– Чего надо? – раздраженно спросил он. – Я хотел спросить, не позволите ли вы мне по утрам закидывать уголь в топку? – Уголь закидывать? – Герр Коплек подозрительно прищурился. – Да. – Только этого мне и не хватало – чтобы ты уголь воровал, – буркнул он и попытался захлопнуть перед моим носом дверь. – Вы не подумайте, герр Коплек, – сказал я, остановив его в последний момент. – Мне для тренировки. – Тренировки?.. И для чего же ты тренируешься? – Для того, чтобы стать боксером. Герр Коплек весело рассмеялся. – Да тебя, задохлика, разок ткни – пополам переломишься. – Поэтому мне и нужно кидать уголь – чтобы мышцы нарастить. Мне это герр Шмелинг посоветовал. – Герр Шмелинг? – удивленно переспросил он. – Да. Он будет со мной заниматься. – Макс Шмелинг? – Да. Макс. Он дружит с моим отцом. – Ага, настоящему немцу Шмелингу больше делать нечего, кроме как дружить с твоим отцом. – Отец ему вчера картину продал. – Еще бы. Денег стрясти твой отец хорошо умеет. – Можно я буду топить котел? Bitte[20]. А вы, если хотите, можете за мной следить, чтобы я уголь не воровал. Герр Коплек скрестил на груди руки и задумался. – Вам же меньше работы, – продолжал упрашивать я. – У вас появится время заняться чем-нибудь полезным. – Уголь будешь брать там, – сказал он и показал на большую кучу в углу подвала, у нижнего конца ведущего на улицу широкого желоба. – Загружаешь доверху тачку, отвозишь к котлу и закидываешь в топку. Тачку утром и тачку вечером. – Danke[21], герр Коплек. – Но не дай бог замечу, что ты стащил хоть кусок угля. Сразу сдам полиции. Понял? Я закатал рукава, схватил лопату, которая стояла у стены рядом с угольной кучей, и бодро принялся кидать уголь в тачку. После десятка взмахов у меня заболели руки. Наполнив тачку всего до половины, я успел натереть мозоль у основания большого пальца правой руки. К тому времени, когда тачка была нагружена полностью, руки у меня буквально отваливались от боли. Я взялся за рукоятки и начал толкать тачку в сторону котла, но сделал всего пару шагов, прежде чем тачка покачнулась и опрокинулась. – Что, силенки не рассчитал? – засмеялся Коплек. – Ты, главное, потом за собой подмети. С этими словами он скрылся в свой каморке и захлопнул за собой дверь. А я, проклиная себя за неловкость, снова нагрузил тачку и, с ног до головы покрытый угольной пылью, в конце концов отвез ее к котлу. Он представлял собой громадное и гулкое металлическое сооружение, из верхней части которого уходили в потолок толстые трубы. Чтобы не так париться и не уделать окончательно перепачканную углем и пропитанную по?том рубашку, я разделся по пояс. Каждый раз, когда я закидывал в топку очередную порцию угля, руки мне обжигал бьющий оттуда жар. Мозоль у большого пальца лопнула, и ладонь на ее месте противно саднила, поэтому мне пришлось изловчиться и перехватить лопату так, чтобы черенок не касался влажной раны. Я уже почти закончил, когда сзади раздался девчачий голос: – Ну прямо Вулкан у кузнечного горна. Я обернулся. Это была Грета Хаузер, предмет самых страстных моих мечтаний. Стоя у входа в подвал, она смотрела на меня с удивленной улыбкой. Мне стало неловко: тощий, в подтеках смешанного с копотью пота, я наверняка выглядел жутко смешно. Я торопливо бросился надевать рубашку, но липкие от пота руки плохо лезли в рукава. – Неприлично так к людям подкрадываться. – Я к тебе, Вулкан, и не подкрадывалась. Я просто вошла. – Вулкан? – переспросил я. – Так зовут бога огня. Неужели вам про него в школе не рассказывали? Грета с родителями жила в квартире под нами, на третьем этаже. Она была на год старше меня, свои светло-русые с платиновым оттенком волосы она заплетала в толстую и длинную – ниже лопаток – косу. Из-за пригоршни веснушек на носу она казалась младше, чем на самом деле, а фигура у нее, наоборот, была почти как у взрослой. Год назад еще совсем плоская, Грета умудрилась с тех пор обзавестись чудеснейшей на свете грудью. Одевалась она в простую синюю юбку и белую блузку, а на шее носила серебряную цепочку с подвеской в виде четырехлистного клевера. Мне вообще с ровесницами было непросто разговаривать, а с Гретой я и вовсе двух слов связать не мог. Она казалась мне загадочной и очень умной. Взгляд и выражение лица у нее вечно были такие, будто она думает о чем-то интересном, молча наблюдает за происходящим вокруг и делает тонкие выводы. Нормально поговорить с ней, проникнуть в ее мысли мне хотелось ничуть не меньше, чем любоваться ее движениями и фигурой. Казалось, будь Грета моей девушкой, мне от жизни больше ничего не было бы нужно. В подвал она спустилась за коробкой с одеждой, хранившейся на полке у дальней от котла стены. – Я… нам… Нет, греков мы еще не проходили, – растерянно пробормотал я. – Гляди, а ты правда ничего не знаешь. Вулкан – это римский бог. В Древней Греции богом огня был Гефест. – Про Гефеста-то я знаю, – соврал я. – Просто до римлян мы еще не дошли. – Они, кстати, ходили почти без всего, – сказала Грета. – Кто – они? – Греки. Ты статуи греческие видел? Они чуть ли не все полуголые. Правда, забавно? – Ну… Наверно. – У них, что ли, зимой не холодно было? – Не знаю. А в Греции вообще зима бывает? – Этого, Вулкан, даже я не знаю. Я живо представил себе картину: древнегреческие боги и богини нагишом танцуют на снегу. Мне очень хотелось, чтобы она поинтересовалась, зачем я кидаю уголь. Я бы тогда мог похвастаться дружбой с Максом Шмелингом и началом карьеры в боксе. Но она ничего спрашивать не стала. – Пока. Увидимся, – сказала Грета и пошла прочь. У нее за спиной в такт шагам маятником покачивалась длинная коса. Я провожал косу взглядом до тех пор, пока она не скрылась от меня в лестничном проеме. Директор Мунтер Все лето я жадно выискивал в газетах любые упоминания о Максе. В июне в Барселоне он вничью окончил бой с Паулино «Баскским Дровосеком» Ускудуном. Я надеялся, что после этого Макс вернется в Берлин, но он отправился тренироваться и проводить бои в Америку. Несмотря на то, что Макса не было в городе, я продолжал тренировки по предписанной им схеме. Герр Коплек на первых порах выходил с трубкой в зубах наблюдать за моей работой. Он ухмылялся, видя, что я начинаю выбиваться из сил, и в голос смеялся, когда я, обессилев, просыпал на пол полную лопату угля. Со временем, однако, я все легче справлялся с работой, а руки, плечи и спина становились у меня все мускулистей. В конце концов герр Коплек потерял ко мне интерес. Каждый день я с волнением ждал, что Грета Хаузер спустится в подвал за чем-нибудь из хранящихся там вещей, и поэтому с каждым броском напрягал и расслаблял бицепсы, чтобы в момент ее вероятного появления в подвале они выглядели достаточно рельефно. Топка котла, таким образом, превращалась в одно сплошное представление. Так как в подвале Грета так больше ни разу и не появилась, разыгрывал я его перед абсолютно пустым залом. Параллельно я понемногу подбирался к заветной трехсотке. Легче всего мне давались приседания – потому, похоже, что весил я совсем мало. С отжиманиями дело шло хуже, но, когда я придумал постепенно, раз в три дня, увеличивать их число, мои результаты начали расти. Самой трудной частью трехсотки оказались подтягивания. Через две недели тренировок я все еще подтягивался жалкие два-три раза, но потом вдруг произошел прорыв, и скоро уже я мог подтянуться десять раз – в начале занятий я о таком и не мечтал. На десяти подтягиваниях мои показатели замерли, но несколько дней спустя продолжили расти – я подтягивался одиннадцать, потом двенадцать, а потом и тринадцать раз. До конца каникул вестей от Макса я так и не получил, зато вместо ста сорок трех очков набирал уже двести двадцать пять. И хотя до трехсот было еще далеко, мне вполне было чем гордиться. Бывало, своими утренними упражнениями я будил Хильди, и тогда она просилась помочь мне считать приседания и отжимания. Обычно я от нее отмахивался, но иногда уступал и разрешал заносить результаты в мой блокнот. Хильди садилась на мою кровать, сажала рядом с собой плюшевого кролика, которого звала герр Морковка, и старательно вела подсчет. Когда тебе помогает тренироваться младшая сестренка, это еще ничего, но под пристальным взглядом герра Морковки я чувствовал себе крайне глупо. Как-то раз, когда я, пыхтя, старался вытянуть положенное число отжиманий, она взяла кролика за лапку и принялась взмахивать ею так, будто он тоже считал за мной. Я обессиленно плюхнулся животом на пол. – Может, уберешь своего идиотского кролика? – Он не идиотский, – возразила Хильди. – Он помогает мне считать. – Если не унесешь кролика из комнаты, я сделаю из него боксерскую грушу. – Ладно, – сказала она. – А ты точно уверен, что Макс Шмелинг собирается тебя тренировать? – Абсолютно точно, – с излишним запалом ответил я. – Они с отцом заключили сделку. – А что же тогда его не видно и не слышно? – Он в Америке. Как только вернется, сразу объявится. Если честно, я сам уже начинал сомневаться в Максе. Но не признаваться же в этом Хильди. За лето я заметно окреп, но от мысли, что придется снова ходить в школу, мне все равно становилось не по себе. В первый день нового учебного года я надолго замешкался у дверей, ведущих в холл и дальше к лестнице, где на меня напали придурки из «Волчьей стаи». Вдруг, думал я, они снова меня там поджидают. А тем временем мимо меня сплошной вереницей тянулись другие школьники. Один из них, мой приятель Курт Зайдлер, остановился возле меня.