Часть 47 из 182 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Сегодня утром я расскажу вам о Золотом Пророке, жизнь которой стала прекрасным уроком. Мантра Золотого Пророка — “Я живу, чтобы любить и отдавать”. Следующие слова написал сам Папа Джей.
Она опустила взгляд на раскрытую книгу в своих руках, и теперь Робин увидела “Ответ” Джонатана Уэйса, напечатанный на корешке золотым шрифтом.
— Жила-была житейская, материалистическая женщина, которая вышла замуж с единственной целью — жить так, как в мире мыльных пузырей считается полноценной, успешной жизнью.
— Мы можем задавать вопросы? — перебил Амандип Сингх.
Робин сразу почувствовала напряжение среди постоянных членов церкви.
— Обычно я принимаю вопросы в конце чтения, — холодно сказала Мазу. — ты хотел спросить, что такое “мир мыльных пузырей”?
— Да, — сказал Амандип.
— Сейчас все объяснится, — сказала Мазу с натянутой холодной улыбкой. Опустив взгляд на книгу, она продолжила чтение.
— Мы иногда называем материалистический мир “миром мыльных пузырей”, поскольку его обитатели живут внутри пузыря, ориентированного на потребителя, одержимого статусом и эго. Владение — ключевой момент в этом мире: владение вещами и владение другими людьми, которые сводятся к плотским объектам. Тех, кто способен видеть за вульгарными, разноцветными стенами пузыря, считают странными, заблуждающимися, даже сумасшедшими. Однако стены пузыря очень хрупки. Достаточно одного взгляда на Истину, чтобы они лопнули, так случилось и с Маргарет Кэткарт-Брайс.
Она была богатой женщиной, тщеславной и эгоистичной. Врачи делали ей операции на теле, чтобы подражать молодости, столь почитаемой в мире пузырей, живущем в страхе перед смертью и разложением. Она не имела детей по своей воле, боясь испортить свою идеальную фигуру, и скопила огромное состояние, не отдав ни копейки, довольствуясь жизнью в материальной легкости, которой завидовали другие обитатели пузыря.
Робин под молчаливым руководством Лин аккуратно складывала полые соломинки. Краем глаза она заметила, как беременная Ван массирует одну сторону своего набухшего живота.
— Болезнь Маргарет была связана с ложным “я”, — читала в книге Мазу. — Это “я”, которое жаждет внешнего подтверждения. Ее духовное “я” долгое время оставалось неухоженным и заброшенным. Ее пробуждение произошло после смерти мужа в результате того, что мир называет случайностью, но Всеобщая Гуманитарная Церковь признает частью вечного замысла.
Маргарет пришла послушать одну из моих лекций. Позже она сказала мне, что пришла, потому что ей нечем было заняться. Конечно, я прекрасно понимал, что люди часто посещают мои встречи только для того, чтобы испытать что-то новое, о чем можно поговорить на модных званых обедах. Но я никогда не презирал компанию богатых людей. Это уже само по себе является формой предрассудков. Все суждения, основанные на богатстве человека, — это “пузырьковое” мышление.
— Итак, я выступал на ужине, а присутствующие кивали и улыбались. Я не сомневался, что по окончании вечера некоторые из них выпишут мне чеки на поддержку нашей благотворительной деятельности. Это обойдется им недорого и, возможно, даст им ощущение собственной доброты.
Но когда я увидел, что Маргарет смотрит на меня, я понял, что она из тех, кого я иногда называю лунатиками: из тех, кто обладает большими непробужденными духовными способностями. Я поспешил закончить свою беседу, желая поговорить с этой женщиной. В конце нашей беседы я подошел к ней и за несколько коротких фраз влюбился так сильно, как никогда в жизни.
Робин была не единственной, кто поднял взгляд на Мазу при этих словах.
— Некоторые будут шокированы, услышав, что я говорю о любви. Маргарет был семьдесят два года, но когда встречаются два симпатизирующих друг другу духа, так называемая физическая реальность теряет свою значимость. Я полюбил Маргарет сразу же, потому что ее истинное “я” взывало ко мне из-за лица, похожего на маску, умоляя об освобождении. Я уже прошел достаточную духовную подготовку, чтобы видеть с ясностью, недоступной физическим глазам. Красота плоти всегда увядает, а красота духа вечна и неизменна.
Дверь в мастерскую открылась. Мазу подняла голову. Вошел Цзян Уэйс, приземистый и угрюмый, в оранжевом спортивном костюме. При виде Мазу его правый глаз начал дергаться, и он поспешно прикрыл его.
— Доктор Чжоу хочет видеть Ровену Эллис, — пробормотал он.
— Это я, — сказала Робин, подняв руку.
— Хорошо, — сказала Мазу, — иди с Цзяном, Ровена. Я благодарю тебя за службу.
— И я за вашу, — сказала Робин, сложив руки вместе и склонив голову перед Мазу, чем вызвала еще одну холодную, натянутую улыбку.
Глава 31
Девять на пятом месте…
Не следует пробовать неизвестные препараты.
И-Цзин или Книга Перемен
— Ты быстро соображаешь, — сказал Цзян, когда они с Робин проходили мимо курятника.
— Что ты имеешь ввиду? — спросила Робин.
— Знаешь правильные ответы, — сказал Цзян, снова потирая глаза, и Робин показалось, что она уловила намек на обиду. — Уже.
Слева от них простирались открытые поля. Марион Хаксли и Пенни Браун, пошатываясь, шли по глубокой колее, ведя за собой ширских лошадей на бесконечную пахоту — бессмысленное занятие, учитывая, что поле уже было вспахано.
— Металлическая группа, — с усмешкой сказал Цзян. Убедившись в том, что утренняя перегруппировка была просто упражнением на определение рейтинга, Робин спросила,
— Почему доктор Чжоу хочет меня видеть?
— Медицина, — сказал Цзян. — Проверит, готова ли ты поститься.
Они прошли мимо прачечной и столовой, а затем мимо старых сараев, на двери одного из которых висел замок с паутиной.
— Что вы там храните? — спросила Робин.
— Хлам, — сказал Цзян. Затем, заставив Робин подпрыгнуть, он прокричал,
— Эй!
Цзян указал на Уилла Эденсора, который сидел в тени дерева в стороне от тропинки и, казалось, успокаивал плачущего ребенка лет двух. Уилл Эденсор вскочил, как будто его ошпарили. Девочка, чьи белые волосы не были сбриты, как у других детей, а торчали вокруг головы, придавая ей вид одуванчика, потянулась к нему, умоляя Уилла взять ее на руки. Позади него среди деревьев под присмотром бритоголовой Луизы Пирбрайт возилась группа детей ясельного возраста.
— Ты что, на дежурстве? — Цзян прикрикнул на Уилла.
— Нет, — сказал Уилл. — Она просто упала, и я…
— Ты занимаешься материалистическим удержанием, — кричал Цзян, и изо рта у него вылетали капли слюны. Робин была уверена, что ее присутствие делает Цзяна более агрессивным, что ему нравится показывать перед ней свой авторитет.
— Это произошло только потому, что она упала, — сказал Уилл. Я шел в прачечную и…
— Тогда иди в прачечную!
Уилл поспешил прочь на своих длинных ногах. Девочка попыталась последовать за ним, споткнулась, упала и заплакала еще сильнее. Через несколько секунд Луиза подхватила ребенка и скрылась с ним в деревьях, где бродили остальные малыши.
— Его предупреждали, — сказал Цзян и снова направился к выходу. — Я должен сообщить об этом.
Казалось, он был рад этой перспективе.
— Почему его не подпускают к детям? — спросила Робин, торопясь поспеть за Цзяном, когда они обогнули храм.
— Ничего подобного, — быстро сказал Цзян, отвечая на невысказанный вопрос. — Но мы должны быть внимательны к тому, кто работает с малышами.
— А, ну да, — сказала Робин.
— Не поэтому — это духовное, — прорычал Цзян. — Люди получают удар по самолюбию от материалистического обладания. Это мешает духовному росту.
— Понятно, — сказала Робин.
— Ты должен убить ложное “я”, — сказал Цзян. — Он еще не убил свое ложное “я”.
Теперь они пересекали внутренний двор. Когда они присели у бассейна Утонувшего Пророка между гробницами Украденного и Золотого Пророков, Робин подобрала лежащий на земле камешек и спрятала его в левой руке, а затем окунула указательный палец правой руки в воду, помазала лоб и произнесла слова: “Утонувший Пророк благословит всех, кто поклоняется ей”.
— Ты знаешь, кем она была? — спросил Цзян у Робин, вставая и указывая на статую Дайю.
— Ее звали Дайю, не так ли? — сказала Робин, все еще держа в сжатой руке маленький камешек.
— Да, но знаешь ли ты, кем она была? Для меня?
— О, — сказала Робин. Она уже узнала, что на ферме Чепменов не одобряется называть семейные отношения, поскольку это говорит о продолжающейся приверженности материалистическим ценностям. — Нет.
— Моей сестрой, — сказал Цзян низким голосом, ухмыляясь.
— Ты можешь ее вспомнить? — сказала Робин, стараясь, чтобы это прозвучало потрясенно.
— Да, — сказал Цзян. — Она играла со мной.
Они направились ко входу в фермерский дом. Когда Цзян немного опередил ее, чтобы открыть украшенные драконами двери дома, Робин спрятала крошечный камешек в лифчике, спрятав его от посторонних глаз в передней части кофты.
На каменном полу перед дверями фермерского дома был высечен девиз на латинском языке: STET FORTUNA DOMUS. Прихожая была широкой, безупречно чистой и безукоризненно украшенной, белые стены были увешаны произведениями китайского искусства: шелковыми панно в рамах и резными деревянными масками. Лестница, покрытая алым ковром, поднималась на второй этаж. Из холла выходило несколько закрытых дверей, выкрашенных в черный цвет, но Цзян провел Робин мимо них и повернул направо, в коридор, который вел в одно из новых крыльев.
В самом конце коридора он постучал в еще одну черную глянцевую дверь и открыл ее.
Робин услышала женский смех и, открыв дверь, увидела актрису Ноли Сеймур, прислонившуюся к письменному столу из черного дерева и, по-видимому, потерявшую голову от веселья по поводу того, что ей только что сказал доктор Чжоу. Это была смуглая, похожая на эльфа молодая женщина с коротко подстриженными волосами, с головы до ног одетая, как распознала Робин, в “Шанель”.
— О, привет, — сказала она сквозь смех. У Робин сложилось впечатление, что Ноли смутно узнала Цзяна, но не могла вспомнить его имени. Рука Цзяна снова подскочила к его подмигивающему глазу. — Энди просто заставляет меня реветь… Мне пришлось приехать сюда, чтобы пройти курс лечения, — слегка надулась она, — раз уж он бросил нас в Лондоне.