47 Густав и Фрида Пальмгрен весьма неуместно смотрелись на зеленых пластиковых стульях в комнате для допросов. На руках у Фриды радостно гулила Беатрис с одеялом-кроликом в одной ручке и резиновым жирафиком в другой. Из всех присутствующих на нее единственную никак не повлияли события, приведшие их в ту точку, где они сейчас находились. Социальная служба быстро приняла решение о временном воссоединении во благо ребенка. Никто не знал, что будет дальше, но сейчас для Фриды, кажется, не существовало ничего другого, кроме того, что Беатрис вернулась. Фрида не сводила глаз с малышки. Густав тоже был сосредоточен на Беатрис. Чарли пришлось дважды обращаться к нему, прежде чем он отреагировал. — Мы очень хотели ребенка, — сказал он. Дальше он рассказал о том, как они тосковали, обо всех попытках и неудачах, о разбитых надеждах, вынимавших всю душу. Вероятно, предполагалось, что Чарли поймет и проявит сочувствие, но она не могла его испытывать, зная, что в морге лежит тело молодой женщины, так дорого заплатившей за их мечту. — Она согласилась — сказал Густав. — Лу сама этого хотела. Она понимала, что у нас Беатрис будет лучше. — Тогда почему вы не осуществили удочерение законным путем? И почему заплатили ей? — спросила Чарли. — Мы так хотели, — пояснил Густав. — Мы хотели, чтобы у нее был капитал, чтобы открыть салон, о котором она все время говорила. Мы просто стремились сделать ее жизнь лучше. — А может быть, вы стремились сделать лучше свою собственную жизнь? Скрыть, что Беатрис не является вашим биологическим ребенком? Вы так этого хотели, что обошли закон, а потом, когда Беатрис пропала, вы придерживались своей версии. Вы надеялись раскрыть все сами, хотя на кону была человеческая жизнь. Этому нет оправданий. — Ты права, — ответила Фрида, прежде чем Густав успел возразить. — Мы думали в первую очередь о самих себе. — Она погладила Беатрис по головке. — Мы пытались все это скрыть, чтобы она осталась у нас, мы… — Вы знали, что ее биологический отец — Давид? Что он насиловал ребенка, взятого на воспитание в его семью, что он виноват в ее беременности? — Что ты такое говоришь? — ахнула Фрида. Она уставилась на Чарли, словно надеялась, что та возьмет свои слова назад, признается, что это неправда. Потом повернулась к Густаву. — Скажи, что это не так. — Я не знаю, — пробормотал Густав. Его лицо, ранее покрытое бисеринками пота, теперь сильно покраснело. — Я не знаю, правда ли это, но раньше я ничего об этом не знал, клянусь тебе. — Я тебе не верю, — проговорила Фрида, прижимая к себе Беатрис. — Твои клятвы ничего не значат. — Фрида, — сказал Густав. — Я правда не знал. — Эта девочка… — пробормотала Фрида. — Лу… все это… так ужасно. Она покачала головой. Казалось, Густав вот-вот расплачется, но Чарли не могла заставить себя сказать слова утешения. Перед глазами у нее стояла Лу, бросающаяся с обрыва, ее обезображенное тело на камне под скалой. В этой драме она оказалась жертвой. — Может быть, лучше будет, если я или Стина возьмем на себя разговор с Давидом? — предложил Грегер, когда Чарли вышла за чашкой кофе. — Почему? — Но ведь это достаточно очевидно. Ты только что видела, как девушка бросилась с кручи в платье твоей матери. Тебе даже с Густавом и Фридой не стоило бы говорить. — Откуда ты знаешь, что это платье принадлежало моей маме? — Я побеседовал с Сарой, — ответил Грегер. — Мама умерла больше двадцати лет назад, — проговорила Чарли. — И это просто платье. — Чарли, ты стала свидетельницей ужасного события, — настаивал Грегер. — Ты бледная как полотно и… — И что? — И у тебя руки трясутся, — закончил Грегер, кивнув на ее руку, державшую чашку с кофе. — Наблюдать ужасные вещи — часть моей работы, — ответила Чарли. — Обсудим потом. Давид уселся перед Чарли и Грегером в омерзительно наглаженном костюме. Чарли вспомнила описание, которое дала ему Лу. «Днем он преуспевающий отец семейства, а потом, когда заходит солнце, превращается в исчадие ада». Рядом с Давидом сидел его адвокат — столь же элегантно одетый, как и его клиент. Мало кому удается вызвать собственного адвоката за такое короткое время, но Давид, конечно же, принадлежал к небольшому кругу тех, кто мог себе это позволить. — Со сколькими из вас мне еще предстоит беседовать? — спросил Давид. — Ты можешь не произносить ни слова, — сказал ему адвокат. — Он только что согласился разговаривать, — напомнила Чарли. — У нас обычная беседа. — Что еще вы хотите знать, о чем я уже не рассказывал? — спросил Давид. — Я же признал, что могу быть ее отцом. — Вероятно, ты понял, что мы сделаем анализы на ДНК, — процедила Чарли, — и это выяснится. — Иметь детей вне брака — не преступление, — произнес адвокат. — Этого никто и не утверждал, — ответила Чарли. — Но ваш клиент скрыл от следствия важную информацию, затруднив работу полиции. — Я не хотел испортить жизнь всей своей семье, — ответил Давид. — Но был похищен ребенок, — возразил Грегер. — И если бы мы с самого начала знали, как обстоят дела… — То, возможно, молодая женщина не разбилась бы насмерть о камни, — закончила Чарли. Во взгляде Грегера она прочла, что перешла границу — но ведь то, что она сказала, правда. Если бы Давид или кто-либо другой из тех, кто знал ответ, все рассказал полиции с самого начала, то, вероятно, Лу была бы сейчас жива. — Я не виноват, что она спрыгнула с обрыва, — заявил Давид. — Другой человек не виноват, если кто-то решил… Чарли встретилась глазами с Давидом и вспомнила, что Бетти говорила о своем начальнике на заводе. «Это видно по его глазам. Они мертвые. Он человек без души». — Расскажи, что произошло в Москве, — велела Чарли. — Расскажи, что произошло между тобой и Лу Мун. — Что произошло? Давид посмотрел на адвоката, который повторил, что он может не говорить ни слова. — Рано или поздно тебе придется заговорить, — сказала Чарли. — У нас начался своего рода роман, — ответил Давид. — Эта девушка вела себя довольно… — Лу, — поправила его Чарли. — Ее звали Лу. — Да, — сказал Давид. — Я знаю, как ее звали. — Продолжай, — сказал Грегер. — Она вела себя довольно вызывающе, — продолжал Давид. Чарли сжала руки, вспомнив о том, что писала Лу, — как он вдавливал ее в подушку, как она задыхалась, как Давид изливался в нее, словно она не человек. — Мы располагаем другими сведениями, — заявила она. — Вот как? — удивился Давид. — Мы прочли текст, написанный Лу. И, похоже, у нее сложилось совсем иное представление о том, что между вами происходило. «Наконец-то, — подумала она, заметив легкие подергивания в лице Давида, — наконец-то что-то поколебало его самодовольный вид». — Да, но этой молодой женщины уже нет в живых, — напомнил адвокат. Он откинулся на стуле и поправил очки. — Лу, — сказала Чарли. — Лу Мун. — Я и не утверждал, что ее зовут как-то по-другому, — пожал плечами адвокат. — Нет, вы просто говорили о ней так, словно у нее нет имени, — сказала Чарли, — поэтому я хочу напомнить вам и вашему клиенту, что у нее было имя, что она человек, который… Голос изменил ей. Она потянулась за стаканом воды и выпила глоток. — Как я уже сказала, у нас есть ее записки, — продолжала она, прекрасно осознавая, что записи Лу по поводу тех событий не будут иметь особого веса. Адвокат, конечно, тоже это знал — теперь он снисходительно улыбнулся и заметил, что трудно оценивать степень правдивости в дневнике заблудшей девочки-подростка, к тому же с учетом того, что девочка питала склонность к алкоголю и наркотикам и была не в ладах с законом. — Что будет происходить теперь? — спросил Давид. — В смысле — с Беатрис? — Этот вопрос решаем не мы, — ответил Грегер. — Что ты делаешь? — спросил он, когда Чарли поднялась.