенно оказались в квартире. Две секунды потребовались оставшимся двоим, чтобы застегнуть на задержанном парне «браслеты» за спиной и залепить ему рот приготовленным лейкопластырем. После этого один из оперативников переместился на лифтовую площадку, взяв под контроль коридор, полностью обозреваемый через распахнутую дверь, а второй остался на лестнице, поглядывая одним глазом на двери, другим — на пленного. Олигофрен и не думал подниматься. Совершенно точно знал: с этими ребятами и в этот момент шутки плохи; пулю между глаз можно схлопотать в два счета; и тогда уже дела не поправишь… Лучше лежать спокойненько и вдыхать с бетонного пола кошачью мочу… Он шестерка всего лишь. Ему много не дадут. А может, вообще отпустят — не за ним ведь пришли. Какую-то вину еще и доказать надо… За музыкой, которую некому оказалось сейчас выключить, нельзя было расслышать, что происходит в квартире. Но выстрелов не было… * * * Квартира оказалась двухкомнатная. Нестандартный старый дом. Большой полутемный коридор… Медведев, который бежал первым, споткнулся за что-то в полумраке и, потеряв равновесие, зацепился плечом за небольшой платяной шкаф. Какая-то коробка с грохотом упала со шкафа; всякая мелочь — пуговицы, наперстки, катушки — покатилась по полу… — Бля! Охренели!.. — послышалось раздраженное из ближней комнаты. — Муха, вздрючу!.. — Ага!.. — ответил виноватым голосом Толик Медведев; он был тот еще артист. Бондарович указал Медведеву пистолетом на кухню и шепнул: — Проверь… Медведев толкнул дверь кухни, быстро осмотрелся, поводя по сторонам пистолетом. Здесь никого не было. Оставаясь в кухне, Медведев взял коридор на прицел. Раздраженный голос из спальни набрал силу: — Муха, твою мать!.. Выруби видик! Совсем офигели с похмелья!.. Я встану сейчас, урод… Александр, не теряя больше времени, пошел на голос — в спальню. А Медведев и другой оперативник — старший лейтенант Захаров — вломились во вторую комнату. Слышно было, как Медведев прорычал: