«Ну, как здесь и́дет суд? Доволен ли ваш край?» «Великий государь, здесь не житье им – рай; Лишь только б дни твои бесценные продлились». (А рыбки между тем на сковородке бились.) «Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне, Хвостами так они и головами машут?» «О, мудрый Лев! – Лиса ответствует. – Оне На радости, тебя увидя, пляшут». Не могши боле тут Лев явной лжи стерпеть, Чтоб не без музыки плясать народу, Секретаря и воеводу В своих когтях заставил петь. Рыбья пляска[109] От жалоб на судей, На сильных и на богачей Лев, вышед из терпенья, Пустился сам свои осматривать владенья. Он идет, а Мужик, расклавши огонек, Наудя рыб, изжарить их сбирался. Бедняжки прыгали от жару кто как мог; Всяк, видя близкой свой конец, метался. На Мужика разинув зев, «Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев. «Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев. — Я старостою здесь над водяным народом; А это старшины, все жители воды; Мы собрались сюды Поздравить здесь тебя с твоим приходом». «Ну, как они живут? Богат ли здешний край?» «Великий государь! Здесь не житье им – рай! Богам о том мы только и молились, Чтоб дни твои бесценные продлились». (А рыбы между тем на сковородке бились.) «Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне, Они хвостами так и головами машут?» «О, мудрый царь! – Мужик ответствовал. – Оне От сильной радости, тебя увидя, пляшут». Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь, Еще изволя раз на пляску их взглянуть, Отправился в дальнейший путь. Прихожанин[110] Есть люди: будь лишь им приятель, То первый ты у них и гений, и писатель, Зато уже другой Как хочешь сладко пой, Не только чтоб от них похвал себе дождаться, В нем красоты они и чувствовать боятся. Хоть, может быть, я тем не много досажу, Но вместо басни быль на это им скажу. Во храме проповедник (Он в красноречии Платона[111] был наследник) Прихóжан поучал на добрые дела. Речь сладкая, как мед, из уст его текла. В ней правда чистая, казалось, без искусства, Как цепью золотой, Возъемля к небесам все помыслы и чувства, Сей обличала мир, исполненный тщетой. Душ пастырь кончил поученье; Но всяк ему еще внимал и, до небес Восхи́щенный в сердечном умиленье, Не чувствовал своих текущих слез. Когда ж из Божьего миряне вышли дому,