– Да. И готов убить всю Коалицию. – А что с Мартой? Она такая спокойная, но… – Но ты ее побаиваешься, правда? – перебил его Олли. – Она заботится о Дэви. Так что, если обидишь его, придется иметь дело с ней. Следующую ночь они провели в церкви. На ужин у них были перезрелые фрукты и остатки фастфуда, которые они нашли в урнах за супермаркетом и китайским рестораном. В церкви места были отгорожены друг от друга деревянными панелями[11]. – Такое редко встретишь, – заявила Марта. – Это очень старая церковь. Разложив еду на надгробной плите, она разделила порции между ребятами. Ласточка отсела от остальных и стала кормить Кэсс. Но малышка капризничала, отказывалась от еды и в конце концов свернулась калачиком на твердой деревянной скамейке. «Этого не хватит ни телу, ни духу», – подумал Джейк. Так часто говорила мама, когда он отказывался есть. После ужина Дэви зачем-то поднялся на кафедру, стянул шапку, раскрыл Библию и зашелестел страницами. Он смахнул волосы со лба и начал читать. – Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне[12]. От его тихого, почти шепчущего голоса по спине Джейка пробежал мороз. Дэви открыл другую страницу и продолжил: – Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают[13]. – Замолчи сейчас же! – Ласточка вскочила на ноги. Но Марта опередила ее: взлетев на кафедру, она схватила Дэви за шиворот и потянула к выходу. – Зачем он это сделал? – прошептал Джейк. – Он же знал, что она разозлится. – Он не сдержался, – ответил Олли. – Но он прав. Кэсс становится хуже с каждым днем. Марта и Дэви вернулись. Дэви подошел к Ласточке и что-то сказал. После недолгих раздумий девушка примирительно кивнула и пожала ему руку. Каждый спал в отдельном ряду. Джейк лежал на скамье, прижав руки к бокам. Вдоль стенок висели подушки – Марта сказала, что прихожане клали их на пол, когда молились на коленях, – и Джейк подложил одну из них под голову. Джет свернулся у его ног, и, закрыв глаза, мальчик представил, что лежит дома в постели. Ночью он проснулся и испугался прикосновения к лицу собственной холодной руки. Еще одну ночь они провели на заброшенной конюшне на окраине поля. Сорняки и крапива доходили им до головы. Они спали валетом, тесно прижавшись друг к другу, как сельди в бочке. Наутро Браконьер принес в капюшоне своей парки целую гору яиц. – Они совсем свежие, – сказал он. – Пейте, и уходим. Я взял слишком много, фермер скоро заметит пропажу. Теплые сырые яйца скользнули в желудок Джейка мягко, словно бархат. – Теперь очередь пса, – сказал Браконьер и разбил пару яиц в подставленные Джейком ладони. Только Кэсс отказалась от трапезы, насупившись и стиснув зубы. Ласточка крепко держала ее в руках. – Тебе надо поесть, – повторяла она. Девочка ерзала и вырывалась, в ее волосах торчала солома. Ласточка заставила ее открыть рот и разбила яйца. Кэсс не проронила ни звука. Но лучше бы она заплакала, подумалось Джейку. По ночам Джейку снова и снова снилась мама. Она была рядом. Он мог видеть ее. Мог слышать. Она звала его, взъерошивала волосы или крепко прижимала к груди, пока он не начинал вырываться. Но потом он просыпался – наступала пора дежурить или кто-то кричал во сне, – и образ исчезал. Ему хотелось кричать от обиды и злости, как будто мама вырывалась из объятий, ускользала от него и он никак не мог ее удержать. Он считал дни, каждое утро делая новую насечку на палке, которую подобрал в первый день в отряде: двенадцатый день, тринадцатый… Ботинки натерли ему ноги, и на пятках то и дело образовывались мозоли. Он стал прихрамывать, и по вечерам Марта накладывала ему пластыри. Джейку нравилось смотреть, как она работает. На вид Марте было столько же лет, что и Ласточке. Но если та, немногословная, в военных сапогах, была строгой и жесткой, Марта казалась мягкой и добродушной. Она никогда не повышала голос, даже если злилась, а когда улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. Свои длинные вьющиеся темные волосы она убирала за уши – как его мама. – Скоро мы отдохнем, – говорила она. – И тогда твои мозоли заживут. – Зачем нам отдыхать? – спросил Джейк. Он не хотел останавливаться и отдыхать. Он был готов идти до самой Шотландии. Там он встретит дедушку с бабушкой, будет спать в собственной кровати, а на полу будет лежать Джет. – Потому что все выбились из сил, – объяснила она. – И твои мозоли станут хуже, если мы не остановимся. – Мне все равно, – не унимался Джейк. – Я хочу… Марта прервала его. – Если мы не остановимся, то Кэсс… – она запнулась, но Джейк вспомнил ту цитату из Библии, которую читал Дэви: «Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают». – Куда мы идем? Где мы остановимся? – В убежище Беглецов. Скоро сам увидишь, – ответила она. 9 Едва забрезжил рассвет, они пересекли реку и добрались до города. Осторожно, словно лисы в курятнике, они двигались вдоль спящих домов. Перейдя мост и поднявшись по холму, они увидели широкую, аккуратно постриженную лужайку, в центре которой стояла церковь. По одну сторону простирались большие старые дома, огороженные решетками, на которых висели предупредительные знаки: НЕ ПОДХОДИТЬ! Злая собака Вооруженная охрана Работают сканеры Мама рассказывала Джейку, что выросла в таком же доме, как и эти, до того как страна разделилась и ее родители уехали в Шотландию. По ее словам, когда она была маленькой, в таких домах жили обычные люди, а не богачи или члены Коалиции, как сейчас. Раньше не было ни охраны, ни заборов, а когда ее друзья приходили в гости, они просто подходили к двери и звонили в звонок. – Тогда у нас не было чипов, – говорила она. – Даже когда я пошла в школу. – Но ведь чипы есть у всех, – не понимал Джейк. – Даже у премьер-министра, даже у Джо Пенсари из «Манчестер Юнайтед»[14]. – Тогда все было по-другому, – объясняла мама. – А потом мы стали разучивать в школе песню про чипы, и миссис Ансельм пела с нами, взмахивая руками. Тогда и появились первые чипы. Мне было восемь. Джейк с трудом представлял, как можно чипировать сразу целую страну. – Должно быть, были большие очереди. – Сначала чипировали детей. Нас учили этой песенке: «ЧИП – и дети спасены», – пропела она. – Эта песня звучит глупо, – заявил Джейк. – Зато она была прилипчивая. Она звучала повсюду: в «Твиттере», по радио и ТВ, в интернете. И родители задумались о безопасности своих детей. Теперь я их понимаю. – Значит, у тебя появился чип, когда тебе было восемь, – заключил Джейк. – Нет. Твоим дедушке и бабушке не понравилась эта идея, – она пожала плечами. – Но через два года Коалиция приняла закон, обязующий чипировать детей младше одиннадцати. Мне тогда было десять. А еще через пять лет произошел раскол, и они построили Новую стену. Тогда чипы стали обязательны для всех. Тогда мы и переехали. Как и многие. Ребята шли вдоль однотипных семейных домов с качелями на лужайках. На крыльце одного из них Джейк увидел скейтборд, и у него участилось дыхание: это была одна из самых дорогих моделей «Санта-Круз»[15]. Он просил о таком несколько лет. Он взглянул на зашторенные окна. Там, за окном, спал мальчишка, у которого были «Санта-Круз» и мама с папой. Джейк прогнал эту мысль и ускорил шаг. Примерно через десять минут Ласточка показала жестом, что они должны остановиться. Отряд ждал в тени деревьев, пока она и Браконьер изучали карту. Джейк снял рюкзак и прислонился к дереву. Он опустился на корточки и погладил Джета вдоль густой черной шерсти. Кэсс стояла поблизости, облизывая пересохшие губы. Ее руки как будто исчезли в рукавах широкой, не по размеру куртки. Девочка вела себя так все время, когда они останавливались: она просто стояла и молча смотрела на Джета. С каждым разом она подходила все ближе к псу и в этот раз почти касалась его. Кэсс не была похожа на обычную пятилетнюю девочку: она двигалась медленно, как будто с трудом, а под ее глазами чернели большие круги. – Хочешь потрогать? – спросил Джейк. – Смотри.