– К сожалению, это невозможно. Взгляни на это дело с нашей точки зрения. У нас нет средств на содержание всех матерей-одиночек. Мы и так существуем только за счет благотворительности… Есть еще вариант: отдать ребенка в приют, если, конечно, тебе это по карману. Ты могла бы оставить ребенка там до того времени, пока не передумаешь или не найдешь работу по соседству, чтобы иметь возможность видеться с ним. Я не стал бы тебе этого советовать, но, если хочешь, я мог бы устроить это для тебя. София взяла руку доктора в свои и поцеловала ее. Она ухватилась за спасительный шанс не расставаться с ребенком и решила поговорить с Майклом или с кем-нибудь из его родных. София воспряла духом и стала думать, как скопить деньги на билет до Палермо. Она считала месяцы, помня о том, что Майкл собирался уехать на два года. София мечтала увидеться с ним, но гордость не позволяла ей прийти к нему униженной просительницей с ребенком на руках. Она ни о чем не станет умолять его, но если он ее не любит и не захочет на ней жениться, то пусть даст то, на что она имеет право: деньги на содержание ребенка. Однако непоколебимая вера в его любовь не оставляла ее. Обстоятельства мешают ему писать ей, а когда он ее увидит, горячее чувство снова вспыхнет в его сердце. Ведь он настоящий Лучано! На следующей неделе у нее начались схватки. Мысль о том, что ребенка не отнимут у нее, принесла ей невероятное облегчение, а мечта о возрождении любовных отношений с Майклом придала ей сил. Однако ничто, в том числе и поддержка Раины, не избавило ее от страшнейших мук. Затяжная, изматывающая боль сводила ее с ума. Краткие промежутки между схватками не давали возможности отдохнуть. Казалось, внутренности горят огнем и какая-то неведомая сила, которой она не может противиться, разрывает ее изнутри… София потянулась к кислородной маске и сделала жадный глоток, но акушерка вырвала ее. Тогда она сжала зубами медальон, подаренный Майклом, и в мягком металле образовалась вмятина. – Давай, София, тужься… тужься! Она стиснула зубы, ей не хватало воздуха. Совершив невероятное усилие, она почувствовала, как ее тело освободилось от тяжести плода. В тот же миг раздался громкий крик новорожденного младенца, и София попыталась приподняться, чтобы взглянуть на него. Однако ей отказались показать ребенка до тех пор, пока его не искупают и не взвесят. Доктор положил ей на лоб прохладное влажное полотенце. – У тебя сын, София, – вздохнув, печально сказал он. Ему было искренне жаль своих юных пациенток, которым приходилось в одиночестве проходить через это тяжелейшее испытание. Они так отличались от замужних женщин, для которых ребенок был желанным, а значит, и роды не такими страшными. Доктор удивился, когда София внезапно радостно рассмеялась, не обращая внимания на медсестру, которая мыла ее, и зачарованно вымолвила: – У меня сын… Доктор присутствовал при том, как ей принесли ребенка. Прекрасный, здоровый малыш весом восемь с половиной фунтов смотрел на мир ясными голубыми глазами, которые уже сейчас блестели, как драгоценные камни. Он был невероятно похож на отца. София улыбнулась сыну, и на ее щеках появились ямочки. Все, кто наблюдал эту трогательную сцену, не могли сдержать слез умиления. София отвезла сына в приют. Ей позволили оставлять его здесь на день, пока она сама работала. Доктор сдержал слово и не только помог ей устроить малыша, но и подыскал работу в пекарне всего в нескольких ярдах от приюта. Надежда на встречу с Майклом окрыляла ее. Она работала, не щадя себя, и ухитрялась откладывать деньги на поездку в Палермо. Кроме того, она часами сидела возле колыбельки и шила себе новое платье и жакет. Пара туфель, выданная ей в монастыре, должна была дополнить ее туалет. С тех пор как она видела Майкла в последний раз, прошел почти год. Их сыну исполнилось уже три месяца, и она назвала его Никодемо. София не указала в метрике имя Майкла, желая, чтобы он сделал это сам. У нее была еще одна мечта: крестить малыша вдвоем с Майклом… Она подсчитала, что сможет заработать необходимые для поездки и содержания сына деньги за три месяца. К тому времени ей не нужно будет кормить его грудью. Новое платье было готово, туфли, которые она надевала очень редко, чтобы не трепать зря, стояли начищенные. София гнала от себя прочь сомнения в успехе поездки и сказала в приюте, что по возвращении заберет сына насовсем. В приюте содержалось пятнадцать младенцев, а также был устроен детский сад для пяти- и шестилетних детей. Заведение существовало за счет благотворительности и поддерживалось церковью. Детей часто усыновляли, особенно новорожденных. Девушки, которые надеялись устроить личную жизнь, охотно подписывали отказные документы. Бездетные пары платили за возможность усыновить ребенка, хотя об этом предпочитали не говорить. Матери-одиночки иногда просто уходили и не возвращались. Церковь ввела правило о том, что, если мать уезжает по какой-то причине из округи, она должна дать согласие на то, что ее ребенка отдадут на воспитание, если она не вернется в течение трех месяцев. София без тени сомнения подписала бумаги. Глава 6 Грациелла была сильно встревожена. Ее сын заболел! Он не захотел говорить об этом по телефону, значит дело плохо. Роберто догадался о том, что что-то стряслось, по лицу жены. – Майкл звонил только что. Сказал, что приедет в понедельник. Похоже, он заболел. Я и половины не поняла из того, что он говорил. Но ему нужны деньги. – Что? Ведь я и так увеличил его счет до… – Ты уверен, что деньги дошли до него? – Я это выясню, не волнуйся. Роберто позвонил в банк и узнал, что по счетам Майкла Лучано имеется перерасход в пять тысяч долларов. Деньги не особенно волновали Роберто, и тем не менее он хотел знать, на что его сын потратил такую сумму. То, что Майкл вздумал приехать домой в середине семестра, тоже было подозрительно. Роберто собрался уже звонить в Гарвард, но передумал и решил дождаться сына и поговорить прежде с ним. В понедельник у Роберто была назначена деловая встреча, и он отправил в аэропорт вместо себя Константино. Пол Каролла приник к стеклу, и от его дыхания оно запотело. Когда к самолету подъехал трап, он протер стекло, чтобы лучше видеть пассажиров, которые по нему спускаются. Он сгорал от нетерпения и стал уже убеждать себя в том, что мальчишка не прилетел. Его кулаки невольно сжались. Он готов был разбить стекло, когда наконец увидел его. Майкл сильно похудел. Его лицо было изможденно, а длинные волосы, казалось, не мыли и не расчесывали несколько месяцев. На плече у него висела гитара. Потертые джинсы и стоптанные тапочки делали его похожим на безработного бродягу. Спускаясь по ступеням, Майкл покачнулся и схватился за поручень. В эту минуту Каролла вспомнил, как позавидовал когда-то его отцу, вышедшему из самолета в шикарном пальто и с кожаным чемоданчиком в руках. Злорадно усмехаясь, Каролла наблюдал, как Майкл, превратившийся в жалкую развалину, еле волочил ноги по взлетной полосе. Каролла не сомневался теперь, что отнимет у Лучано все и даже более того. Никто не спасет Лучано – ни Организация, ни вся его хваленая система безопасности. А главное, никому и в голову не придет, что падение Лучано – дело его рук. К тому моменту, когда Майкл Лучано добрался до таможни, пот лил с него градом. Офицер раскрыл гитарный чехол и попросил предъявить чек на инструмент, так как он куплен в Америке. За гитару следовало уплатить пошлину. Майкл достал бумажник. У него заметно дрожали руки, и таможенник участливо поинтересовался, как он себя чувствует и не нужен ли ему врач. Майкл ответил, что у него грипп. В его мозгу появился очаг боли, которая постепенно распространилась по всему телу. В конце концов у него задрожали и стали подгибаться ноги. Невероятным усилием воли он заставил себя сохранить спокойствие, расплатиться с таможней и выйти в зал ожидания. Он огляделся в поисках туалетной комнаты. Перед глазами у него все плыло, и он бормотал себе под нос проклятия. Вздох облегчения вырвался у него из груди, когда сквозь навернувшиеся на глаза слезы он разглядел в конце зала дверь с нужной табличкой. К счастью, там никого не оказалось, Майкл бросился к раковине и принялся плескать в лицо холодной водой, чуть не плача от отчаяния. Ноги у него стали ватными и не слушались, ему с трудом удавалось сохранять вертикальное положение. Незаметно для самого себя он начал оседать на холодный, пропахший мочой кафельный пол. В этот миг его подхватили чьи-то сильные руки и тихий голос сказал, что все будет хорошо. Майкл вцепился в незнакомца обеими руками, умоляя о помощи. Туалетная комната завертелась у него перед глазами, свет стал меркнуть… Вкрадчивый голос Ленни Каватайо настойчиво требовал денег. Он отпихнул в сторону гитару и начал шарить по карманам у бесчувственного юноши. Пальцы словно одеревенели и плохо слушались его, но наконец нащупали бумажник. Усадив Майкла на пол и прислонив его к стене, Ленни достал деньги и пересчитал их. Затем, опасаясь, что кто-нибудь войдет, он перетащил Майкла в кабинку и закрыл за собой дверь. Ленни помахал перед лицом у Майкла двумя белыми пакетиками, а когда юноша потянулся за ними, бросил их в унитаз. Он с усмешкой наблюдал за тем, как Майкл Лучано, сын могущественного дона Роберто, чуть не плача, засунул руки в унитаз по локоть. Выходя из кабинки, Ленни подумал о том, сможет ли парень сам уколоться – он выглядел совсем разбитым. Впрочем, это уже не его забота. В любом случае мальчишка долго не протянет. Тем временем Константино Лучано спорил с двумя офицерами полиции, которые утверждали, что он неправильно припарковал машину. Майкл вышел из здания аэровокзала и, окликнув брата, направился к машине. По пути он едва не сбил с ног двух женщин и даже не обратил на это внимания. Майкл привел себя в порядок в туалетной комнате и надел темные очки, но Константино сразу заметил: с ним что-то не так. Положив чемодан и гитару Майкла в багажник, он помог брату сесть в машину. От одежды и давно не мытого тела Майкла распространялась такая вонь, что Константино вынужден был открыть окно. Не понимая, в чем дело, он спросил брата, что, черт возьми, с ним стряслось. Майкл запрокинул голову и рассмеялся. Константино не смог добиться от него ни одного разумного слова, и радость от встречи с братом постепенно обернулась раздражением. – Ты что, пьян? Напился в самолете? Майкл! Майкл, что с тобой? Майкл сокрушенно вздохнул и, уставившись в окно, заявил, что у него тяжелое вирусное заболевание, которое полностью лишило его жизненных сил. Он говорил об этом с преподавателями, и те посоветовали ему съездить домой, отдохнуть и подлечиться, а уж потом вернуться к занятиям. Майкл снял очки и в первый раз прямо посмотрел на брата. Его голубые, некогда ярко сияющие глаза показались Константино чужими. – Мы вылечим тебя, – сказал Константино, сжав руку брата. – Извини, но мне кажется, что маме лучше не видеть тебя таким. Что ты скажешь, если мы сначала заедем в отель, где ты сможешь вымыться и переодеться? От тебя разит за версту. – Как хочешь, брат, как хочешь. Они сняли номер в отеле. Константино первым делом наполнил ванну, а затем раскрыл чемодан Майкла. Не найдя в нем ни одной чистой и приличной вещи, он решил выйти и купить брату одежду, пока тот будет мыться. Проводив Константино, Майкл разделся и с наслаждением погрузился в горячую воду. У него сохранилась хорошая фигура, хотя он сильно похудел. Вены на руках уродливо раздулись, кожа на локтях покрылась струпьями. Он откинулся на спину и блаженно закрыл глаза. Приятное тепло обволакивало его, он постепенно уходил под воду, проваливаясь в зыбкую дремоту. Когда на поверхности осталась лишь одна голова, Майкл выпрямился, встряхнулся и решил все же хорошенько вымыться перед тем, как покажется дома. Выйдя из ванной, он приготовил и ввел себе еще одну дозу, после чего тщательно запрятал в гитарный чехол резиновую шину и белые пакетики. Когда Константино вернулся из магазина, Майкл сидел на кровати в халате с монограммой отеля и бренчал на гитаре. Его волосы, утратившие былой блеск, следовало бы постричь. Но Майкл побрился и, к невероятному облегчению брата, стал снова похожим на себя прежнего. Они добрались до дома без приключений. Майкл весело щурился на солнце и, казалось, чувствовал себя лучше. Едва впереди показалась крыша виллы, он рассмеялся и заголосил, передразнивая отца: – Ты только посмотри на этот дом! Видишь, как он купается в золотых лучах солнца? Точно как волосы твоей матери… Машина не успела остановиться у порога, а Грациелла уже сбегала по ступеням, улыбаясь и махая рукой. Упитанный и медлительный Фредерико появился в дверях следом за матерью, пятнадцатилетний Альфредо подъехал к крыльцу на мотороллере и засигналил. Грациелла прикрикнула на него, чтобы не шумел, и Константино наконец заглушил мотор. Пыль, которую подняли машина и мотороллер, долго висела в воздухе плотным облаком. Альфредо наблюдал за тем, как Майкл выскочил из машины, подбежал к матери и, подхватив на руки, закружил. Грациелла с первого взгляда поняла, что сын действительно болен. Он очень исхудал и осунулся, но его смех и бьющая ключом энергия остались теми же. – Мы ждем вас уже несколько часов, – сказала Грациелла. Константино слышал, как брат принес свои искренние извинения. – Самолет опоздал, и бедный Кон прождал меня целую вечность. Мы гнали обратно так быстро, как могли. Та легкость, с которой Майкл лгал без зазрения совести, и то, с какой готовностью мать ему поверила, заставили Константино почувствовать себя неловко. Он взял вещи брата, чтобы отнести их в комнату, и уже поднялся на крыльцо, когда подъехала отцовская машина. Константино оглянулся и увидел, как отец бросился к старшему сыну, радуясь, словно ребенок, и распростер ему навстречу объятия. Константино знал, что отец любит всех их, никого не выделяя, но только Майкл вызывает у него такой неподдельный восторг. Это стало еще более очевидно, когда молодой человек с золотистыми волосами, унаследованными от матери, припал к груди отца. Они поцеловались, и Майкл, обняв отца за шею, прошептал ему на ухо: – Я люблю тебя, папа. Очень люблю. Роберто чмокнул сына в макушку и потрепал его по плечу. – А ты похудел! Как ты собираешься выиграть Кубок Дэвиса, если от твоих мышц ничего не осталось, скажи на милость? А это еще что такое? – Роберто отогнул его нижнюю губу кончиком указательного пальца. – Ты перестал чистить зубы? Ты, у кого были самые здоровые и белоснежные зубы на всей Сицилии? Это что, в Америке теперь так принято? Уехал нормальный ребенок, а вернулся скелет с нечищеными зубами! После обеда они говорили о старых добрых временах и слушали рассказы Майкла о колледже. Никто словом не обмолвился о том, почему он здесь, почему ему пришлось приехать домой. Все думали лишь об этом, но предпочитали молчать. Разговор мог завести только отец, однако он хотел, чтобы прежде вся семья спокойно пообедала и пообщалась с Майклом, по которому все очень соскучились. Роберто заметил, что за обедом Майкл пил больше, чем обычно. У них дома не принято было ограничивать количество вина, но Майкл не знал удержу. Он стал быстро путать слова и запинаться, а потом, словно позабыв, где находится, достал из кармана пачку сигарет и закурил, хотя отец еще не закончил есть. Все притворились, что не заметили этого, но Константино видел, как отец тревожно прищурился.