Без дальних выписок и слов Кому-то и Парнас[16] тогда отмежевали; Хозяин новый стал пасти на нем Ослов. Ослы, не знаю как-то, знали, Что прежде Музы тут живали, И говорят: «Недаром нас Пригнали на Парнас: Знать, Музы свету надоели, И хочет он, чтоб мы здесь пели». «Смотрите же, – кричит один, – не унывай! Я затяну, а вы не отставай! Друзья, робеть не надо! Прославим наше стадо И громче девяти сестер[17] Подымем музыку и свой составим хор! А чтобы нашего не сбили с толку братства, То заведем такой порядок мы у нас: Коль нет в чьем голосе ослиного приятства, Не принимать тех на Парнас». Одобрили Ослы ослово Красно-хитро-сплетенно слово: И новый хор певцов такую дичь занес, Как будто тронулся обоз, В котором тысяча немазаных колес. Но чем окончилось разно-красиво пенье? Хозяин, потеряв терпенье, Их всех загнал с Парнаса в хлев. Мне хочется, невеждам не во гнев, Весьма старинное напомнить мненье: Что если голова пуста, То голове ума не придадут места. Оракул В каком-то капище[18] был деревянный бог[19], И стал он говорить пророчески ответы И мудрые давать советы. За то, от головы до ног Обвешан и сребром и златом, Стоял в наряде пребогатом, Завален жертвами, мольбами заглушен И фимиамом задушен. В Оракула все верят слепо: Как вдруг – о чудо, о позор! — Заговорил Оракул вздор: Стал отвечать нескладно и нелепо; И кто к нему за чем ни подойдет, Оракул наш что молвит, то соврет; Ну так, что всякий дивовался, Куда пророческий в нем дар девался! А дело в том, Что идол был пустой, и саживались в нем Жрецы вещать мирянам. И так, Пока был умный жрец, кумир не путал врак; А как засел в него дурак, То идол стал болван болваном. Я слышал – правда ль? – будто встарь Судей таких видали, Которые весьма умны бывали, Пока у них был умный секретарь. Роща и огонь[20] С разбором выбирай друзей.