– Ого! – присвистнул Юра. – Прям в одежде? Жаб решила попугать? – Как видишь. Вытащили, слава богу… Монах вчерашний. – И что? Приставал? – хихикнул Юрка. – Это ты пристаёшь с дурацкими вопросами. Маша прошла внутрь домика, шлёпнув по голому плечу Юры хвостом влажных волос. Юрка отскочил: – Бр-р! Лягушка! – И, подтрунивая, выкрикнул Маше вслед: – Я б тоже к противным, холодным рептилиям приставать не стал! В их комнатке Катя только продирала глаза, взъерошенная и чуть опухшая ото сна. Снимая на ходу одежду, Маша улыбнулась: – Привет, соня! – Хай, детка! Там что, дождь?! – хрипло пробасила Катя. У неё даже шёпот выходил раскатистым, неправдоподобно громким, а голос никак не вязался с женственной внешностью. – Ага. В окно посмотри, – хмыкнула Маша, набрасывая халат. Захватив с тумбочки принадлежности для купания, она направилась к пристройке с душем. У фанерной дверцы Маша остановилась, глядя на пытающегося освоить деревенский умывальник Юрку. – Зря мы вчера над ним прикалывались, – задумчиво сказала она. – Над кем? – не понял Юра. – Над монахом. Он-то меня спас… Но ты б слышал, как он со мной разговаривал. Как с последней… – Тю! – ухмыльнулся Юрка. – Не парься! Понятно всё. Пацану секса захотелось, а принципы не позволяют. Велика проблема! – Не знаю, – вздохнула Маша. – Нехорошо вышло… – Во даёшь! Влюбилась? – хохотнул Юрка. – Сбрендил? Маша брызнула водой из умывальника на Юру. Под его возмущённый вопль она залилась смехом и вошла в душ, думая про себя: «Нет, ну надо ж было такому парню в монахи податься! Красивым нужно запрещать». * * * Никита пришёл точно к завтраку. Коль скоро речь заходила о дармовом перекусе, нюх проводника не подводил. Пока ребята за столом баловались, словно дети в летнем лагере, таская друг у друга ароматную землянику из вкусной каши на сгущённом молоке, Никита заглатывал один за другим аккуратно нарезанные кусочки копчёной колбасы, ломтики сыра и прочие угощения. Когда хозяйка опустила на стол круглый поднос, чуть не выплеснув чай из полных чашек, парни начали обсуждать, по какому маршруту сегодня пойти, и Никите пришлось снизить темпы уничтожения еды. – Маш, а у тебя есть в планшете GPS? – спросил Антон. – Наверное, во всех есть, – рассеянно ответила она. – Тащи его сюда, сейчас посмотрим. Если что, в Гугл карту загрузим по-быстрому… – Упс, его нет, – всплеснула руками Маша, понимая, что забыла планшет на камне у речки. – А где он? – удивился Антон. – Кажется, потеряла… – покраснела Маша. Секунду спустя она сорвалась со скамьи, бросив на ходу: – Я – в лес, может, он так и лежит себе на камушке… – Я с тобой… – воскликнули хором Катя и Юра. – Я сама, – крикнула Маша, выбегая на улицу. В два раза быстрее, чем утром, она пронеслась вдоль речки, не обращая теперь внимания ни на домики, ни на природные красоты. Едва она ступила на мостик, её слуха коснулась знакомая мелодия: Ри Гарви допевал последний куплет Аллилуйи из Шрека. Вслед за секундной паузой громче подала голос Бейонсе, но тут же замолчала. Следующая за ней песня Нюши тоже оборвалась на первом куплете. «Да это же мой плейлист!» – поняла Маша и ускорила шаг. Под ревущие гитарные аккорды «Линкин Парк» она зашла в орешник. Тропинка вывела к знакомому выступу над рекой. На продолговатом камне сидел её спаситель. Покачиваясь в такт забойному ритму, отсчитывая его ступнёй в стоптанной кроссовке, послушник выглядел обычным парнем, а не суровым приверженцем монастырского устава. Парень с неподдельным интересом смотрел на экран планшета, улыбаясь так, будто встретил старого знакомого. А самое странное – он потихоньку и очень точно подпевал по-английски «Numb», явно понимая, о чём поёт. Изумлённая Маша засмотрелась на послушника, но потом подошла ближе. – Привет. Нравится рок? Парень вскинул глаза и вскочил так, будто его поймали на месте преступления. Он скользнул пальцем по сенсорному экрану, и музыка заиграла совсем тихо. Послушник протянул гаджет владелице: – Вот. Маша не взяла, придержав ладонью: – Ты мне жизнь спас, а я даже не поблагодарила… Можешь слушать, сколько хочешь. Парень пожал плечами. По его лицу было видно, как борется в нём желание оставить айпад и решимость отдать его. Он всё же покачал головой и сказал: – Нет. Спасибо. Нам нельзя слушать мирскую музыку. – Правда? – удивилась Маша. – Почему? Это же часть современной жизни, современной культуры. – Нет. – Послушник настойчиво вложил планшет ей в руки. – Но тебе же нравится, я видела! Он лишь произнёс: – Мне надо идти. Под гитарные переборы вокалист Limp Bizkit чуть слышно простонал: No one knows what is like to be the bad man, to be the sad man behind blue eyes[2]. * * * Задумчивая, Маша вернулась в станицу. Весь день, гуляя с друзьями по лесным зарослям, она то и дело всматривалась в тени, будто желая угадать за валунами и скалами, за мохнатыми лапами пихт красивое худощавое лицо. Она была рассеянна и пропускала мимо ушей увлекательные истории Никиты, который сыпал ими, как заправский гид. Вечером после ужина, к всеобщему удивлению, Маша вызвалась помочь Семёновне вымыть посуду. Протирая вафельным полотенцем тарелки, Маша наконец спросила: – Лидия Семёновна, а монахи из скита в станицу приходят? – Из скита? – переспросила хозяйка. – Да зачем тебе? – Так просто. Любопытно. – Ну, они показываются иногда, когда нужно. По выходным батюшка в церкви служит, часто кто-нибудь с ним приходит: молебны поют, порядок наводят или чинят, если что сломалось. Монахи из Святодухова скита тихие все. Их почитай нету для нашего мира. Молятся да работают. У них там и коровы, и птица своя, и огороды. Да ты небось вчера сама видела. От работы не отлынивают. Не то, что наши лоботрясы. – Там, наверное, строго у них? – Не знаю, – ответила Семёновна, – говорят, батюшка хороший, отец Георгий. Настоящий такой. Вроде бывший афганец. У него пальца на руке нет – может, и правда, воевал. Хотя наш народ и языком потрепать не дурак. – Спасибо, – улыбнулась Маша. – А вы на службы ходите? – Бывает. – А я ни разу не была. – А ты сходи. В субботу. Только прикройся, – хозяйка обвела руками фигуру постоялицы, – ну, там, кофточку позакрытее, юбку длинную, если есть, платочек на голову. Батюшка хороший, но строгий. В восемь утра они начинают. – Спасибо, – повторила Маша. – На здоровье, – крякнула Семёновна. Но, вернувшись к друзьям и их беззаботной трескотне, Маша махнула рукой на эту затею. «Похоже, я съезжаю с катушек. Он – монах, и не о чем тут думать».