* * * Во время вечерней службы Алёша, как обычно, пел на хорах и снова увидел её – только другую совсем, скромную, притихшую, в полупрозрачной светлой косынке, узелком завязанной под нежным подбородком, в длинном, до пят, платье. Она стояла по центру, зачарованно глядя на отца Георгия, крестилась как-то размашисто, неумело, но старательно, кланялась до земли. Её юное, не тронутое косметикой лицо освещал свет, падающий из оконцев, и каким-то чудом блудница преобразилась в ангела. Сердце Алёши забилось сильно, нарушая все обеты. На секунду ему показалось, что красивее он никогда ничего и никого не видел. Когда служба окончилась, Алёша украдкой выглянул из боковой дверцы, страстно желая видеть её ещё. Он представить себе не мог, как живёт это существо из параллельного мира, что движет ею. Удивление и недоумение растворяли все недобрые мысли о рыжеволосой девушке, и неведомое чувство поглотило его с головой. Глава 11 Кошелёк – Ты здесь, Алёша? – Голос отца Георгия вырвал послушника из раздумий. – А? – спохватился тот, поворачиваясь к наставнику. Священник улыбнулся, глядя на солнце, расплескавшее по небу красно-жёлтые краски: – От такого заката и правда глаз не оторвать… – Да, батюшка, – кивнул Алёша. Не заметил бы игумен, что вовсе не на закат он засмотрелся, а на удаляющуюся вверх по улице фигуру девушки. – Я, собственно, чего хотел, – сказал священник. – Там калитка покосилась и ограда возле неё, словно какой-то шалопай на кривой козе въехал. Ты бы приладил. – Хорошо. – Ящик с инструментами под скамьей в ризнице. – Найду. – Вот и ладно. Мы с братьями в скит пойдём, а ты задержись. Думаю, много времени не займёт. – Да, батюшка. Благословите. Скоро сумерки мягко опустились на Залесскую, подсинив белые стены храма, окрасив в густые сизоватые тона все, что радовало днём ярким колером. Станица потемнела, будто художник плеснул в каждую краску на палитре берлинской лазури, перемешав, перепутав детали картины. Алёша работал не спеша. Он прислушивался к тому, как мычат загнанные в хлева коровы, как заливается где-то мелкая, должно быть, но голосистая собака. Из какого-то двора доносилась музыка. Заядлое тымц-тымц – совсем не то, что он слушал из динамиков крошечного компьютера. Снова вспомнился «пваншет», и Алёша чуть заметно улыбнулся. Закончив выправлять калитку, он подхватил ящик с инструментами и вошёл в церковь. На включенный электрический свет потянулась внутрь суетливая мошкара. Алёша отмахнулся от неё и прикрыл дверь. Он поставил тяжёлый ящик обратно под покрытую лаком деревянную скамейку и поискал глазами ключ. Странный звук привлёк его внимание. Шаги? Кого это принесло на ночь глядя? Алёша выглянул из ризницы и застыл – в дверях храма стояла она – та самая. Рыжая девушка остановилась в нерешительности, явно робея и чувствуя себя не в своей тарелке. Она была ничуть не похожа на ту едва одетую насмешницу, какой он увидел её впервые. В искреннем смущении она казалась совсем девочкой. Изумительно красивой, милой, как героиня русской сказки, в длинном сарафане с красными и черными узорами, вьющимися по белой ткани. Тонкий платок, небрежно наброшенный на голову, съехал, и под светом ламп её волосы показались ещё более насыщенными, почти красными. Они чуть распушились и, как легкий нимб, обвивали макушку, окружали красноватым облачком длинную расплетающуюся косу. «Пришёл красный одуванчик…» – подумал Алёша. Ему захотелось улыбнуться, но он себе не позволил. Девушка смущённо потупилась: – Извините, я заметила свет. Думала, здесь кто-то другой… – Только я. Она вздохнула и произнесла: – Мне жутко неловко, но я знаю, кто заборчик сломал. Когда мы шли днём мимо… В общем, как бы, это был один из нас… Алёша неожиданно для себя хмыкнул: – Колодец. Обрыв… А теперь вы решили испытать на прочность ещё и наш забор? Девушка удивлённо взглянула на него: – Нет, это не я… – И то слава богу! Она прикусила губу и вытащила из-за спины кошелёк. – Но я бы хотела возместить ущерб… Потому что это неправильно… Алёша оторопело смотрел, как она достает ровные, будто только что отпечатанные купюры из красного кошелька. Увидев его взгляд, девушка смутилась ещё больше: – Этого мало, да? Еле сдерживая улыбку, Алёша строго проговорил: – Деньги вас не спасут. Не всё покупается. Придётся отработать… Она совсем растерялась: – Я не умею… чинить… – Тогда на картошку, – совершенно серьёзно сказал Алёша. – На картошку?.. – широко раскрылись её глаза. Глядя, как невероятно очаровательное и совершенно огорошенное существо хлопает ресницами, а потом вдруг наполняется решимостью, Алёша не смог удержаться от смеха. Хохоча, он кивнул на купюры в её пальцах: – Ничего не надо. Спрячьте деньги. Я уже починил. Спите спокойно. – У меня, похоже, дурная привычка – всё делать не к месту. – Её голос стал ниже, и трогательная детскость в лице сменилась холодностью. – Не надо так не надо… Извините, что побеспокоила. Она резко развернулась, взметнув косой и подолом сарафана, и сделала шаг к выходу. Обиделась? Алёша перестал смеяться. За долю секунды он испытал изумление, непонимание, раздражение. Осталось лишь необъяснимое желание задержать её. Как угодно. Хоть сплясать. – Я видел вас на службе, – сказал он. – Вы в первый раз? Она обернулась, будто знала, что он захочет её остановить. – Да. – И каковы впечатления? – Красиво. Необычно. – Она подошла ближе, обвела глазами расписной купол, побеленные стены: – А поют где-то там? – Да. Там есть клирос. – Почему-то не видно ни динамиков, ни микрофонов… – С такой акустикой они не нужны, – ответил Алёша, стараясь не рассмеяться снова и отмечая про себя: «Может, ещё и светомузыку сюда?.. Оказывается, глупости могут быть забавными. И совсем не бесят…» А девушка продолжила увлечённо: – Надо же! Мне всё на службе понравилось. Особенно как кто-то пел. Не знаю, как это правильно называется… – псалмы? – Каноны и тропари. – Красиво было. Очень. – Девушка улыбнулась. – Похоже, у вас тут есть настоящий оперный певец. Я заслушалась. Алёша склонил голову и тихо сказал: – Спасибо. – Это были вы?! Правда?! – Её голос прозвучал восхищённо и неожиданно громко, отдаваясь эхом под сводами храма. Восклицание смутило, резануло слух Алёши. Не до?лжно было беседовать здесь – ему, послушнику, с девушкой – в сенях храма, будто в каком-то клубе. Он внимательно посмотрел на неё – нет, непрошеная гостья над ним не подшучивала. Похоже, ей действительно понравилось. Алёша подтвердил коротко: – Я. – Потрясающе! У вас талант. Теперь она делает ему комплименты? С чего бы? Похоже на глупую игру… «И Грэмми присваивается… послушнику Алексею Колосову! Ага, сейчас». Неловкость заставила Алёшу быстро найти ключ. Выставив его, как хоругвь, Алёша сообщил: – Мне нужно запереть храм. – Да, конечно. – Она помялась немного и произнесла: – Я хотела сказать… Извините, не знаю вашего имени… – Алексей, – вставил он чуть хрипло. – Очень приятно, – обрадовалась девушка, – а я Мария, Маша. Алёша только кивнул в ответ.