Хватка была не совсем удачная, она пришлась слишком низко, ближе к груди, но Чероки не разжимал челюстей Белый Клык заметался из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть с себя бульдога. Эта волочащаяся за ним тяжесть доводила его до бешенства. Она связывала его движения, лишала его свободы, как будто он попал в капкан. Его инстинкт восставал против этого. Он не помнил себя. Жажда жизни овладела им. Его тело властно требовало свободы. Мозг, разум не участвовали в этой борьбе, отступив перед слепой тягой к жизни, к движению — прежде всего к движению, ибо в нём и проявляется жизнь. Не останавливаясь ни на секунду, Белый Клык кружился, прыгал вперёд, назад, силясь стряхнуть пятидесятифунтовый груз, повисший у него на шее А бульдогу было важно только одно: не разжимать челюстей. Изредка, когда ему удавалось на одно мгновение коснуться лапами земли, он пытался сопротивляться Белому Клыку и тут же описывал круг в воздухе, повинуясь каждому движению обезумевшего противника. Чероки поступал так, как велел ему инстинкт. Он знал, что поступает правильно, что разжимать челюсти нельзя, и по временам вздрагивал от удовольствия. В такие минуты он даже закрывал глаза и, не считаясь с болью, позволял Белому Клыку крутить себя то вправо, то влево. Всё это не имело значения. Сейчас Чероки важно было одно: не разжимать зубов, и он не разжимал их. Белый Клык перестал метаться, только окончательно выбившись из сил. Он уже ничего не мог сделать, ничего не мог понять. Ни разу за всю его жизнь ему не приходилось испытывать ничего подобного. Собаки, с которыми он дрался раньше, вели себя совершенно по-другому. С ними надо было действовать так: вцепился, рванул зубами, отскочил, вцепился, рванул зубами, отскочил. Тяжело дыша, Белый Клык полулежал на земле. Не разжимая зубов, Чероки налегал на него всем телом, пытаясь повалить навзничь. Белый Клык сопротивлялся и чувствовал, как челюсти бульдога, словно жуя его шкуру, передвигаются всё выше и выше. С каждой минутой они приближались к горлу. Бульдог действовал расчётливо: стараясь не упустить захваченного, он пользовался малейшей возможностью захватить больше. Такая возможность предоставлялась ему, когда Белый Клык лежал спокойно, но лишь только тот начинал рваться, бульдог сразу сжимал челюсти. Белый Клык мог дотянуться только до загривка Чероки. Он запустил ему зубы повыше плеча, но перебирать ими, как бы жуя шкуру, не смог — этот способ был не знаком ему, да и челюсти его не были приспособлены для такой хватки. Он судорожно рвал Чероки зубами и вдруг почувствовал, что положение их изменилось. Чероки опрокинул его на спину и, всё ещё не разжимая челюстей, ухитрился встать над ним. Белый Клык согнул задние ноги и, как кошка, начал рвать когтями своего врага. Чероки рисковал остаться с распоротым брюхом и спасся только тем, что прыгнул в сторону, под прямым углом к Белому Клыку. Высвободиться из его хватки было немыслимо. Она сковывала с неумолимостью судьбы. Зубы Чероки медленно передвигались вверх, вдоль вены. Белого Клыка оберегали от смерти только широкие складки кожи и густой мех на шее. Чероки забил себе всю пасть его шкурой, но это не мешало ему пользоваться малейшей возможностью, чтобы захватить её ещё больше. Он душил Белого Клыка, и дышать тому с каждой минутой становилось всё труднее и труднее. Борьба, по-видимому, приближалась к концу. Те, кто ставил на Чероки, были вне себя от восторга и предлагали чудовищные пари. Сторонники Белого Клыка приуныли и отказывались поставить десять против одного и двадцать против одного. Но нашёлся один человек, который рискнул принять пари в пятьдесят против одного. Это был Красавчик Смит. Он вошёл в круг и, показав на Белого Клыка пальцем, стал презрительно смеяться над ним. Это возымело своё действие. Белый Клык обезумел от ярости. Он собрал последние силы и поднялся на ноги. Но стоило ему заметаться по кругу с пятидесятифунтовым грузом, повисшим у него на шее, как эта ярость уступила место ужасу. Жажда жизни снова овладела им, и разум в нём погас, подчиняясь велениям тела. Он бегал по кругу, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, взвивался на дыбы, вскидывал своего врага вверх, и всё-таки все его попытки стряхнуть с себя цепкую смерть были тщетны. Наконец Белый Клык опрокинулся навзничь, и бульдог сразу же перехватил зубами ещё выше и, забирая его шкуру пастью, почти не давал ему перевести дух. Гром аплодисментов приветствовал победителя, из толпы кричали: «Чероки! Чероки!» Бульдог рьяно завилял обрубком хвоста. Но аплодисменты не помешали ему. Хвост и массивные челюсти действовали совершенно независимо друг от друга. Хвост ходил из стороны в сторону, а челюсти всё сильнее и сильнее сдавливали Белому Клыку горло. И тут зрители отвлеклись от этой забавы. Вдали послышались крики погонщиков собак, звон колокольчиков. Все, кроме Красавчика Смита, насторожились, решив, что нагрянула полиция. Но на дороге вскоре показались двое мужчин, бежавших рядом с нартами. Они направлялись не из города, а в город, возвращаясь, по всей вероятности, из какой-нибудь разведочной экспедиции. Увидев собравшуюся толпу, незнакомцы остановили собак и подошли узнать, что тут происходит. Один из них был высокий молодой человек; его гладко выбритое лицо раскраснелось от быстрого движения на морозе. Другой, погонщик, был ниже ростом и с усами. Белый Клык прекратил борьбу. Время от времени он начинал судорожно биться, но теперь всякое сопротивление было бесцельно. Безжалостные челюсти бульдога всё сильнее сдавливали ему горло, воздуху не хватало, дыхание его становилось всё прерывистее. Чероки давно прокусил бы ему вену, если бы его зубы с самого начала не пришлись так близко к груди. Он перехватывал ими всё выше, подбираясь к горлу, но на это уходило много времени, к тому же пасть его была вся забита толстыми складками шкуры Белого Клыка. Тем временем зверская жестокость Красавчика Смита вытеснила в нём последние остатки разума. Увидев, что глаза Белого Клыка уже заволакивает пеленой, он понял, что бой проигран. Словно сорвавшись с цепи, он бросился к Белому Клыку и начал яростно бить его ногами. Зрители закричали, послышался свист, но тем дело и ограничилось. Не обращая внимания на эти протесты, Красавчик Смит продолжал бить Белого Клыка. Но вдруг в толпе произошло какое-то движение: высокий молодой человек пробирался вперёд, бесцеремонно расталкивая всех направо и налево. Он вошёл в круг как раз в ту минуту, когда Красавчик Смит заносил правую ногу для очередного удара; перенеся всю тяжесть на левую, он находился в состоянии неустойчивого равновесия. В это мгновение молодой человек с сокрушительной силой ударил его кулаком по лицу. Красавчик Смит не удержался и, подскочив в воздухе, рухнул на снег. Молодой человек повернулся к толпе. — Трусы! — закричал он. — Мерзавцы! Он не помнил себя от гнева, того гнева, которым загорается только здравомыслящий человек. Его серые глаза сверкали стальным блеском. Красавчик Смит встал и боязливо двинулся к нему. Незнакомец не понял его намерения. Не подозревая, что перед ним отчаянный трус, он решил, что Красавчик Смит хочет драться, и, крикнув: «Мерзавец!», вторично опрокинул его навзничь. Красавчик Смит сообразил, что лежать на снегу безопаснее, и уже не делал больше попыток подняться на ноги. — Мэтт, помогите-ка мне! — сказал незнакомец погонщику, который вместе с ним вошёл в круг. Оба они нагнулись над собаками. Мэтт приготовился оттащить Белого Клыка в сторону, как только Чероки ослабит свою мёртвую хватку. Молодой человек стал разжимать зубы бульдогу. Но все его усилия были напрасны. Стараясь разомкнуть ему челюсти, он не переставал повторять вполголоса: «Мерзавцы!» Зрители заволновались, и кое-кто уже начинал протестовать против такого непрошеного вмешательства. Но стоило незнакомцу поднять голову и посмотреть на толпу, как протестующие голоса смолкли. — Мерзавцы вы этакие! — крикнул он снова и принялся за дело. — Нечего и стараться, мистер Скотт. Так мы их никогда не растащим, — сказал наконец Мэтт. Они выпрямились и осмотрели сцепившихся собак. — Крови вышло немного, — сказал Мэтт, — до горла ещё не успел добраться. — Того и гляди доберётся, — ответил Скотт. — Видали? Ещё выше перехватил. Волнение молодого человека и его страх за участь Белого Клыка росли с каждой минутой. Он ударил Чероки по голове — раз, другой. Но это не помогло. Чероки завилял обрубком хвоста в знак того, что, прекрасно понимая смысл этих ударов, он всё же исполнит свой долг до конца и не разожмёт челюстей. — Помогите кто-нибудь! — крикнул Скотт, в отчаянии обращаясь к толпе. Но ни один человек не двинулся с места. Зрители начинали подтрунивать над ним и засыпали его целым градом язвительных советов. — Всуньте ему что-нибудь в пасть, — посоветовал Мэтт. Скотт схватился за кобуру, висевшую у него на поясе, вынул револьвер и попробовал просунуть дуло между сжатыми челюстями бульдога. Он старался изо всех сил, слышно было, как сталь скрипит о стиснутые зубы Чероки. Они с погонщиком стояли на коленях, нагнувшись над собаками. Тим Кинен шагнул в круг. Подойдя к Скотту, он тронул его за плечо и проговорил угрожающим тоном: — Не сломайте ему зубов, незнакомец. — Не зубы, так шею сломаю, — ответил Скотт, продолжая всовывать револьверное дуло в пасть Чероки. — Говорю вам, не сломайте зубов! — ещё настойчивее повторил Тим Кинем. Но если он рассчитывал запугать Скотта, это ему не удалось. Продолжая орудовать револьвером, Скотт поднял голову и хладнокровно спросил: — Ваша собака? Тим Кинен буркнул что-то себе под нос. — Тогда разожмите ей зубы. — Вот что, друг любезный, — со злобой заговорил Тим, — это не так просто, как вам кажется. Я не знаю, что тут делать. — Тогда убирайтесь, — последовал ответ, — и не мешайте мне. Видите, я занят. Тим Кинен не уходил, но Скотт уже не обращал на нею никакого внимания. Он кое-как втиснул бульдогу дуло между зубами и теперь старался просунуть его дальше, чтобы оно вышло с другой стороны. Добившись этого, Скотт начал осторожно, потихоньку разжимать бульдогу челюсти, а Мэтт тем временем освобождал из его пасти складки шкуры Белого Клыка. — Держите свою собаку! — скомандовал Скотт Тиму. Хозяин Чероки послушно нагнулся и обеими руками схватил бульдога. — Ну! — крикнул Скотт, сделав последнее усилие. Собак растащили в разные стороны. Бульдог отчаянно сопротивлялся. — Уведите его, — приказал Скотт, и Тим Кинен увёл Чероки в толпу. Белый Клык попытался встать — раз, другой. Но ослабевшие ноги подогнулись под ним, и он медленно повалился на снег. Его полузакрытые глаза потускнели, нижняя челюсть отвисла, язык вывалился наружу… Задушенная собака. Мэтт осмотрел его. — Чуть жив, — сказал он, — но дышит всё-таки. Красавчик Смит встал и подошёл взглянуть на Белого Клыка. — Мэтт, сколько стоит хорошая ездовая собака? — спросил Скотт. Погонщик подумал с минуту и ответил, не поднимаясь с колен: — Триста долларов. — Ну, а такая, на которой живого места не осталось? — И Скотт ткнул Белого Клыка ногой. — Половину, — решил погонщик. Скотт повернулся к Красавчику Смиту. — Слышали вы, зверь? Я беру у вас собаку и плачу за неё полтораста долларов. Он открыл бумажник и отсчитал эту сумму. Красавчик Смит заложил руки за спину отказываясь взять протянутые ему деньги. — Не продаю, — сказал он. — Нет, продаёте, — заявил Скотт, — потому что я покупаю. Получите деньги. Собака моя. Всё ещё держа руки за спиной, Красавчик Смит попятился назад. Скотт шагнул к нему и замахнулся кулаком. Красавчик Смит втянул голову в плечи. — Собака моя… — начал было он. — Вы потеряли все права на эту собаку, — перебил его Скотт. — Возьмёте деньги или мне ударить вас ещё раз? — Хорошо, хорошо, — испуганно забормотал Красавчик Смит. — Но вы меня принуждаете. Этой собаке цены нет. Я не позволю себя грабить. У каждого человека есть свои права. — Верно, — ответил Скотт, передавая ему деньги. — У всякого человека есть свои права. Но вы не человек, а зверь. — Дайте мне только вернуться в Доусон, — пригрозил ему Красавчик Смит, — там я найду на вас управу. — Посмейте только рот открыть, я вас живо из Доусона выпровожу! Поняли? Красавчик Смит пробормотал что-то невнятное. — Поняли? — крикнул Скотт, рассвирепев. — Да, — буркнул Красавчик Смит, попятившись от него. — Как? — Да, сэр, — рявкнул Красавчик Смит. — Осторожнее! Он кусается! — крикнул кто-то, и в толпе захохотали. Скотт повернулся к Красавчику Смиту спиной и подошёл к погонщику, который всё ещё возился с Белым Клыком.