Из меня рвется истерический смех. Вопль. Возглас. Отец сияет счастьем предстоящего отцовства, еще одного. Если сейчас я и выдам что-либо неадекватное, он все равно не услышит. Но даже не лицо отца тормозит меня, а Пина. Ее робкая, счастливая улыбка, то тепло, что светится из ее глаз, глаз уже однажды матери, а скоро она еще раз ею станет – но и боязнь: Пина всегда меня немножко побаивалась. Я тогда милостиво улыбаюсь – в первую очередь Пине. Ну, а отец-то ничего иного от меня и не ждал. - Поздравляю. Нас, - говорю им, и они вдвоем обхватывают меня с обеих сторон. - Па, а если... снова девочка родится. - Ну, тогда будем так, - улыбается отец. Его улыбка, как всегда, заразительна. Уверена, когда-то мама тоже так считала. Кстати, мама... Она возвращается домой после родительского собрания, тащит в сумке с контрольными какие-то продукты, хоть я, кажется, говорила ей, что ужин приготовлю сама. А может, не говорила. Машины у нас нет. После ужина мама садится работать. Недавно у них в школе ей помимо математики дали русский. Она давно это добивалась даже не из-за одного только повышения зарплаты. Теперь у мамы больше работы, но ведь и я уже большая и за мной уход не нужен. Подхожу в кабинетный угол, который она отгородила в зале для своего рабочего стола: - Ма-ам, мамочка... - Ох, господи, Катюх, ну чего тебе... Сейчас как-то особенно остро чувствуется, что мать на износе. Может, не стоит тогда сейчас об этом с ней? - Да... у них там сюрприз. Мне плевать, что, они, возможно, сами как-то хотели ей об этом сказать. Хотя зачем это им? Да дура я, что ли? Наверняка отец надеялся, что узнает мать об этом от меня. - У них сюрприз, - повторяю, будто китайский болванчик. - Да? У кого? - Мам! – кричу я, уже не в себе. Мать вздрагивает, выходит из своего замученного оцепенения и спрашивает: - Кать, что там такое стряслось? С тобой все в порядке? И до меня доходит, что я по меньшей мере инфантильна. Будто у матери моей дел никаких больше нет, кроме как вести наблюдения за новой, отдельной жизнью моего отца. И тогда я мигом успокаиваюсь, вернее, заставляю себя успокоиться и просто сообщаю ей: - У Пины ребенок будет. - Да? Тут все же молоточек колотит меня больно где-то внутри: расстроится мама? - На здоровье. Они уже знают, кто? - Наверно, нет еще. Больше мы с мамой к этой теме не возвращаемся, пока месяцев этак через семь мне не звонит отец и не сообщает: - Катика! Твой братик! Эрнест родился! О, боже ж мой. Эрнест. - Ура-а-а! – ору я в телефон и требую, чтобы отец дал мне Пину. - Па-аз-драв-ля-ю! Нас! - ору я Пине и чувствую, как она улыбается на том конце связи. - Я сейчас к вам приеду, - торжественно сообщаю я и бегу собираться. Наверно, так и зародилась у меня родственная близость с единокровным братом. Когда через несколько лет у них родится Лея, мне уже больше не позвонят вот так вот. Хочу вылететь из двери, а тут навстречу мне домой возвращается мама: - Ты куда? При виде ее лица восторг мой отчего-то стухает, и я нейтральным тоном сообщаю ей: - Мам, у них Эрнест родился. Мама смотрит на меня, улыбаясь одними только своими красивыми, добрыми глазами, голубыми, но совсем не такими, как у меня. Я могла бы завидовать ей за ее глаза, за то, что они не достались мне, но, глядя в них всякий раз, я просто тихо радуюсь, что она есть у меня, и что есть на свете эти глаза. Глаза моей мамы. А сейчас она просто видит мою радость и радуется тому, что рада я. Однако я также вижу, что она кривит губы в усмешке, и говорю ей: - Да, слава Богу, что не девочка. - Почему? Хотя мы с ней поняли друг друга. - Пришлось бы им назвать ее Эрнестиной. Что моего брата будут звать Эрнестом, я знала еще до его рождения. Когда еще жили вместе, отец по мере моих тогдашних возможностей впихивал в меня Хемингуэя, а в юношестве, по-моему, восхищался Эрнесто Че Геварой. - Ладно, - говорю я теперь маме. – Пацана – подрастет – будем Эрни звать. Ну, или Эрн. Мама кивает, мол, согласна, а я заискивающе улыбаюсь ей, как будто извиняюсь. Будто прошу прощения за то, что так радуюсь рождению у ее бывшего мужа – моего отца – ребенка от другой женщины, с которой мой отец – ее бывший муж – ей некогда изменил. - Беги, беги, - подбадривает меня мама. – Большой привет им передавай, поздравления. Купи там что-нибудь, от меня – тоже. Я... всю жизнь мечтала подарить твоему папе сына... Ее взгляд не завершает этой фразы словами из, кажется, какого-то кино «...а родилась ты». Потом, намного позже, когда мама расскажет мне про случившийся с ней когда-то выкидыш, я пойму, что то и был сын. А еще, когда еще много позже мы с ней узнаем о беременности новой жены Михи, мама не сочтет нужным щадить мои мнимые чувства, а просто спросит: - Ну и что? Тебе больно? Ты несчастна? А я с удивлением отвечу: - Да нет. С какой стати? Дело прошлое. И не совру. Она пожмет плечами и кивнет, будто скажет мне: «Вот видишь. А ты меня тогда отцом долбала, его Пиной и Эрнестом. А дело было прошлое». *** Дома ко мне стучится настоящее и, замучившись вибрировать, спрашивает: так что встретимся Настоящее не нашло больше, с кем провести этот вечер. И не найдет в лице меня, вот провалиться мне на этом месте. Я: не-а Он: работаешь все-таки Я: нет Я сделала себе маску и смотрю на свое отражение – мне будто влепили тортом в немом кино. Отчего-то снова вспоминаю папину свадьбу, высовываю сама себе язык и радуюсь, что не поехала на гриль. Я: ложусь уже Он: чего так рано Я: уезжаю завтра