— Что касается сковородки, то она всегда принадлежала мне, — заявила старуха. — Уже лет двадцать, еще на старой квартире в Тулузе. — Что-нибудь будете пить, комиссар? — поинтересовалась Джина. Виднелся лишь один грязный бокал: господина Птифиса. Он усердно вел запись и курил сигару Брауна. — Спасибо… Я только хотел вам сказать… — Сказать что? — …что, надеюсь, уже завтра схвачу убийцу. — Так быстро? Это их не интересовало. Зато старуха спросила: — Вы, должно быть, встречались с сыном, да?.. И что он вам сказал?.. Что он собирается делать?.. Небось заявится сюда, чтобы все у нас отобрать?.. — Не знаю… Не думаю… — И не стыдно им! Такие богатые люди! Но как раз такие люди и… Старуха испытывала настоящие душевные муки! Неопределенность представлялась ей хуже пытки! И она с невыразимым страхом оглядывала лежащее вокруг старье: а вдруг все это отнимут! Мегрэ положил руку на бумажник. Достаточно открыть его, вытащить маленький листок бумаги, показать его этим женщинам… Разве не успокоятся они, не пустятся тотчас в пляс? А что, если эта радость окажется слишком сильной, еще убьет старую женщину? Миллионы и миллионы! Конечно, эти миллионы еще предстояло получить, отправиться за ними в Австралию и отвоевать на суде. Но они поедут! Мегрэ будто воочию видел, как мать с дочкой садятся на корабль, изображая благородных дам, а потом также достойно спускаются на берег! И вовсе не господина Птифиса возьмут они с собой в качества помощника и советчика, а нотариусов, поверенных, адвокатов… — Не буду мешать работать… Завтра заеду… На улице его ждет такси. Он устраивается на сиденье, но адрес не говорит, и шофер терпеливо ждет, оставляя дверцу приоткрытой. — В Канн… — решает наконец Мегрэ. И все те же мысли приходят ему на ум. «Брауна убили»! «Чем меньше шума, тем лучше!» Проклятый Браун! Будь удар нанесен в грудь, хоть думай, что он сам убил себя, специально, чтобы всех позлить. Но, черт возьми, кому придет в голову убивать себя ударом кинжала в спину?! Но уже вовсе не Уильям интересует Мегрэ! Комиссару кажется, будто он настолько хорошо его знает, как если бы они дружили с детства. Сперва тот Уильям, что жил в Австралии… Богатый, хорошо воспитанный мальчик, немного застенчивый, живущий с родителями. Достигнув нужного возраста, женился, стал обзаводиться детьми… Да, тот Браун во многом напоминал собственного сына… Возможно, не обходилось и без смутных душевных порывов, неясных желаний, но он, вероятно, объяснял их недомоганием. А потом Уильям приехал в Европу… Плотина внезапно прорвалась… И сдержать себя он не смог. Еще бы — столько манящих и волнующих возможностей открылось перед ним!.. Уильям становится своим человеком на набережной, что тянется от Канна до Ментоны… Яхта в Канне. Партии в баккара в Ницце… Ну и все остальное!.. А вдобавок невыразимая тоска от мысли, что придется возвращаться туда… На следующий месяц… На следующий месяц ничего не изменилось! И тогда его лишили денег. Брат жены позаботился об этом! И клан Браунов, и все их знакомые, и знакомые знакомых начали вести с ним борьбу! А он был уже не способен покинуть свою набережную, сонную атмосферу Лазурного берега, беспечную и легкую жизнь… Пришлось распрощаться с яхтой. Переехать на маленькую виллу… Да и с женщинами он опустился сразу на несколько уровней, удовольствовавшись Джиной Мартини… Отвращение к жизни… Потребность беспорядочного, безвольного существования… Вилла на мысу Антиб представлялась ему слишком благочинной… Он откопал бар «Либерти»… Жажа… Сильви… И продолжал — там — вести судебный процесс против всех Браунов, оставшихся добропорядочными, чтобы просто позлить их… И на всякий случай составил завещание, которое должно было еще сильнее раздражить их после его смерти… Прав он или нет, судить не Мегрэ. И однако комиссар невольно сравнивал отца с сыном, с Гарри Брауном, всегда вежливым, владеющим собой, подлинным хозяином собственной жизни. Беспорядочный образ жизни не для Гарри! И тем не менее кое-какие подспудные желания, выходящие за рамки приличий, таились и в его душе. И появляется вилла с любовницей на мысе Ферра… Женщина комильфо, то ли вдова, то ли разведенная, умеющая жить и держать язык за зубами… Даже в гостинице, где он останавливается, не должны знать, что он ночует в другом месте! Порядок… Беспорядок… Порядок… Беспорядок… Окончательный приговор предстоит вынести Мегрэ, поскольку именно у него в кармане лежало заветное завещание! В его власти отправить четырех женщин в бой! Наверно, удивительным и красочным будет это зрелище — прибытие в Австралию четырех женщин Уильяма Брауна! Жажа с ее больными ногами, с распухшими лодыжками, обвислыми грудями… И худая как щепка Сильви, что дома ходит всегда в халате на голое тело… Потом старая Мартини, чьи щеки скрыты под чешуйчатым слоем пудры и румян. И дочь с вечным ароматом мускуса, уже давно превратившимся в ее запах sui generis[4]. Дорога шла вдоль берега. Впереди уже замелькали огни Канна. «Чем меньше шума, тем лучше!» Возле «Амбассадор» шофер остановился. — И куда мне вас отвезти? — Никуда! Спасибо! Мегрэ заплатил и вышел из такси. Яркими огнями сверкало казино. Было около девяти часов вечера, и у подъезда стояли дорогие машины. И еще дюжина других казино манила огнями на побережье между Канном и Ментоной! И сотни шикарных автомобилей рядом… Мегрэ дошел пешком до знакомой улицы и обнаружил, что бар «Либерти» закрыт. Ни огонька. Лишь свет фонаря слабо освещал сквозь стекло стойку и игральный автомат. Комиссар постучал. И сам удивился, как гулко его удары прозвучали на пустынной улице. Несколько мгновений спустя распахнулась дверь бара напротив. Выглянувший из нее официант позвал Мегрэ: — Вы к Жажа? — Да. — От кого? — От комиссара. — В таком случае меня просили вам кое-что передать… Жажа вернется через несколько минут… Она хотела, чтобы вы ее подождали… Может быть, войдете?.. — Нет, спасибо. Он предпочел погулять по улице. В баре находилось несколько посетителей, производивших довольно сомнительное впечатление. Где-то поблизости распахнулось окно. И женский голос робко спросил: — Жан, это ты шумишь? — Нет! Мегрэ принялся ходить взад и вперед по улице, повторяя про себя: «Прежде всего нужно узнать, кто убил Уильяма!»