Закрыв глаза, она представляла, как три бессердечных существа, обнажив оружие, шагают к ее повозке. Кригеры. Кригеры Кёнига. Гехирн высунула язык и, скосив глаза, смотрела, как блестевшая на кончике слюна превращается в пар. Пусть придут. Такие души и нужно принести в жертву первобытным богам. Исконным богам. В этом слове ей слышалась липкая жижа и пятьдесят тысяч лет кровопролитий. И запах навоза. Подожди-ка. Какой вопрос ей нужно сейчас задать себе? Зачем? Потому что мне так захотелось… Ой. Кригеры никогда не станут действовать в одиночку и никогда – по собственной воле; Кёниг ни за что не позволил бы такой вольницы, не допустил бы, чтобы действовали не по его сценарию. Или их кто-то перехватил, подчинил своей воле, заставил до безумия верных кригеров служить другой цели… Или это Кёниг подослал их убить тебя. Нет. Кёниг любил ее. По крайней мере, она была ему нужна. Он сам так говорил! Конечно, если они убьют ее, будет не важно, кто послал их. Или все-таки важно? Гехирн смотрела, как трое кригеров приближаются к ее повозке. Она была самой смертью, невидимой и вездесущей, не одетой в черное, а просто сравнявшейся с пустотой. Они не просто не замечали ее – она действительно оставалась для них невидима. Ее там не было. Она не шагала – ноги ее не касались земли. Но она не парила и не летела. Она просто двигалась как привидение, тише, чем подкрадывающаяся к добыче кошка. Куда делись кошки? Не важно. Рядом с ней возник кригер, и спина его была такой широкой, что напоминала скорее стену, на которой вполне можно развесить картины. Она захихикала, и он остановился, повернув голову, будто пытался понять, откуда доносится звук. Но он же глухой. Да, знаю. Тогда почему… Я даже не знаю, как его зовут. И что же? Разве я не должна знать имена тех, кто будет служить мне в Послесмертии? Ха. Ты только сейчас задалась этим вопросом, после стольких совершенных убийств. Как бы то ни было, мне кажется, что тебе не судьба оказаться окруженной благочестивыми кригерами, которые будут делать все, что тебе только потребуется. Честно говоря, она вообще не могла представить, что кто-то станет служить ей в Послесмертии. Странно, ведь она убила немало людей. Так что ни к чему спрашивать, как его зовут; да и он все равно не услышит вопроса. Сколько кошек дожидаются тебя в Послесмертии? Да и ждут ли они тебя там вообще? Преследуют ли умершего там, в Послесмертии, души всех куриц, коров и коз, которых он съел за свою жизнь? Никто же так не считает. Хотя, готова поспорить, найдутся и те, кто в это верит. Где-нибудь есть такие люди. Интересно, любят ли эти кригеры кошек. Наверное, да. Кто же не любит? Я ему расскажу. Он тебя не станет за это благодарить. Никто никогда не благодарит. Гехирн подалась вперед и прошептала ему на ухо секрет огня. Кригер упал, обмякнув; она лишила его костей. Вот видишь? И тут тоже никакой благодарности. Почему, по-твоему, все они – мужчины? Многие кригеры – женщины. Но Кёниг послал со мной только мужчин. Был ли в этом какой-то особый смысл? Гехирн подошла к другому кригеру, который вдруг сел на грязную землю и заревел. Его лицо, в слезах и соплях, казалось плохо подобранной маской. Бедняга. Она наклонилась к нему и коснулась губами его уха. Она открыла ему секрет, а он сжался в комок, как перепуганный котенок, и выпустил изо рта дым. Он лежал неподвижно, и только дым шел из ноздрей мертвеца. Маска упала с него, и она узнала то лицо, которое скрывалось под ней. Па… Нет. Отвернись. Последний кригер посмотрел на нее грустными глазами. Куда делись кошки? Он не ответил. Рассказать тебе один секрет? * * * В тот самый момент, когда из-за горизонта показались первые лучи солнца, Гехирн резко открыла глаза; она не видела его, но все равно чувствовала злобное присутствие, которое своим огромным весом готовилось раздавить ее. Солнце хотело сожрать ее, сжечь ее нежную бледную кожу. Она быстро огляделась и убедилась, что ставни закрыты, а тяжелые занавески задернуты. В темную повозку не проникало и лучика света. И все же она съежилась в своих просторных одеждах и надела капюшон, чтобы спрятать лицо. От одной мысли о прямых лучах солнца она почувствовала сладковатый запах горящей плоти. Еще она ощущала какие-то отзвуки сновидения, которые быстро растворялись, но щекотали ее, будто дыша ей в затылок. Она помнила, что был огонь. Ничего удивительного, почти во всех ее снах, особенно в кошмарах, что-нибудь горело. Или кто-нибудь. Почему же они до сих пор не едут? Гехирн рассчитывала, что ее разбудит ход повозки, покачивавшейся на дороге. Кригеры не стали бы долго дрыхнуть в палатке. Она рассмеялась и громко крикнула: – Почему мы стоим? В ответ она услышала только бодрое чирикание птиц, радовавшихся новому дню. Гехирн осторожно приоткрыла занавески и, взвизгнув от боли, отпрянула: солнечные лучи злодейски ворвались внутрь повозки. В правый глаз будто плеснули раскаленной лавой. В повозке воняло горелым мясом и паленой шерстью. Гехирн, скорчившись на полу повозки, вспоминала ту картину, которую успела узреть до того, как глаз перестал видеть. Вокруг погасшего костра лежали три трупа, и их скрюченные позы говорили о том, что умирали люди в страшных мучениях. Никаких следов насилия на них не было видно. – Я же знала, – рассмеялась Гехирн. – Я говорила им, что суп мог быть отравлен. Я знала! Посидев и подумав, Гехирн решила согласиться с очевидным. Выбора у нее не оставалось. Кёниг поручил ей миссию, и эта миссия должна быть выполнена. Гехирн обернула лицо черной хлопковой вуалью, оставив только щелочку, через которую можно было разглядеть узкую полоску окружающего мира. Снова надев капюшон, она затянула шнуры, чтобы его не сорвало ветром. Наконец, Гехирн влезла в толстые перчатки и туго завязала рукава на запястьях. Облачившись в доспехи, защищавшие ее от солнца, она, не позволяя себе захныкать от страха, выползла из повозки под лучи этого предержащего огня. Через несколько секунд она уже обливалась пoтом. От нее тонкими струйками шел дым. Даже через толстую ткань она чувствовала, как краснеет ее кожа. Несколько дней ей будет очень больно. Ей удавалось выносить это только благодаря мысли о том, что у нее все заживало очень быстро. Хассебранд стояла над тремя трупами, скорчившимися в неестественных позах. – И они все же не испустили ни звука. Поражает. Нужно будет выразить восхищение наставнику кригеров. Онэ Зеле отлично обучил своих людей. Вокруг валялись оружие и доспехи, за которые можно было бы выручить целое состояние, но для Гехирн, не умевшей ими воспользоваться, никакой ценности они не представляли. Она философски пожала плечами. Внимание Гехирн привлек завиток дыма, поднимавшийся из уха одного из кригеров. Она встала на колени, склонилась над телом и перекатила его на спину. На нее глядели пустые глазницы – еще влажные и алые, из которых огонь выжег всю кровь и плоть. Теперь она увидела, что волосы у мертвеца сгорели, а над ярко-розовым скальпом поднимался пар. От зловония она наморщила нос. Подсунув руку в перчатке под голову кригера, Гехирн приподняла его голову, проверяя на вес. И нашла ее практически невесомой. Даже через толстую перчатку она чувствовала, как от кости исходит жар. «Его мозг весь выкипел. В черепе пусто!» Гехирн обследовала трупы двух других кригеров и обнаружила те же самые признаки. Кто же мог это… Она вспомнила свой сон. Она вспомнила, как коснулась губами уха этого человека. Как прошептала ему секрет огня.