Также оперативник BSS потел сквозь румяна, и макияж размазался до впечатления легкого поведения. – Человек без всякой политической значимости – ни для кого, если не считать саудовского министра развлечений, который жутко развонялся. – Медицинский атташе, специалист пищеварения, имеешь ты в своем виду, – Марат снова пожал плечами на раздражающий франкофонный манер, который может означать разные вещи одним временем. – Твое руководство желает осведомляться, не был ли картридж Развлечения распространен сквозь наши механизмы? – Не трать-ка свое финитное время, ami старый друг, – сказал Стипли. – Все это случилось в метрополии Бостона. Мы проследили отправку по почтовым индексам до юго-запада пустыни, а нам известно, что ваш распределительный центр для операций по распространению расположен где-то между Фениксом и границей, – Стипли потратил немалый труд на феминизацию лицевых выражений и ручных жестикуляций. – Со стороны ДНС было бы легкомысленно не вспомнить о вашей выдающейся ячейке, не? Под ветровкой Марата была рубашка, нагрудный карман которой обладал многими ручками. Он сказал: – Мы, у нас нет информации даже о пострадавших. Из-за ясного сыра, о котором ты ведешь свою речь. Стипли предпринимал попытки извлечь что-то упрямое из внутренней полости иной туфли. – До двадцати человек, Реми. Вышли из строя к чертовой матери. Атташе и его жена, жена – гражданин Саудовской Аравии. Еще четыре чурки, все с документами посольства. Пара соседей, кажется. Остальные – в основном полицейские, пока до них не дошло отрубить энергию перед тем, как заходить. – Местные полицейские силы. Жандармерия. – Местные правоохранители. – Констебли порядка сего края. – Местные правоохранители, скажем так, оказались не готовы к такому Развлечению, – Стипли даже обувь снимал и надевал вновь на женственный манер американовых женщин «стоя-на-одной-ногеподворачивая-вторую-под-попу». Но как женщина он был дебелым и раздутым, не только лишь непривлекательным, но и ввергающим в некое сексуальное отчаяние. Он сказал: – У атташе был дипломатический статус, Реми. Ближний Восток. Аравия. Говорят, он – друг второстепенных членов королевской семьи. Марат с силами шмыгнул, словно преодолевая запор носа. – Озадачивает, – сказал он. – Но еще он ваш компатриот. Гражданство канадское. Родился в Оттаве, в семье арабских эмигрантов. В визе местом жительства указан Монреаль. – И Службы Без Определенности желают, возможно, осведомляться, не имели ли место связи под ковром, которые бы сделали его личность не столь невинной гражданской. Осведомляться у нас, не желало ли AFR выставить его примером для иных. Стипли удалял грязь с попы, хлопая себя по ней. Он более или менее высился над Маратом. Марат шмыгнул. – В наших списках на устранение нет ни пищеварительных врачей, ни дипломатического антуража. Ты лично видел список членов AFR. Как нет и особых гражданских Монреаля. Мы, как говорится людьми, рыбачим на морепродукт побольше. Стипли также смотрел по-над пустыней и городом, похлопывая себя. Кажется, он заметил gespenst-феномен своей тени. Марат по какой-то причине вновь притворился, что шмыгнул носом. Ветер был умеренный, постоянный и приблизительной температуры американовой сушилки, поставленной на «Низко». Он производил пронзительный посвист. А также звуки сдувания песка. Далеко внизу огромными комками шерсти поперек межштатного шоссе I-10 часто летели перекатись-по-полю. Их перспектива обзора, багровеющий свет на просторе коричневых скал и надвигающийся занавес сумерек, дальнейшее удлинение их чудовищных слившихся теней: все это почти сковало взгляд. Ни тот, ни иной были не в силах отрывать глаз от пейзажа. Марат умел сразу говорить на английском и думать на французском. Пустыня была бурого цвета шкуры льва. Они говорили, не взирая друг на друга, обращаясь в одном направлении, – это придавало беседе дух беспечной близости, словно у старых приятелей за просмотром картриджа или пары в долголетнем браке. Марат думал так, сжимая и разжимая поднятую руку, благодаря чему над городом Тусоном распускался и увядал большой и черный бутон. Поднял нагие руки и Стипли, поднял и скрестил, как будто бы подавая сигнал далекой подмоге; от этого много города Тусона перечеркнули Х и пандативная V. – И все же, Реми, но родился он в ненавистной тебе Оттаве, этот гражданский атташе, и связан с важным межсеточным байером развлекательных программ. А дополнительная информация из бостонского отделения говорит о возможных признаках предыдущей возможной связи с вдовой автора, который, как мы оба знаем, и несет ответственность за Развлечение. Samizdat. – Предыдущей?.. Стипли извлек из сумочки бельгийские сигареты многих миллиметров и привычного женственного типа. – Жена кинорежиссера преподавала в Брандейсе, где проходила медицинскую практику жертва. Муж тогда был с КАЭ, а проверка различных агентств показала, что жена трахалась почти со всем, у чего есть пульс, – после легкой паузы Стипли изощрился: – Особенно канадский пульс. – Связь сексуальностью, вот что ты имеешь, значит, в своем виду, не политикой. Стипли отвечал: – А сама жена – квебечка, Реми, из округа Л‘Иль – директор Тан говорит, что она три года значилась в списке Оттавы «Personnes Qui On Doit». Бывает такая штука, как политический секс. – Я говорил тебе все, что нами известно. Гражданские как индивидуальные предупреждения для ОНАН – не в наших желаниях. Это тобой известно, – глаза Марата едва не смыкались. – А твои сиськи – они стали косоглазыми, говорю тебе. Службы Без Определенности, они выдали тебе нелепые сиськи, которые теперь глядят в разные стороны. Стипли окинул себя глазами. Одна из ненастоящих грудей (наверняка ненастоящая: наверняка они не решились бы на гормональную, подумал Марат) чуть не касалась стипливских подбородков, когда его голова произвела движением двойные подбородки. – Меня только просили обеспечить личное подтверждение, вот и все, – сказал он. – В целом, кажется, боссы в Департаменте считают весь инцидент висяком. Уже пошли теории и контртеории. Есть даже антитеории, предполагающие ошибку, перепутанную цель, злой розыгрыш, – его пожатие плеч с руками на протезе не напоминало галльское. – И все же: двадцать три человека потеряны для мира навсегда: ничего себе розыгрыш, а? Марат шмыгнул. – Просил обеспечить наш взаимный мсье Тан? Как ты его именуешь: «Мой Бог Род»? (Родни Тан-ст., директор Неопределенных служб, признанный архитектор ОНАН и континентальной Реконфигурации, к которому прислушивался Белый дом США и чья стенографистка долгое время служила также стенографисткой/jeune-fille-de-Vendredi [28] мсье Дюплесси, экспомощника координатора панканадского сопротивления, и страстная шитая белыми нитками привязанность которого (Тана) к этой двуличной секретарше – а именно мадемуазель Лурии Перек из Ламартена, округ Л'Иль, Квебек, – породила сомнения в итоговой преданности Тана: не квебекский ли он «двойник» 41 из любви к Лурии, или же «тройник», который только притворяется, что разглашает гостайны, втайне сохраняя верность США, несмотря на непреодолимую любовь). – Без «мой», Реми, – становилось ясно, что Стипли не в силах исправить направление грудей, не стянув декольте ниже, чего он смущался. Он извлек из сумочки темные очки и водрузил их. Они были приукрашены стразами и смотрелись абсурдно. – Бог Род. Марат вынудил себя промолчать об их внешности. Стипли перевел несколько спичек, чтобы закурить сигарету на ветру. На хаотическую тень его парика начали наползать настоящие сумерки. В предгорьях Ринкона к востоку от города стали мерцать электрические огоньки. Стипли предпринял усилие как-то сгрудиться вокруг спички, чтобы послужить укрытием для пламени. По желтым равнинам южных оконечностей Великой Впадины там, где раньше был Вермонт, поднимая облако пыли уремических оттенков с соматическими формами, которое можно разобрать от самых Бостона и Монреаля, несется стая, настоящий табун, диких хомяков. Стая произошла от двух домашних хомячков, которых в начале Экспериалистской миграции в спонсируемом Году Воппера выпустил на волю мальчик из Уотертауна, штат Нью-Йорк. Мальчик теперь учится в колледже Шампани, Иллинойс, и уже позабыл, что его хомячков звали Уорд и Джун. Грохот стаи торнадный, локомотивный. Выражение на усатых мордочках деловитое и неумолимое – выражение неумолимой стаи. Они грохочут на восток по алюмо-железистой земле, сейчас невозделанной, обнаженной. На востоке – затуманенные рыже-бурой тучей, поднятой хомяками, ярко-зеленые очертания переудобренных из-за кольцевого синтеза буйных джунглей на том месте, где раньше находился центральный Мэн. Все эти территории теперь находятся в собственности Канады. Что касается стаи такого размера, прошу, напрягите здравый смысл, который, если вдуматься, так и так должен подсказывать неглупому человеку держаться от юго-запада Впадины подальше. Дикие хомяки – уже не домашние зверушки. Они шуток не шутят. Рекомендуется обходить стороной. Если окажетесь на пути дикой стаи, рекомендуется не иметь при себе ничего даже отдаленно овощного. Если все же оказались – двигайтесь быстро и спокойно в перпендикулярном направлении. Если вы американец – север не рекомендуется. Двигайтесь на юг, спокойно, но не мешкая, к какой-нибудь пограничной метрополии – скажем, к Риму, штат Новая Новая Англия, или Гленс-Фоллс, Новая Новая Англия, или Беверли, Массачусетс, или к пограничным КПП между ними, где гигантские защитные вентиляторы ATHSCME на огромной выпуклой защитной стене из анодированного люцита сдерживают ползучий вал тератогенных облаков Впадины цвета мочи и отбрасывают его далеко назад, на север, прочь, рвано, над вашей предусмотрительно защищенной головой. Акцентированный английский Стипли становился еще труднее для понятия, когда с сигаретой во рту. Он сказал: – И ты, конечно, доложишь об этой нашей свиданке Фортье. Марат пожал плечи. – 'n sur.[29]* Стипли наконец закурил. Он был дородный и мягкий человек, вида располневшего спортсмена какого-либо брутального американового контактного спорта. Марату он казался не столько женщиной, сколько извращенной пародией на женственность. Электролиз придал его толстым щекам и верхней губе пятна с красными пупырышками. Также он отставлял локоть руки со спичкой, а никто из женщин не закуривает так, будучи привыкши к грудям и прижимая зажигающий локоть. Также Стипли неграциозно пошатывался на каблуках на неровной поверхности камня. Стоя на краю выхода породы, он ни однажды не обернулся в полноте спины к Марату. А Марат накрепко зафиксировал запоры колес коляски и цепко держал рифленую рукоятку пистолета-пулемета. Сумочка Стипли была маленькой и глянцево-черной, а очки на его лице были с женственной оправой и фальшивыми драгоценностями у висков. Марат был убежден, что в какой-то части Стипли наслаждается собственным гротескным видом и жаждет унижения полевых маскировок, которые предписывало BSS. Теперь Стипли, по вероятности, посмотрел на него из-за темных очков. – И даже о том, как я спросил, доложишь ли ты, а ты в ответ сказал «bien sur»? Смех Марата имел несчастье звучать фальшиво и слишком, вне зависимости от искренности. Он изобразил одним из пальцев усы, по какойто причине притворяясь, что подавляет чих. – Ты уточняешь потому что из-за чего? Стипли почесал под гранью светлого парика (глупо, опасно) большим пальцем руки с сигаретой. – Ну, ты и так уже тройник, Реми, верно? Или это уже четверник. Мы знаем, что Фортье и AFR знают, что ты здесь, со мной. – Но знают ли мои братья по колесам, что вы знаете, что меня прислали притвориться двойником? Орудие Марата, девятимиллиметровый пистолет-пулемет «Стерлинг UL35» с глушителем Mag Na Port, не мог похвастать предохранителем. Его толстая рукоятка с рифленой текстурой стала жаркой в ладони Марата и, в свою очередь, вызывала пот на ладони под пледом. Стипливским ответом служило только лишь молчание. Марат сказал: – …вдруг я только лишь притворяюсь, что притворяюсь, что притворяюсь предателем 42. И свет американовой пустыни погрустнел, когда больше чем половина круглого солнца скрылась за Тортолитами. Теперь только колеса коляски и толстые ноги Стипли бросали тень ниже границы сумерек, и тень та становилась коренастей и приближалась к обоим двум мужчинам. Стипли исполнил краткий чарльстон, играя тенью ног. – Ничего личного. Сам понимаешь. Одержимость осторожностью. Кто это был, кто однажды сказал, что нам платят за то, чтобы мы сводили себя с ума, про осторожность? Взять вас и Тана – ваш Дюплесси всегда подозревал, что Тан был не до конца откровенным, когда сексуально сливал Лурии инфу. Марат с силами пожал плечи. – И как внезапно мсье Дюплесси теперь без времени ушел из жизни. При обстоятельствах почти нелепой подозрительности, – снова с фальшивым на слух смехом. – Некомпетентное ограбление и грипп, ну конечно. Оба двое мужчин молчали. Марат заметил, что на левой руке Стипли имелись скверные царапины от мескита. Наконец Марат окинул глазами свои часы, циферблат которых иллюминировался в тени его тела. Тени обоих двух мужчин теперь карабкались по крутому склону, возвращаясь к ним. – Что до я – мне кажется, что мы решаем свои аферы в более простой манере, чем ваш офис BSS. Если бы предательство мсье Тана было неполным, мы из Квебека знали бы. – От Лурии. Марат притворился, что хлопочет о пледе, оправляет. – Но да. Осторожность. Лурия знала бы. Стипли сторожко подступил к краю и вышвырнул быка сигареты. Ветер поймал быка, и он взлетел из руки слегка ввысь, на восток. Оба двое мужчины молчали, пока бык не упал внизу на гору, став оранжевым всплеском. Вслед их молчание стало созерцательным. Какая-то натянутость между ними ослабла. Марат больше не чувствовал солнца на черепе. Вокруг смерклось. Стипли обнаружил царапину на трицепсе и выворачивал мясо руки, чтобы изучить ее, округлив алые губки в знак озабоченности.