Наступило напряженное молчание, во время которого Хильер словно оценивал, насколько серьезно Линли нарушает субординацию. – Хеймиш, пожалуйста, подождите нас здесь, – произнес он наконец. И повел Линли и Нкату – не в свободную комнату, не к лестничному пролету, не к лифту, который отвез бы в его личный кабинет, а в мужской туалет, где велел констеблю в форме, занятому опорожнением мочевого пузыря, немедленно освободить помещение и занять пост снаружи, не позволяя никому войти. Прежде чем Линли успел сказать хоть слово, Хильер произнес с вежливой улыбкой: – Пожалуйста, больше никогда так не делайте. А иначе вы снова окажетесь одетым в форму констебля, причем так быстро, что даже не заметите, кто застегнул молнию на ваших штанах. Любезный тон Хильера не сбил Линли с толку, он-то знал, сколь высок будет накал разговора, поэтому попросил Нкату: – Уинстон, будь добр, оставь нас, пожалуйста. Нам с сэром Дэвидом нужно поговорить, и тебе этого лучше не слышать. Возвращайся в оперативный штаб и узнай, что сумела выяснить Хейверс по списку пропавших без вести. Особенно важно – удалось ли узнать что-то по поводу возможности опознания одного тела. Нката кивнул. Он не спросил, следует ли взять с собой Хеймиша Робсона, как ранее распорядился Хильер. Напротив, он был рад, что полученная команда давала ему возможность показать, кто является для него авторитетом. Когда он ушел, первым заговорил опять Хильер: – Ваше поведение недопустимо! – При всем моем уважении к вам должен сказать, что недопустимо ваше поведение, а не мое, – парировал Линли. – Как вы смеете… – Сэр, я буду ежедневно сообщать вам обо всех деталях расследования, – перебил его Линли, стараясь, однако, не повышать голоса. – Я буду стоять перед телекамерами, если вам этого хочется, и сидеть рядом с вами на пресс-конференциях. И буду приводить с собой сержанта Нкату. Но ни при каких условиях я не передам вам свои полномочия по руководству расследованием. Вы не должны вмешиваться. Только так мы сможем добиться успеха. – Вы хотите, чтобы пересмотрели ваше соответствие занимаемой должности? Поверьте мне, такое устроить будет совсем нетрудно. – Если вы считаете, что это необходимо, то так и должны поступить, – ответил Линли. – Но, сэр, вы должны понимать, что у любого дела может быть только один руководитель. Если таким руководителем хотите быть вы, то перестаньте создавать видимость, будто расследование веду я. Но если вы не хотите его возглавлять, то прекратите вмешиваться. Вы уже дважды принимали решения, не ставя меня в известность заранее, и третьего сюрприза мне совсем не хочется. Лицо Хильера окрасилось в цвет закатного неба. Тем не менее он ничего не сказал, видимо оценив спокойствие Линли в такой сложной ситуации. Несколько секунд он молчал, взвешивая услышанное. – Я хочу получать ежедневные отчеты, – процедил он наконец. – Вы получаете их. И будете получать в дальнейшем. – И психолог останется в команде. – Сэр, на данном этапе нам меньше всего хочется выслушивать психологическую заумь. – Нам пригодится любая помощь, какую только возможно получить! – Хильер возвысил голос. – Газетчики всего в двадцати четырех часах от начала воя и хая. Вы знаете это не хуже меня. – Знаю. Но еще мы оба знаем, что теперь, когда стало известно о других убийствах, шум поднимется в любом случае, раньше или позже. – Уж не обвиняете ли вы меня… – Нет! Вы сказали журналистам то, что следовало сказать. Но как только они начнут копать, то сразу набросятся на нас, и в том, что они предъявят столичной полиции, будет много правды. – На чьей вы стороне, Линли? – гневно вопросил Хильер. – Эти мерзавцы сейчас вернутся в редакции и начнут выискивать все про предыдущие убийства, а потом обвинят нас – не себя! – в том, что ни одно из убийств не попало на первые полосы их же газет. После чего начнут размахивать флагом расизма, и тут уж взорвется вся общественность. Нравится вам или нет, мы должны опережать их хотя бы на шаг. Психолог – один из способов этого добиться. Только и всего. Линли задумчиво молчал. Мысль о том, что им придется принять в свои ряды психолога, была ему ненавистна, но он не мог не признать пользу, которую принесет присутствие такого специалиста: полиция предстанет в более выгодном свете перед наблюдающими за расследованием журналистами. И хотя сам Линли не считал нужным придавать слишком большое значение телевидению и прессе – так как процесс сбора и распространения информации с каждым годом становится все более позорной деятельностью, – он мог понять желание помощника комиссара сосредоточить внимание журналистов на успехах расследования. Если они начнут возмущаться тем, что полиция Большого Лондона не сумела установить связь между тремя предыдущими убийствами, то полицейские окажутся вынужденными тратить свое время и силы, пытаясь найти оправдание такому упущению. И от этого не выиграет никто и ничто, за исключением, может быть, владельцев газет, которые увеличат продажи, раздувая пламя общественного негодования. Что сделать совсем нетрудно, ведь общественность распаляется быстрее, чем потревоженный дракон. – Хорошо, – сказал Линли. – Психолог останется. Но только я буду определять, что он видит, а чего не видит. – Идет, – ответил Хильер. Они вернулись в коридор, где в полном одиночестве их дожидался Хеймиш Робсон. Чтобы занять себя чем-нибудь, психолог углубился в изучение доски объявлений, которая висела на некотором расстоянии от туалетной комнаты. Так что Линли невольно почувствовал уважение к Робсону. – Доктор Робсон, – окликнул он психолога. – Прошу вас, зовите меня Хеймиш, – ответил Робсон. – Теперь вами займется суперинтендант, Хеймиш, – сказал Хильер. – Желаю удачи. Мы рассчитываем на вас. Робсон перевел взгляд с Хильера на Линли. Глаза за позолоченной оправой очков были настороженными. В целом же выражение лица маскировалось седеющей бородкой. Когда психолог кивнул, на лоб упала прядь жидких волос. Он отбросил ее. Искрой вспыхнуло на руке золотое кольцо-печатка. – Я буду рад делать все, что в моих силах, – ответил он. – Мне понадобятся полицейские отчеты, фотографии с места преступления… – Суперинтендант предоставит вам все необходимое, – сказал Хильер и обратился к Линли: – Держите меня в курсе событий. С этими словами он кивнул Робсону и зашагал к лифту. Пока Робсон наблюдал за тем, как удаляется Хильер, Линли, в свою очередь, получил возможность внимательнее рассмотреть незваного члена команды. И в результате решил, что психолог достаточно безвреден. Было что-то успокаивающее в его темно-зеленом кардигане и бледно-желтой рубашке. Галстук к этому наряду Робсон подобрал консервативный – однотонный, коричневого цвета, и такого же цвета были его весьма поношенные брюки. Невысокий и пухлый, он был похож на добряка дядюшку, обожаемого всей семьей. – Вы работаете с психически ненормальными преступниками? – спросил Линли, чтобы хоть как-то начать непринужденную беседу, и повел Робсона к лестнице. – Я работаю с умами, чье единственное избавление от страданий – в совершении преступлений. – Разве это не одно и то же? – спросил Линли. Робсон грустно улыбнулся. – Если бы это было так! Линли коротко представил Робсона команде, а потом отвел из оперативного штаба в свой кабинет. Там он передал психологу копии фотографий с мест преступлений, полицейские отчеты и предварительные заключения патологоанатомов по результатам первичного осмотра каждого из тел. Отчеты о вскрытиях он решил пока попридержать. Робсон проглядел полученные материалы и сообщил, что ему потребуется не менее двадцати четырех часов, чтобы сделать определенные выводы. – Никакой срочности, – сказал Линли. – У членов команды есть множество дел, которыми они могут заняться и не дожидаясь ваших… – Линли хотел сказать «представлений», но получилось бы, будто Робсон экстрасенс и пришел показать, как он гнет ложки одним взглядом. Однако слово «отчеты» придало бы слишком большое значение деятельности Робсона, поэтому Линли остановил выбор на сравнительно нейтральном выражении: – Не дожидаясь вашей информации. – Ваши сотрудники, как мне показалось… – Робсон тоже не сразу смог подобрать верное слово. – Мне показалось, они отнеслись к моему появлению с настороженностью. – Привыкли работать по старинке, – предложил объяснение Линли. – Надеюсь, мой вклад окажется полезным для вас, суперинтендант. – Рад это слышать, – кивнул Линли и вызвал Ди Харриман, чтобы она проводила доктора Робсона из здания Скотленд-Ярда. После ухода психолога Линли смог наконец вернуться в оперативный штаб и заняться своими непосредственными обязанностями. Первым делом он хотел узнать, что нового накопали сотрудники. Инспектор Стюарт, как всегда, имел наготове отчет, который зачитал, поднявшись из-за стола подобно ученику в надежде получить хорошую отметку. Он объявил, что разделил имеющихся в его распоряжении констеблей на группы, с тем чтобы с максимальной эффективностью использовать их в различных областях расследования. Услышав эти слова, несколько констеблей в оперативном штабе вознесли взоры к потолку. Стюарт, помимо маниакальной педантичности, отличался еще и канцелярским стилем речи. Группы под его руководством в настоящее время дюйм за дюймом продвигаются вперед, выполняя кропотливую рутинную работу, на которой базируется всякое расследование. Двух констеблей из группы номер один – «брошенной на сбор информации» – Стюарт направил в психбольницы и тюрьмы. Они откопали несколько потенциальных ниточек, которые можно будет затем проработать: педофилы, вышедшие на свободу за последние шесть месяцев, условно освобожденные убийцы подростков, члены бандитских группировок, находящиеся под следствием… – Есть что-нибудь в связи с малолетними преступниками? – спросил Линли. Стюарт покачал головой. Ничего, что могло бы помочь следствию, не было обнаружено в этом направлении. Все малолетние преступники, освобожденные в последнее время, на месте, никто из них не пропадал. – Что мы получили от обходов жилых домов у мест преступления? – задал следующий вопрос Линли. Почти ничего. Стюарт выделял констеблей, чтобы опросить всех, кто проживает в непосредственной близости от интересующих полицию мест. Все констебли были соответствующим образом проинструктированы: нужно было искать не странности, замеченные гражданами, а скорее самые обыденные вещи или явления, которые, если привлечь к ним внимание опрашиваемых, заставляли их задуматься. Поскольку серийные убийцы по природе своей обладают способностью сливаться с фоном, то именно фон и нужно внимательно разглядывать, дюйм за дюймом. Он послал запросы в транспортные компании, продолжал Стюарт, и на данный момент располагает информацией о пятидесяти семи водителях грузовиков, которые могли находиться на Ганнерсбери-роуд в ночь, когда первая жертва была оставлена в парке Ганнерсбери. С ними всеми сейчас связывается констебль – пытается освежить их память, расспрашивая, не видели ли они в ту ночь по дороге в центр Лондона автомобилей, припаркованных у парка, рядом с кирпичным забором. Тем временем другой констебль опрашивал все службы такси с целью получить информацию примерно ту же, что и его коллега, только что упомянутый. Что касается местных жителей – напротив парка, на другой стороне дороги, стоят дома, отделенные от проезжей части трамвайными линиями. На эти дома возлагаются определенные надежды. Кто знает, вдруг какой-нибудь пенсионер, страдающий бессонницей, сидел в ночь убийства у окна и глядел на парк. То же самое, кстати, можно сказать и о Квакер-стрит, где напротив заброшенного склада находится многоквартирный дом, – речь идет, разумеется, о территории, где нашлось третье тело. С другой стороны, многоэтажная автомобильная стоянка – место обнаружения второго тела – не выглядит слишком уж многообещающей. Единственный человек, кто мог что-то увидеть, – дежурный служитель, но он клянется, что ничего не заметил в интересующий нас промежуток времени – между часом ночи и шестью двадцатью утра (когда на тело наткнулась медсестра, спешившая к началу утренней смены в больницу «Челси-энд-Вестминстер»). Это, само собой, не означает, что сторож проспал все дежурство. Данная стоянка не оборудована пропускным пунктом на центральном входе, где круглосуточно сидел бы кто-нибудь из сотрудников. Там имеется что-то вроде офиса, приткнувшегося в глубине здания и оборудованного лишь креслом-качалкой да телевизором, призванным хоть как-то скрасить служителям долгие часы ночных дежурств. – А парк Сент-Джордж-гарденс? – спросил Линли. – А вот тут удалось раскопать кое-что поинтереснее, – доложил Стюарт. По словам констебля из участка на Теобальдс-роуд, который обходил жильцов в том районе, одна женщина, проживающая на четвертом этаже здания на углу Хенриетта-мьюз и Гандель-стрит, слышала звук, похожий на скрип открываемых ворот. Она даже запомнила время – около трех часов ночи. Она сначала решила, что это сторож парка, но потом поняла, что еще слишком рано открывать ворота. Пока она поднималась с кровати, набрасывала халат и подходила к окну, прошло слишком много времени и она успела заметить только отъезжающий автомобиль. Он как раз проезжал под уличным фонарем. Это был довольно большой фургон или микроавтобус, если верить ее описанию. Красного цвета, как ей показалось. – В масштабах города это сводится к нескольким сотням тысяч микроавтобусов, – уныло подытожил Стюарт. Он захлопнул блокнот: отчет закончен. – Все равно нужно будет отправить кого-нибудь в Агентство регистрации транспорта, получить информацию обо всех подходящих микроавтобусах, – сказала Барбара Хейверс, обращаясь к Линли. – Это, констебль, тупиковая ветвь, и вам следовало бы понимать такие вещи, – вставил замечание Стюарт. Хейверс вспыхнула и открыла рот, чтобы ответить на этот выпад. Линли не дал ей этого сделать. – Джон, – сказал он. В его голосе слышались стальные нотки, и Стюарт, хотя ему совсем не нравилось, что Хейверс – какой-то жалкий констебль – имеет наглость высказывать свое мнение, повиновался невысказанному приказу. – Ладно. Я займусь этим. И пошлю человека к старой кумушке с Гандель-стрит. Может, удастся выковырять из ее памяти еще что-нибудь – что она там видела из окна. – А что насчет кружевной ткани на четвертом теле? – спросил Линли. – Очень похоже на фриволите, как мне кажется, – ответил Нката.