— Валера, мне жалко тебя. Ты просто лишён романтики своей работы. Поверь, я не знаю почему, но ты не прав в своих рассуждениях. Ты знаешь, я об этом никому ещё не говорил, но перед тем как я пришёл в органы внутренних дел, мне довелось немного повоевать в Афганистане. Там-то я и понял, что такое плечо товарища, а тем более друга. Там, на войне, одному не выжить, можно выжить лишь группой, когда один за всех, а все за одного. А здесь такая же война. Пускай без разрушений и массовых жертв, но всё равно война. Война между добром и злом. Козин слушал меня, не перебивая и не останавливая. Однако саркастическая улыбка не покидала его лица. — Извини меня, Абрамов. Думаю, что ты попал в МВД чисто случайно. Тебе больше подходит какое-нибудь политическое училище. Вот там бы ты мог оторваться по полной программе, забивая в головы курсантов эти понятия о дружбе и товариществе. Поработаешь с моё в розыске, и ты невольно вспомнишь все мои слова. — Какие, эти слова? Это те, что ты мне произнёс с минуту назад? — Может быть их, а может быть и другие, это не столь сейчас важно. Если ты не выскочишь наверх, я имею в виду в руководители, то ты станешь таким же, как и я скептиком. Я тоже когда-то был таким, как и ты. Мечтал, надеялся, рвался. Всё время хотел показать себя, чтобы добиться чего-то в этой жизни. И вот я здесь, довольствуюсь должностью старшего оперуполномоченного. Люди, приходившие после меня в розыск, росли. Многие стали большими руководителями и не потому, что они были умнее меня, нет, Абрамов. Просто у них были люди, которые толкали их наверх. У меня таких родственников или знакомых не оказалось. Вот я сижу здесь уже десятый год, и никто мне даже предлагает никакой должности, ни Костин, ни министр. Поэтому не строй воздушных замков, которых в уголовном розыске нет. Ты знаешь, мы мало чем отличаемся от тех, кого сажаем. Все их недостатки и житейские комплексы присущи и нам с тобой. Мы просто обратная сторона одной и той же медали. — Извини меня, Валерий Михайлович, но я тебя отказываюсь понимать. Я просто не верю тебе, что ты так думаешь? Я не для того пришёл в уголовный розыск, чтобы от тебя, от старого и опытного работника, услышать весь этот негатив. — Я не политрук и не хочу тебя переубеждать в чём-то. В розыске, как в закрытой системе, какой является МВД, существует своя жизнь, которая разительно отличается от той, которую показывают нам с экрана телевизоров и кино. Пройдёт время и ты, поверь мне, согласишься со мной, — произнёс он в заключение нашего разговора. Я пожал плечами, не зная, что ответить ему. Я работал в сыске всего третий месяц и многих вещей просто не знал и не понимал. Я был тогда счастлив по-своему, у меня была прекрасная работа, мечта всей моей жизни. У меня была крепкая и надёжная семья, и мне ещё ни разу не приходилось сталкиваться с предательством своих близких друзей и товарищей. * * * Во второй половине дня мне позвонила Волкова Александра Петровна. Сказать честно, я не рассчитывал на то, что эта женщина когда-либо позвонит мне и захочет со мной встретиться. — Виктор Николаевич, я бы очень хотела с Вами встретиться, — произнесла она. — Вы меня извините за мою несдержанность. — Я не против встречи, Александра Петровна. Давайте встретимся в семнадцать часов у меня в кабинете. — Хорошо, в семнадцать часов, но только не в Вашем кабинете, где так много разных людей. Я не хочу при них обсуждать частную жизнь моей дочери. — Хорошо. Назовите тогда сами место, и я подъеду к семнадцати часам. — Сад Эрмитаж. Вы знаете, где он находится? — Да, знаю. — Тогда там, в семнадцать часов, — закончила она разговор и положила трубку. Я невольно задумался, стараясь угадать, чем была вызвана просьба Волковой, встретиться с ней в этом малолюдном месте в это время суток. — Ты о чём задумался? — заметив мою задумчивость, поинтересовался начальник отделения Валеев. — Сейчас мне звонила Волкова и предложила мне встретиться с ней в саду Эрмитаж. От встречи в МВД она категорически отказалась. Мне показалось это немного странным, вот я и размышляю, чего она от меня хочет? — Да, ты прав, Виктор. Она действительно какая-то странная женщина. Ты сам-то её случайно не боишься? — А чего мне её бояться? Женщина как женщина, просто ослеплённая большим горем. — Зря ты так думаешь, Виктор. Она поможет тебе или подняться вверх по служебной лестнице или упасть так, что никогда не сможешь больше подняться на ноги. — Посмотрим, куда кривая выведет, — произнёс я, — время покажет. В семнадцать часов вечера, я был в саду Эрмитаж. Я медленно шагал по аллее садика, и разыскивал глазами фигуру Александры Петровны. Волкову я заметил ещё издали. Она вышла из машины и в сопровождении неизвестного мне мужчины, направилась в мою сторону. — Здравствуйте, Виктор Николаевич, — поздоровалась со мной Волкова. — Знакомьтесь, это мой брат Тихонов Михаил Петрович. Он, как я Вам говорила, работает на очень солидной должности в нашем Обкоме КПСС. Тихонов молча протянул мне свою небольшую мягкую руку, которую я крепко пожал. Мы присели на ближайшую от нас скамейку и Волкова, достав из кармана своего светлого плаща платочек, вытерла им свои повлажневшие от слёз глаза. — Виктор Николаевич, Вы оказались правы, — произнесла Волкова и снова полезла в карман плаща за платком. — Моя дочь, как выяснилось только вчера, действительно около шести месяцев встречалась с сотрудником отдела моего брата. Зовут его Покровский Виталий Олегович, ему тридцать девять лет. Мой брат, Михаил Петрович, пришлёт его завтра к Вам в МВД. Я хочу, чтобы Вы его допросили по-настоящему, как это умеет делать милиция. — Михаил Петрович, Вы же сами можете решить этот вопрос одним росчерком пера. Напишите заявление и Покровского сразу же посадят. — Дело не в Покровском. Я сам с ним разберусь, поверьте мне. Дело всё в чести моей племянницы. Я не хочу, чтобы эта история стала достоянием гласности. Пусть все друзья и подруги моей племянницы считают её чистой и непорочной. — Мы с братом надеемся на Вашу порядочность, Виктор Николаевич, — произнесла Волкова. — Пусть этот разговор останется между нами. Кстати, я вчера, находясь под впечатлением нашего с Вами разговора, написала на Вас жалобу. В ней я просила активизировать розыск моей дочери и оказать Вам помощь со стороны опытных работников вашего управления. Она достала из сумочки большой объёмный пакет и молча протянула его мне, затем поднялась с лавочки, и мило улыбнувшись мне, направилась вслед за братом, который быстрым шагом шёл к ожидавшей его машине. Я проводил их взглядом и посмотрел на свои наручные часы. Было около восемнадцати часов. Немного подумав, я решил не возвращаться обратно на работу. Подняв воротник куртки, я медленно направился в сторону улицы Горького. * * * Тихонов, как и обещал, сдержал своё слово. Покровский позвонил мне в начале второго дня и сообщил, что готов встретиться со мной после восемнадцати часов вечера. — Хорошо. Будем считать, что мы с Вами договорились, — произнёс я. — Единственное, о чём я Вас прошу — это не опаздывать. Просто я не люблю непунктуальных людей. Несмотря на то что Покровский работал в Обкоме партии, я смело озвучил ему свою просьбу, так как хорошо знал, что Покровский проглотит подобную реплику. Как мы и договаривались, Виталий Олегович позвонил мне ровно в восемнадцать часов и сообщил, что находится в помещении для посетителей. Накинув на себя куртку, я спустился на первый этаж и пригласил его проследовать за мной в кабинет. Через минуту он вошёл в кабинет вслед за мной и растеряно остановился в дверях. — Проходите, Покровский, — обратился я к нему. — Не нужно стесняться, здесь кроме меня больше никого нет. Покровский сделал несколько шагов и снова остановился в нерешительности. — Боится, — глядя на него, сделал вывод я, — я ещё его ни о чём не спросил, но он уже испугался этих стен МВД. — Присаживайтесь, Виталий Олегович. У нас с Вами предстоит, похоже, тяжёлый и не совсем приятный для Вас разговор. — Какой разговор? Я вроде бы ничего противозаконного не совершал и поэтому все Ваши слова меня просто пугают и интригуют. — Это Вам просто кажется, что Вы ничего не совершали, — произнёс я, — то, что Вы до сих пор находитесь на воле, это не Ваша заслуга, а скорей наша недоработка, — пошутил я. От моей несколько неуместной шутки, Покровский побледнел и бессильно опустился на стул. Он был в предобморочном состоянии. Мне никогда раньше не было так смешно, как в этот раз. Я впервые в жизни открыто издевался над работником Обкома КПСС, не опасаясь никаких последствий. Я достал чистый лист протокола и, зачитав ему статью, предусматривающую уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний, попросил его расписаться под этой ссылкой. Он молча взял в руки шариковую ручку и, перечитав заново данное положение, расписался под ним. Я невольно обратил внимание на его руки. Они в этот момент полностью соответствовали его душевному состоянию. Они мелко и предательски дрожали, словно умышленно сопротивлялись его желанию поставить свою подпись. Закончив все формальные процедуры, я взглянул на него и задал ему первый вопрос. Я постарался вложить в него всё самое тяжёлое, отчего по моим расчётам Покровский должен был запаниковать. — Скажите мне, Виталий Олегович, когда Вы вступали в интимную близость с гражданкой Волковой Екатериной, Вы знали о том, что ей ещё не исполнилось семнадцати лет? Вы, будучи человеком грамотным, не могли не знать, что принуждение и вступление в половую связь с девушкой, не достигнувшей своего совершеннолетия, влечёт за собой уголовную ответственность? Я не успел закончить свою речь, как заметил, что лицо сидящего передо мной человека приобрело нездоровый цвет. Он молча схватился за грудь и стал медленно сползать со стула на пол. Пока я вставал из-за стола, тело его полностью оказалось на полу кабинета. Теперь пришёл черёд пугаться уже мне. Я всегда считал себя довольно сильным человеком, однако, несмотря на все мои усилия, поднять Покровского с пола и посадить его на стул, мне почему-то не удавалось. Он сползал и сползал, и поднимать его каждый раз с пола было всё тяжелее и тяжелее. Обездвиженное тело Покровского оказалось настолько тяжёлым, что я в какой-то момент понял, что поднять его с пола уже не могу. Оставив тело на месте, я быстро побежал по коридору в кабинет сотрудников второго отдела, которые ещё находились на рабочих местах. — Фарид Фатыхович, у тебя есть нашатырь? — запыхавшись, спросил я его. — Дай мне, пожалуйста, у меня с клиентом плохо. — Что, так сильно приложился? — пошутил он, протягивая мне пузырёк с нашатырём. — Да нет, Фарид! Свалился после заданного мной вопроса. Я вообще не думал, что такой здоровый мужик свалится словно баба. — Значит, хороший вопрос ты задал ему, Виктор, — произнёс Фарид Фатыхович. — Сейчас откачаешь его, и сразу же дожимай. Считай, что ты его уже сломал. — Спасибо за нашатырь, я побежал. Не дай Бог ласты склеит, засудят, — в ответ произнёс я и побежал к себе в кабинет. Когда я вошёл в кабинет, Покровский по-прежнему лежал на полу и не подавал признаков жизни. Глаза его были закрыты, но руки продолжали почему-то мелко дрожать. Я открыл крышку пузырька и сунул его под нос Покровскому. Лицо Виталия Олеговича исказила гримаса, он резко отвернулся от пузырька и закашлялся. — Вот и хорошо, — произнёс я, помогая ему подняться с пола, — если сразу не скончались, значит, будете долго жить. — Давайте, без Ваших шуток, — обиженно ответил Покровский, отстраняя мою руку с пузырьком нашатыря. Я завернул крышку пузырька и поставил его на подоконник. Взглянув на него и убедившись, что Покровский в норме, я снова повторил свой вопрос. В этот раз Покровский спокойно выслушал мой вопрос и, ухмыляясь, ответил: — Вы знаете, любви все возрасты покорны. Откуда я мог знать, что Екатерина Волкова несовершеннолетняя девочка. Вы бы сами видели её тело, Вы бы тоже, как и я, ни на минуту бы не задумались о её возрасте. — Знаете, я с Вами не согласен. Если бы Вы поинтересовались бы у её дяди возрастом её племянницы, то Вы бы узнали от него её возраст. Хотя я не могу не верить гражданину Тихонову, который утверждает, что он неоднократно говорил Вам о её возрасте. Ну, так что мы будем писать? Знали Вы об этом или нет? — спросил я его. — Это очень важный для меня, а тем более для Вас вопрос. Покровский посмотрел куда-то в сторону, видно соображая, что мне ответить на этот вопрос. Лицо его покраснело от напряжения. Он был не глуп и хорошо понимал, что от его ответа, будет зависеть вся его дальнейшая судьба. — Да, я знал, что она несовершеннолетняя, но ничего с собой сделать не мог. Она словно опытная женщина, стала играть на моих желаниях, и я потерял от неё голову. — Расскажите подробно мне всё, что у Вас было с ней. Можете не стесняться в подробностях. Я не буду писать наиболее острые моменты Вашего общения. Он тяжело вздохнул и, попросив у меня воды, начал рассказывать.