Еще одна златокудрая. Мало нам было Эстель. — Ты как всегда, видишь меня лучше остальных, Вест, — сказал Яклин. Я насторожилась. Еще чего не хватало! Увы, то, что я услышала дальше, заставило сжать кулаки ещё сильнее. — Когда я стану мужем Цалибу, я получу ее Цал, — невозмутимо пояснил Яклин. — Полностью. И, после небольшой паузы, добавил: — И, конечно же, я буду обладать любой понравившейся мне девкой из ее гарема. Надо просто уметь ждать, Вест. Я расслышала приближающиеся шаги стражников, и, пришлось, пока они меня не заметили, возвращаться в свой шатер. А в шатре уже ждет Ишма — сидит, обхватив колени руками, и раскачивается вперед — назад. Чем ближе мы к Цалу этой Иннатхи, тем больше у Ишмы сдают нервы. — Госпожа, что будем делать, — повторяет, как заевший андроид, — Что будем делать… Я так устала, что даже не стала поправлять ее. Просто упала рядом и сразу же уснула. Меня эта поездка вымучивала физически, а Ишму — морально. Езду на верблюдах Ишма переносит не в пример лучше меня. * * * От воспоминаний меня отвлек окрик одного из стражников: — Вольные Поселения О! Яклин лично подошел к моему верблюду и протянул руки, помогая спуститься. Уязвленная гордость не советовала принимать помощь этого негодяя, и я неловко качнулась в сторону, после чего чуть не упала, и приземлилась как раз-таки в гостеприимно распахнутые объятья це-Цали. Так близко мне ещё не доводилось разглядывать этого человека. Темные глаза сощурились, пристально вглядываясь в мое лицо, задержавшись на губах — больше, чем на всем остальном. На смуглом лице Яклина не дрогнул ни единый мускул, и если бы не чересчур пристальное его внимание, я бы могла подумать, что тот, их с Вестом разговор, мне приснился. Но оказавшись плотно прижатой к твердой груди це-Цали, причем подхватил он меня так ловко, что я практически не могла шевелиться, поняла, что надо как можно быстрей делать ноги. Или наши с Ишмой дела плохи. И не просто плохи, а очень плохи. Я поняла, что у меня есть личный интерес держаться от него подальше. Со стороны ничего заметить нельзя — це-Цали, как рачительный хозяин лично приглядел за сохранностью товара. Но перехватив мой взгляд, понимающе улыбнулся, подлец. Крепко взял меня за руку, и лично проводил к шатру. Ишма робко просеменила сзади. — Наслаждайся отдыхом, ожившая Статуя, — пожелал Яклин мне на прощание, и, нехорошо улыбнувшись, добавил. — В Поселениях О вас можно не охранять — и не беспокоиться о том, что глупая любопытная женщина крадется по ночам к моему шатру с целью выведать государственные тайны. Искреннее недоумение, которое я постаралась изобразить на своем лице, по всему видать, не проконало. Возмущенное фырканье только заставило Яклина еще раз улыбнуться. — Здесь ты вряд ли захочешь оказаться на улице одна, без стражи, Тара. Я не сразу поняла, о чем он. Пока не увидела женщин О. * * * В Вольных Поселениях наш караван остался на ночь. И можно, пожалуй, смело сказать: такого я не ожидала даже от Зиккурата. Все женщины племени носят отвратительные татуировки на лице. Сине-черные полоски, на палец выше верхней губы и на палец ниже нижней, поднимаясь, заходят на щеки, и выглядят нарисованными улыбками. И среди нескольких женщин, скользящих туда-сюда как мыши, что помогали нам с Ишмой обустроиться на ночь, были не только зиккуратки, — и это страшнее всего! Ночью, оставшись с Ишмой наедине, я узнала причину этого непотребства. У О есть главное правило по отношению к женской половине племени: женщина должна быть всегда и всем довольной. И улыбаться, не смотря ни на что. Женщина, которая не улыбается — преступница. Как здесь поступают с преступившими закон, я попросила Ишму скрыть от меня. За глаза хватило подробностей из жизни законопослушных гражданок. Оказалось, ужасные отметины — не все, что практикуется в Вольных Поселениях. Есть здесь еще один обязательный ритуал, называемый на зиккуратском о-ана, суть которого составляет не что иное, как женское обрезание. Не буду посвящать вас во все подробности ужасного, кровавого ритуала, которые поведала мне Ишма, скажу лишь, что этому подвергаются абсолютно все женщины племени — от нескольких месяцев до неограниченного возраста. То есть в идеале, он практикуется обычно в раннем детстве, до пяти лет. Исключением являются женщины, которые попали в племя, будучи взрослыми. Сам ритуал, предполагающий вырезание женских чувствительных зон, производится старыми, тупыми, чаще всего ржавыми лезвиями без какого-либо обезболивающего, после чего плоть сшивается. Обычно оба ритуала О совмещаются — то есть девочке или взрослой женщине в один день наносится черно-синяя «улыбка» и производится о-ана. Бонусом — прошедшая через эти пытки, и умудрившаяся выжить, женщина считается неприкосновенной — даже для представителей власти и правителей. Если мужчин О можно призвать на войну, пленить, продать на невольничьем рынке, то женщины О на Зиккурате — неприкосновенны. Для всех, кроме мужчин своего племени… На этом месте от совершенного отсутствия логики у меня закружилась голова, и одновременно потянуло проверить, на месте ли наши «ниндзя». Мало ли. Если уж для О женщина без «улыбки смерти» — преступница. И уж совершенно невероятным оказалось то, что некоторые из находившихся здесь женщин пришли сюда в сознательном возрасте и по доброй воле! Как же нужно бояться пресветлую Цалибу или Цали какого-нибудь другого Цала, чтобы выбрать Вольное Поселение О?! И это в наш век, на планете, которая когда-то была одной из самых развитых во всей Галактике!.. * * * Эддар, затаив дыхание, наблюдает за огромным, в два с половиной метра, вараном. Варан гигант даже для Зиккурата — мощный коричневато-бурый красавец с пронзительным взглядом черных маленьких глазок. Зиккуратская ящерица-переросток, в свою очередь, наблюдает за двумя зеленоватыми тушканчиками, едва различимыми в желто-зеленых стеблях высокой травы. Тушканчики — мамаша с почти взрослым детенышем сосредоточено вылущивают колоски очьялялок — дикой, некультурной породы, годной разве что в пищу животным. Очьялолоки, растущие в колосьях, при надлежащей культивации, дают сладкие, с кислинкой плоды, похожие на помесь земных яблок и лимонов. Эти же, растущие в пустыне, настолько кислые, что даже местные их не собирают. А вот тушканчикам злаковые фрукты по вкусу. Зверьки встают на задние лапки, сосредоточенно пригибают к земле колосья очьялялок, старательно вылущивают колоски, помогают себе лапками затолкнуть плоды поглубже, в защечные мешочки. Видимо мамаша учит дитятко делать запасы. И этим решил воспользоваться проползавший мимо по своим делам варан. Ящерица, не зря получившая название «пустынный крокодил», нервно повела хвостом и стремительно выскочила вперед. Тонкий свист — и мамаша-тушканчик скрылась в одном направлении, детеныш — в другом. Только колыхающиеся колоски очьялялок да пара-тройка упавших на серебристый песок Зиккурата плодов напоминают о том, что грызуны здесь собирали урожай. Варан обиженно огляделся по сторонам и продолжил свой путь, делая вид, что ничего особенного не произошло. Эддар засмеялся. Ему с детства известно, что варану нипочем не догнать тушканчика, и со стороны ящерицы было большой глупостью даже пытаться. В детстве Эддар много времени проводил в пустыне, отправляясь на охоту со старшими братьями — и матери меньше хлопот, и ему интересно, все не с малышней нянчится. Кто-то скажет, что пустыня — это полное отсутствие жизни, один лишь серебристый, или золотистый, как на Земле, песок. И это будет ошибкой. Пустыни Зиккурата, помимо живописных, уютных, и порой простирающихся до нескольких километров, оазисов, таят в себе желтые, зеленые и оранжевые рощи, образованные на месте подземных источников, и небольшие желто-зеленые островки. А весной песок пустыни покрывается желто-алыми узорами: каким-то чудом из-под верхних слоев породы к зиккуратским солнцам пробивается трава и самые настоящие цветы аломейки, которые знают: природа дарует им всего лишь месяц, а потом придется снова нырять под землю, еще на целый долгий год, и за этот, дарованный провидением месяц, дарят миру всю красоту, на которую способны, к которой готовятся под тяжелыми слоями песка длинный, тоскливый год. Белое солнце плывет по фиолетовому небу планеты, давая дорогу своему красному собрату, освещая, уходящий за горизонт, караван, из людей и верблюдов. Раздвинув желтые лианы, Эддар смотрит на караван с досадой: сейчас, где-то там, далеко, с таким же самым караваном, по этому серебристому морю, полному зелено-желтых островов, путешествует его Тара. Сколько раз он обещал себе, что как следует проучит вредную девчонку, нарушившую устав его корабля. Но каждый раз, когда думает, что сделает с ней, когда наконец-то найдет, мысли уносят его внимание совсем в неподходящую сторону, и лишь зиккуратским усилием воли, он возвращается к действительности. Связь не удается восстановить. Ормы блокированы, рация мертва, и никаких вестей о его команде. Остается надеяться, что Левочка все-таки найдет способ пробить его позывные. На следующее утро после красной ночи на всех площадях был зачитан манифест, что кхастл Бравиш уничтожен по приказу Цали за преступления против Цала. Поскольку Бравиш был единственным верховным кхастлом в Цале Таммуз, теперь надлежит выбрать другой верховный кхастл, из срединных. Однако срединные кхастлы не спешат заявить свои права — слишком свежо в памяти народа свершившееся страшное в красную ночь. Никто не любил бравиумов, и уж тем более никто не спешит занять их место. Ходят даже слухи, что высшим кхастлом назначат один из низших, чьи представители были прислужниками в Замке и домах почтенных бравиумов. Были это лишь слухи, или подкрепленные доказательствами факты, Эддар не спрашивал. Его не очень волнует нынешняя политика Цала Таммуз, он знает, что пока не соберет все драгоценности Богини, ни о каком здравомыслии власти на родной планете не может идти и речи. У стен дворца, потратив солидную сумму на подкуп одного из дворцовых шпионов, Эддару удалось узнать, что грядут иные времена: скоро Цал Исиды сольется с Цалом Таммуз, как когда-то в древности. Шпион в одежде бродячего умема, так и трясясь от вида золотых монет в руке Эддара, и умильно прислушиваясь к их тонкому, мелодичному звону, поведал, что «старый Цали отправил в соседний Цал своего главного це-Цали, старшего сына Яклина, с бесценными подарками для Цалибу Воинственной Девы, дабы склонить ее слух к согласию принять предложение стать женой Цали Таммуз». — Старый Цали решил жениться на Деве Иннатхе? — уточнил Эддар. — Да нет же! — тонким голосом воскликнул шпион, распаляясь от глупости и невнимательности богатого путника, — Яклин возьмет Цалибу в жены и взойдет на престол обоих Цалов. Шпиону так не терпелось получить нелегитимную прибавку к жалованью, что он поделился с Эддаром даже своими домыслами: — Думаю, для того, чтобы склонить Деву-Воительницу принять предложение, це-Цали решил преподнести ей сразу обе Бесценные Статуи. — Как это обе? — не понял Эддар. Согласно информации, полученной им от перемещателей, бесценная статуя в Цале Таммуз только одна — та самая, которая принадлежала ныне вырезанному под корень кхастлу Бравиш. И то, что эта самая статуя исчезла в красную ночь, Эддар видел своими глазами. — Говорят, кхастл Бравиш скрывал от пресветлого Цали еще одну Статую — живую, точную копию той, нерукотворной! Именно за этот подлый обман проклятые бравиумы и поплатились! Эддар невесело усмехнулся. Зиккуратские обычаи в самой своей правдивой форме. Когда-то при одном упоминании кхастла Рачарьи трепетал весь Цал, потому что Рачарьи растили не просто сыновей — они взращивали воинов, способных постоять за свой Цал и Цали. Тайные знания передавались из поколения в поколение, не даваясь при этом в руки не принадлежащим кхастлу. Рачарьи пользовались почетом и уважением даже в народе — конечно, разные люди случались везде, но в целом высший кхастл чтил древний священный свод законов — чудом сохранившийся с древних времен. И один из законов гласил:…Ни гнева, ни ненависти! Только деяния во благо живых существ!.. Но очень скоро, когда в живых не осталось ни одного рачарьи, за исключением небольшой группки детей, и кхастл Рачарьи был вот также обвинен в предательстве, рачарьев стал порицать и стар, и млад, и само упоминание о них подвергалось осмеянию… И слушая, как дворцовый шпион со смаком поносит бывший высший кхастл Цала, тот самый кхастл, который не пощадил когда-то своего предшественника, Эддар хмуро, невесело улыбался. Он понял, что так и будет продолжаться на его родной планете, и с каждым годом становиться будет только хуже, если не собрать вместе все драгоценности Богини. В древнем пророчестве, и только в нем, единственная надежда для его соотечественников зажить нормальной, человеческой жизнью. — Так значит, це-Цали повез Цалибу обе статуи, — Эддар задумчиво потер подбородок. — Послушай, почтенный, а не слышал ли ты ничего о тех людях, что нашли в Замке связанными, после красной ночи? Двух инопланетцах, если я не ошибаюсь, может, пилигримах? Якобы каратели их помиловали и не убили — они ведь не из бравиумов, только связали? Не слышал ли ты чего? Шпион отрицательно покачал головой. О двух инопланетцах он ничего не слышал. Вложив монеты в трясущуюся от жадности руку шпиона, Эддар скрылся в толпе. Тара жива. Это самое главное. Они решили, что она и есть их Ожившая Статуя, которая, согласно пророчеству, придет однажды, и совершит для мира Зиккурата немало благих дел. Каких именно дел, Эддар не знал, не успел докопаться до первоисточников, но не сомневался, что кое-кто на этой планете прекрасно об этом осведомлен. Как не сомневался и в том, что эти благие дела могут прийтись ему не по вкусу. Надо срочно принимать меры. Хорошо, что удалось выйти на след Тары. Он будет не Эддар Рьи, если не настигнет караван с Истар до того, как тот приблизится к городу-крепости Цала Исиды и не вызволит Тару из плена! * * * — Не проще ли было примкнуть к этому каравану, кап? — на плечо Эддара опустилась тяжелая железная рука робота.