Подъехало еще одно такси, и, прежде чем оно окончательно остановилось, дверца открылась, и из него выскочил Гарри Браун, хорошо выспавшийся, с тщательно расчесанным пробором и в безукоризненном черном костюме. Его сопровождал секретарь также в черном костюме, держа в руках венок из живых цветов. Неожиданно Мегрэ заметил, что пропала Сильви, но, поискав девушку глазами, увидел ее на рынке, возле корзинок цветочника. Вскоре она вернулась с огромным букетом фиалок. Видимо, Сильви подала мысль двум женщинам в траурных одеждах в свою очередь сходить на рынок. Было видно, как они спорили, подходя к торговцу. Наконец старуха сосчитала монеты, и ее дочь выбрала букетик мимозы. Тем временем Браун остановился в нескольких метрах от катафалка, ограничившись легким кивком в сторону Мегрэ и Бутига. — Надо, видимо, предупредить его, что я договорился насчет отпевания, — вздохнул последний. Ритм работы на ближайшей к мэрии части рынка замедлился — люди следили за происходящим. Но чуть подальше, метрах в двадцати, стоял привычный шум, раздавались крики, смех, шла торговля цветами, фруктами, овощами, сияло солнце, пахло чесноком и мимозой. Четыре грузчика похоронной конторы принесли огромный, с множеством бронзовых украшений гроб. Вернулся Бутиг. — Мне кажется, ему все равно. Он лишь пожал плечами… Толпа расступилась. Лошади двинулись в путь. Гарри Браун, строгий и невозмутимый, пошел вслед за катафалком, держа шляпу в руке и опустив глаза на носки своих лакированных туфель. Четыре женщины сперва топтались на месте в нерешительности, поглядывая друг на друга, но когда толпа уже была готова сомкнуться, дружно зашагали вперед и помимо их желания оказались в одном ряду сразу после сына Брауна и его секретаря. Внутреннее пространство пустой церкви, видневшееся в широко распахнутых дверях, манило прохладой. Браун ждал, стоя на паперти, когда гроб снимут с катафалка. Он привык к церемониям. Его нисколько не смущало, что за ним наблюдает множество глаз. Более того, он спокойно, без чрезмерного любопытства взирал на четырех женщин. Распоряжения по проведению похорон были даны слишком поздно. В последний момент обнаружилось, что забыли предупредить органиста. Кюре позвал Бутига в ризницу, что-то ему тихо прошептал, и, вернувшись, инспектор огорченно прошептал Мегрэ: — Музыки не будет… Надо ждать по меньшей мере четверть часа… И еще неизвестно, вернется ли органист. Несколько человек вошли в церковь, посмотрели на них и ушли. Браун по-прежнему стоял, гордо выпрямившись, и со спокойным вниманием озирался вокруг. Отпевание прошло быстро, без органа, без пения. Священник окропил умершего святой водой. И сразу же четверо рабочих унесли гроб. На улице уже совсем потеплело. Процессия прошла мимо парикмахерской, возле которой стоял служащий в белом халате и снимал ставни с витрины. Мужчина брился перед открытым окном. Спешившие на работу прохожие удивленно оглядывались: слишком мало людей следовало за столь пышным катафалком, явно предназначенным для похорон по первому разряду. Две женщины из Канна и две женщины из Антиба по-прежнему шли в одном ряду, в метре друг от друга. За ними следовало пустое такси. Бутиг, взявший на себя организацию похорон, заметно нервничал. — Как вы считаете, скандала не будет? Все протекало спокойно. Усыпанное цветами кладбище выглядело столь же празднично, как и рынок. Возле зияющей могильной ямы стоял священник со служкой, но как они прошли туда, никто не видел. Гарри Брауну предложили первому бросить горсть земли в могилу. Затем возникла заминка. Старая женщина в траурной одежде подтолкнула вперед свою дочь и последовала за ней. А Браун уже быстро шагал к пустому такси, ждавшему его возле ворот кладбища. Новая заминка. Мегрэ держался в стороне вместе с Бутигом. Жажа и Сильви не осмеливались уйти, не попрощавшись с ним. Но две другие женщины в черном их опередили. Джина Мартини плакала и скомканным платочком утирала под вуалью слезы. Ее мать подозрительно выспрашивала: — Это был его сын, не так ли?.. Видимо, он захочет приехать на виллу?.. — Возможно! Не знаю… — Мы вас еще увидим сегодня? А сама при этом смотрела во все глаза на Жажа и Сильви. Только они ее и интересовали. — Откуда они взялись? Не стоило позволять подобным созданиям… На деревьях вовсю распевали птицы. Могильщики ритмичными движениями скидывали землю на гроб, и по мере того как яма наполнялась, звук становился все глуше и глуше. Венок и два букета лежали пока на соседней могиле. Сильви с побелевшими губами стояла лицом к могиле, уставившись в одну точку. Жажа нервничала. Она ждала, когда же уйдут две другие женщины, чтобы переговорить с Мегрэ. Явно мучилась от жары, поскольку то и дело утирала пот. И наверно, с трудом держалась на ногах. — Да… Я к вам скоро зайду… Черные вуали направились к выходу. Жажа с глубоким вздохом облегчения подошла к нему. — Это они?.. Так, значит, он действительно был женат? Сильви осталась стоять немного сзади, продолжая смотреть на почти уже засыпанную землей могилу. Бутиг также нервничал. Но не решался подойти и вмешаться в разговор. — Кто платил за гроб? Сын? Жажа явно чувствовала себя не в своей тарелке. — Странные похороны! — произнесла она. — Не знаю почему, но я все представляла иначе… Даже плакать не могла… На нее только сейчас нахлынуло волнение. Смущенно и тоскливо смотрела она на кладбище. — И печали-то никакой не почувствовала!.. Можно подумать… — Можно подумать что? — Не знаю… Словно это были ненастоящие похороны… Она подавила подступавшие рыдания, вытерла глаза и повернулась к Сильви: — Идем… Жозеф ждет нас… Возле кладбищенской сторожки мужчина разделывал морского угря. — Что вы об этом думаете? Бутиг выглядел озабоченным. Он также смутно чувствовал: что-то не клеится. Мегрэ курил трубку. — Я думаю, что Уильяма Брауна убили, — отозвался он. — Безусловно! Они бродили по улицам, уже расцвеченным поднятыми над витринами тентами. Знакомый парикмахер читал газету, сидя перед дверью. На площади Масе две женщины из Канна вместе с Жозефом ждали автобуса. — Может быть, посидим на террасе и выпьем чего-нибудь? — предложил Бутиг. Мегрэ согласился. Им овладела почти что болезненная лень. Множество картин сменялось в его сознании, путаясь меж собой, и он даже не пытался привести их в порядок. Он сидел на террасе «Ледника» с полузакрытыми глазами. Солнце жгло ему веки. Сквозь частокол ресниц, создававший игру света и теней, люди и окружающие предметы принимали необычные феерические очертания. На глазах Мегрэ Жозеф помог толстой Жажа вскарабкаться в автобус. Затем мимо кафе медленно прошествовал небольшого росточка мужчина в белой одежде и в колониальном шлеме, таща за собой на поводке чау-чау с фиолетовым языком. Другие картины примешивались к реальности: Уильям Браун за рулем старенького автомобиля везет своих двух женщин от одной лавки к другой; на щеках щетина, под пальто, как это с ним зачастую случалось, простая пижама. А его сын, возвратившись в свой роскошный номер отеля «Провансаль», должно быть, в этот час диктует телеграммы, отвечает по телефону и четкой ровной походкой ходит взад и вперед по комнате. — Что за дело, не поймешь ничего! — вздыхает Бутиг, не умеющий сидеть в тишине. Да и ведет себя беспокойно: то одну ногу за ногу закинет, то другую. — Все-таки жаль, что забыли предупредить органиста. — Да, Уильяма Брауна убили… Мегрэ повторяет эту фразу для самого себя, дабы напомнить лишний раз, что несмотря ни на что произошла трагедия. Воротник сдавливает шею. Лоб покрывает испарина. Комиссар с вожделением взирает на большой кусок льда, плавающий у него в бокале. — Брауна убили… Каждый месяц он отправлялся в Канн. Вот и на этот раз он выехал с виллы, доехал до города и оставил машину в гараже. Затем отправился в какой-нибудь банк или в частную фирму получить ренту, назначенную сыном. После чего провел несколько дней в баре «Либерти». Несколько дней жаркой истомы, вроде той, что не оставляет в покое Мегрэ. Несколько дней Браун провел, не вылезая из шлепанцев: пересаживался со стула на стул, ел и выпивал с Жажа да поглядывал, как уходит и приходит полураздетая Сильви…